Гуси-лебеди

Аниска с Николькой на руках вышла на улицу. На лужайке под липой было тихо и пусто, только маленький рыжий телёнок нерешительно щипал траву. Солнце поднималось к полдням. Куры, раскрыв клюв, искали холодочка…
– Они теперь долго купаться будут… – прошептала Аниска, – долго, долго! Потому что жара… Но она придёт. Сказала приду – значит, придёт. Вот увидишь.
Светлана пришла. Только пришла она к Аниске уже после того, как все отобедали, после того, как снова позвонили колхозникам на работу. Светлана принесла свою куколку с розовым лицом и чёрными кудрями, плюшевого медвежонка и кукольную кроватку.
– Мы на крыльце будем играть? – спросила она. И тут же сама ответила: – Давай на крыльце. Вот тут будет моя комната. А в том углу – твоя. А Никольку посади на одеяло, пускай ползает. Выноси своих кукол.
– А у меня нету…
– Нету? Ну-у… Почему же у всех куклы есть, а у тебя нету?
– А на что они?
Светлана даже плечами пожала.
– Вот чудная ты, Аниса! А играть-то во что?
– А как в куклы играть? – сказала Аниска. – Они ведь тряпочные… неживые. Ну, что они умеют-то? Они даже пошевелиться не могут.
– Не могут! – повторила Светлана с лёгким нетерпением. – Ну и пусть не могут. А ты сама вместо куклы говори… Или нет. Лучше на тебе мишку, а то куклу разобьёшь ещё!
Игра сначала не ладилась. Светлана из своей квартиры звонила по телефону к Аниске. Но Аниска никогда не разговаривала по телефону и не знала, как отвечать. Она не знала, что должен делать мишка и что он должен говорить. Ей скучно и тесно было сидеть на крыльце, когда рядом на усадьбе было полно цветов, пели птицы, стрекотали кузнечики и столько всякого интересного, непонятного и милого живья копошилось кругом! Вот хоть бы этот паучок под застрехой – ишь какую паутину свил! Ниточки ровные, частые и блестят, будто радуга… Но что ж делать – Светлана не любит разглядывать каких-то пауков и какие-то паутины!..
Но всё равно. Аниска уступила без всякой обиды. Она научилась разговаривать по телефону, водила мишку за плюшевую лапу, приходила с ним в гости к Светлане и её кукле, готовила кушанья из головок сладкого клевера и из кислого щавеля.
И всё же среди самой оживлённой игры Аниска неожиданно сказала:
– Хочешь, пойдём на пруд? Я тебе покажу, как лягушки мух ловят.
Светлана удивилась:
– А на что мне?
Аниска покраснела: и в самом деле, а на что ей? Но ведь Аниска думала, что это интересно…
– А правда, что мне девочки рассказывали? – вдруг спросила Светлана. В блестящих глазах её светился смех.
– А что? – спросила Аниска.
– А про тебя. Будто ты, когда была маленькая, сидела на пруду с прутиком, лягушек пасла. Будто тебя пастушонок научил, а ты и поверила, что их пасти надо! – Светлана не выдержала, рассмеялась. – Правда?!
Аниска нахмурилась и не ответила. А она тогда почём знала, что их не надо пасти!
– Да, – вспомнила Светлана, – я же тебе заколочку принесла!
Она вытащила из кармашка маленькую блестящую заколочку, подобрала густые Анискины космы и заколола надо лбом.
– Ну вот видишь – и глядеть хорошо!
Аниска просветлела, заулыбалась, пощупала свои волосы и заколку в волосах…
На лужайке под липой послышались голоса. Что-то закричали, засмеялись.
Светлана насторожилась.
– Не уходи! – быстро сказала Аниска.
Но Светлана уже вскочила:
– Я сейчас! Я приду!
И побежала на лужайку. Аниска издали услышала её возглас:
– Ай! Белочка! Поймали белочку!..
Аниска и Николька долго ждали Светлану. Они сидели на ступеньках, кукла и мишка сидели рядом с ними. Голоса на лужайке вдруг затихли – видно, все убежали куда-то. Значит, Светлана сейчас придёт.
Но Светлана не приходила. Медленно прошёл час, начался другой. Незаметно собирались сумерки. Николька запросил каши. Аниска ждала и не уходила с крыльца.
На тропинке показался белобрысый Прошка.
– А девчонки где? – спросила Аниска.
