Робинзон в русском лесу
Вечером мы тщательно вымыли несколько горшков, наточили пилу и ножи, а на другое утро, захватив их с собой, пошли к улью. У корня березы Вася поручил мне зажечь небольшой костер и позаботиться, чтобы он дымил как можно больше, а сам зашел с противоположной стороны и быстро стал пилить дерево. Сделав два пропила до дупла, он взял топор и между пропилами выколол четырехугольное отверстие. Выпавшую оттуда кору он осторожно положил на землю и ножом вырезал пять прекрасных белых сотов. Я заглянул в дупло и заметил, что там осталось еще, но Вася объяснил мне, что ниже ячейки не с медом, а с яичками для выведения матки, трутней и пчел-работниц и часть меда, необходимая для пропитания пчел.
Дело, конечно, не обошлось без нескольких укусов, но мы прикладывали к больным местам сырую черную землю: боль и опухоль скоро прошли. Да и что значила такая незначительная неприятность при таком приобретении!
В течение лета мы еще раз достали соты через то же отверстие, которое Вася оба раза тщательно закрывал и по щелям замазывал глиной. К зиме, когда пчелы уже запечатали улей и больше не вылетали, мы обвязали дерево сосновой чащей, чтобы они не погибли от холода.
До самого наступления зимы мы занимались рубкою деревьев и раскалыванием их на доски. Нам хотелось воспользоваться зимним временем, чтобы обзавестись многими вещами, которые казались нам необходимыми.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Наступление зимы. Мы плетем невод. Ловля рыбы. Поимка лисицы. Лосиный двор. Мы ловим и приручаем лося.
Зима застала нас в положении несравненно лучшем, чем год назад. Прежде всего, сидя дома, мы были в полнейшей безопасности. От всяких врагов нас защищали круговой вал, ров и частокол. Огородных припасов было гораздо больше, в особенности картофеля. Капуста уродилась особенно хорошо. Кроме того, мы запасли мною ягод, грибов и горшок меду. Мясные припасы все истощились, но ящики продолжали нам оказывать прежнюю службу в ловле зайцев, так что каждый день обед наш состоял из двух блюд — щей и жаркого из зайца с картофелем.
Было у нас одно лишение, но мы постепенно привыкли к нему: кончилась соль. Но мы заранее решили постепенно приучать себя к этому лишению и, пока она еще сохранялась, день ото дня солили пищу все меньше и меньше, так что нам не пришлось переживать резкого и очень неприятного перехода к совершенно несоленому мясу.
Дом наш, благодаря перестройке, стал гораздо теплее и прочнее. Вдоль стен тянулись лавки, покрытые звериными шкурами, у каждого окна стояло по столу. На одном из них мы работали, на другом обедали. Светец стоял днем в углу, а по вечерам выставлялся на середину или к одному из столов. Мы с Васей снова принялись за домашние работы, а их набралось немало. Я уже не говорю о поломанных ножах и вилках, о побитой глиняной посуде, порвавшихся полушубках, брюках, сапогах. Но теперь у нас была мочала, а если поработать над этим материалом, то для людей в нашем положении. можно приобрести весьма многое. Поэтому мы не теряли времени.
Конечно, всё наше имущество было грубо, просто и некрасиво, но для нас оно украшалось сознанием, что это плоды собственных неутомимых трудов!