Прошка флегматично ответил:
– В лес побегли. Белку пускать.
– А… Светлана?
– И она побегла.
Прошка ушёл. Из палисадника торчали обломанные ветки сиреневого куста. На них сидели и взапуски трещали молодые воробьи, будто смеялись над Аниской.
Аниска с минуту постояла молча, оглушённая гневом. Потом вырвала заколку из своих волос, бросила на дорожку и затоптала в пыль. Стиснув зубы, схватила Светланины игрушки, подбежала к палисаднику Тумановых и с яростью пошвыряла их через загородку. И плюшевого мишку, и кроватку, и куклу с чёрными кудрями. Аниска так боялась, что может нечаянно разбить эту куколку! А вот теперь швырнула её изо всех сил – и, если бы куколка разбилась, она не пожалела бы! Пускай разобьётся! Пускай Светлана больше никогда не подружится с Аниской, пускай!
Вечером пришла мать с работы и никого не нашла в избе. Николька один лежал и агукал на широкой кровати.
Вскоре пришла Лиза.
– Кто с Николькой оставался? – сердито спросила мать. – Одного бросили!
– Косуля оставалась! – ответила Лиза. – А я избу убирала… А сейчас за водой схожу!..
Она схватила вёдра и убежала на колодец, пока ей не попало: в избе-то и совсем не было убрано!
А Косуля тем временем обнимала в перелеске свою ласковую берёзку, прижималась щекой к её прохладной коре и шептала, еле удерживая слёзы:
– Ой как мне скучно! Ой как мне скучно-скучно!
А вечер этот был субботний. В первый раз за всё лето Аниска сегодня не вышла за околицу встретить отца.
 
8. Воскресенье
Отец колол дрова. Сильные руки высоко вскидывали топор и легко, будто играючи, бросали его на круглый чурбак. Раз! И толстый чурбак развалился на две половины. Раз-раз – и вместо чурбака охапка поленьев.
Аниска подбирала свежие, пахнущие лесом дрова и носила их под навес. Там она складывала их в поленницу. Старалась укладывать ровно, чтобы поленница не развалилась.
Отец расколол все чурбаки, сел на завалинку покурить.
– Так где же это ты была, Аниска? – спросил он. – Мать жалуется – всё из дому убегаешь.
Аниска молчала, укладывала поленья. Отец спрашивал сердитым голосом, но Аниска знала, что это он её просто хочет попугать немножко, а сам ничуть на неё не сердится. Когда он был маленький, то так же, как Аниска, по целым дням в лесу пропадал.
Сквозь табачный дым на Аниску глядели прищуренные серые отцовские глаза. Это были добрые глаза большого, сильного человека, такого человека, который не обидит слабого, а за обиженного всегда заступится. Откуда ему знать, что Аниске трудно живётся на свете, что не умеет она дружить с девчонками, что терпит она от них всякие насмешки, а потому и убегает в лес, где каждый цветок ей улыбается и каждая птица кричит ей «здравствуй!»?
Аниска никогда не жаловалась отцу. Однако он знал всё, что у неё на душе, и никогда на неё не сердился.
Аниска укладывала дрова и молчала. Если бы не поссорилась она вчера со Светланой, сколько бы всего весёлого она могла рассказать отцу! А так что ж рассказывать? Ничего хорошего нет.
– Говорят, новая подружка у тебя завелась?.. А? – опять спросил отец.
Аниска бросила полено.
– А на что она мне? Пускай с другими девчонками водится. А что в ней хорошего-то? Зубы торчат, как у зайца. И не нужна она мне! И никто не нужен!..
Отец вздохнул:
– Эх, дочка, дочка. Нельзя так на свете жить. Плохо, когда тебе никто не нужен и ты никому не нужна. Уж как в этих делах разобраться – сам не пойму. Трудные это дела!
Из дома вышла мать с Николькой на руках. Она услышала его слова и усмехнулась.
– Страсть какие трудные дела – с девчонками не поладили! Есть о чём говорить – сейчас побранятся, сейчас и помирятся. Аниска сама крапива хорошая.
– Да ведь и крапива колется лишь тогда, когда её топчут да ломают… – ответил отец.
– Ну что выдумал!.. – Мать махнула рукой. – Будь к людям хорош, и люди к тебе хороши будут. А на обиды эти и вниманья обращать нечего – пустяки какие!