Вася все еще мечтал так или иначе поймать и поработить лося. Как я ни убеждал его в неисполнимости плана, он стоял на своем и, покоряясь его непременному желанию, мне пришлось помогать ему делать хомут, шлею для нашей будущей лошади. Сначала мы хотели было употребить на это мочалу, но потом сообразили, что лучше сделать всю сбрую из лосиной же кожи. Но чем было сшивать нарезанные толстые и крепкие ремни? Да, наконец, разве мы могли знать размеры лося, чтобы сделать на него сбрую. Этим доказательством мне удалось, наконец, убедить Васю отказаться от его фантазии. Он покорился, и мы стали вить тонкие веревки из мочалы, так как собирались сплести сети и попробовать ловить рыбу неводом. У нас не было лодки, следовательно, рыбная ловля была доступна только зимою, пока стоит лед. Дело это было для нас совершенно новое и кропотливое. Витые тонкие мочальные веревки не представляют особенной крепости, а потому мы стали сначала сучить шнурки, а потом сплетать их по трое, как обыкновенно плетутся косы: таким образом веревка становилась гораздо прочнее. Заготовив их, мы принялись вязать сети, но при этом прибегали к самому примитивному способу. Длинную палку я прикрепил к стене, приколотил к ней концы веревок и стал связывать их попарно крепким узлом. Связав таким образом первый ряд узлов, я начал второй, связывая уже одну из веревок первой пары с одной из веревок второй. Уже второй ряд узлов дал мне ряд четырехугольных дырок, которые составляют сеть. Вася усердно помогал мне, так что дело понемногу двигалось вперед. Мы знали, что невод состоит обыкновенно из двух широких и длинных полос сети, называемых крыльями, между которыми вшивается остроконечный мешок из сети же, называемый мотней. К свободным концам крыльев прикрепляют веревки, за которые тянут невод. К верхнему краю невода привязывают деревянные либо берестяные поплавки, а к нижнему — обожженные глиняные шары с дырками, которые называют грузилами. Когда невод спускают в воду, то поплавки держат один край на поверхности, а грузила тянут другой в глубину. Таким образом в воде движется как бы стена из сети, заканчивающаяся мешковидной мотней.
Через месяц у нас был готов невод восьми саженей длины с четырехаршинной мотней. Мы хорошо понимали, что настоящие невода гораздо прочнее нашего, потому что мочало быстро гниет в воде, и решили тщательно сберегать его и просушивать перед огнем после каждой ловли.
С большой радостью и отчасти страхом за будущий успех сложили мы, наконец, наш невод на сани, захватили корзину, топоры, две длинные жерди и отправились на озеро. На самой середине мы расчистили слег и вырубили во льду большую прорубь, потом, отступив от нее аршин на десять, сделали второе отверстие, уже гораздо меньше (лунку) и так далее, располагая лунки по кругу. После этого, мы сложили невод возле лунки, которая находилась прямо против большой проруби, привязали веревки к жердям, просунули их под лед и сильным толчком прогнали от одной лунки до другой, к большой проруби. При этом веревки крыльев провели в разные стороны и в проруби они встретились. Затем мы постепенно спустили в воду невод и на некоторое время оставили его в покое, чтобы вернулась рыба, распуганная стуком топоров об лед и плеском жердей и веревок. Тащить его нам стоило неимоверных усилий: сперва приходилось хвататься за одни веревки, затем показались крылья и, уже после долгих трудов, приблизилась мотня. Заметив это, мы стали подтягивать нижний край с грузилами, чтобы лишить рыбу возможности выбраться из сетей. Наконец мы вытащили на лед весь улов. Он был не особенно велик, но зато состоял в основном из крупных и жирных лещей. Мы ссыпали рыбу в корзину, сложили невод на сани, собрали топоры и жерди и потащили все это домой.
Начинало уже вечереть. Необходимо было спешить, а груз наш был так тяжел, что мы могли подняться в гору только самым медленным шагом. Хорошее расположение духа Васи после улова пропало.
— Вот вы все говорите, что рабочий лось возможен только в моей фантазии. Да как же не употребить всех усилий, чтобы поймать его и ухитриться свалить на него все эти воловьи работы? Ведь на это никаких сил человеческих не хватает!
Я предложил ему сбросить невод на снег и оставить до завтра, а с собой взять только корзину с рыбой, мы могли приехать за ним завтра.
— Разве он малых трудов нам стоил? — ответил он ворчливо. — Если оставить его на ночь на воздухе, то он замерзнет, и как станете брать его завтра, так веревки и будут ломаться, как сухие сучья, — ведь это мочала, а не пенька, да и та от этого прочнее не делается. Уж нечего делать, — потащимте все зараз.
Вечерняя заря совсем потухла, когда мы, наконец, въехали в свой двор и подняли за собой подъемный мост.
Как мы ни устали, однако нам крепко хотелось есть. Пришлось развести огонь и сварить щи с капустой, рыбой и грибами. Ужин этот нам очень понравился: жаль только, что у нас не было соли. Остальной улов мы вынесли на двор, чтобы он замерз. В нашей крепости нечего было бояться воровства со стороны лисиц или волков. Невод мы внесли в избу и на спинках стульев и на нескольких кольях развесили перед печкой, которую оставили гореть всю ночь.