Бриг «Артемида»
Грише страсть как хотелось сунуться поближе к удивительному ящику, но он себя сдерживал. Над аппаратом колдовал сам Платон Филиппыч, который сказал:
– Уважаемую публику прошу не толкаться у меня под руками. Сначала все налажу, покажу первый раз, а дальше ломайте, как хотите…
Впрочем, скоро он сам позвал Гришу:
– Свет-Григорий, иди-ка, помоги… Вот смотри: в эти рамки надо вставлять картинки вверх ногами…
– Отчего же вверх ногами? – поразился Гриша.
– По закону науки оптики… Потом поправляешь этот отражатель, чтобы огонек точно был посередине…
Перед вогнутым зеркалом размером с тарелку горел в ящике яркий огонек медной лампочки. Свет как бы протыкал стеклянную картинку в жестяной рамке впереди. Остальные рамки ждали своих картинок и были похожи все вместе на страницы широко распахнутой книжки. Гриша, сопя от волнения и слегка обжигаясь о лампочку, стал вставлять стеклышки, которые подавал дядичка. Рамки сами поворачивались под пальцы, потому что дядичка тихонько вертел колесо. Наконец вся вертушка из двенадцати рамок была заполнена. Платон Филиппович усилил огонек. Подошла Полина Федоровна, глянула на оставленные картинки, покачала головой:
– Ох, мужчины! Вы не знаете порядка. Надо было ставить по номерам, иначе все станет непонятно… Вот, на бумаге есть список…
Упрек был, конечно, прежде всего мужу, и Гриша храбро заступился за дядичку:
– Ничего! Если беспорядок, это даже интереснее!
– Ну, безусловно… кое для кого, – суховато сказала тётичка. Наверно, вспомнила Гришин шкаф. Но больше не спорила.
– Почтенную публику просят занять места! – возгласил Платон Филиппович. Девочки со стуком и возней расположились на стульях. У двери шумно дышали Арина и приказчик Сергей Фомич, заглянувший к хозяину по какому-то делу да так и застрявший у порога. Гриша остался рядом с дядичкой, у волшебного фонаря. Здесь же была и Полина Федоровна – она держала лист бумаги в свете, падавшем из бокового оконца ящика.
– Ну-с, приступим, – важно, однако с некоторой опаской проговорил Платон Филиппович. И двинул в ящике вверх черную заслонку.
Широкий светлый конус ударил из аппарата в полутьму комнаты.
2
Сперва было тихо, потом Арина у двери шепнула:
– Батюшки-светы…
А Оленька (Гришина ровесница) выдохнула:
– И-зу-ми-тельно…
В светлых клубах, как в прозрачном облаке, встало видение города. С острыми крышами, тонкими узорчатыми башнями, флюгерами, колокольнями и мачтами кораблей, что прижимались к высоким каменным причалам. Реяли вымпела и флаги. Круглый дым висел пред стволом пушки, которая, кажется, только что выпалила в честь прибывшего судна… Все это было в неярких, но теплых полукрасках – оранжевая черепица, желтоватые фестоны парусов, бледное небо с волокнами облаков, серый камень…
– Картина номер четыре, – слегка торжественно сообщила Полина Федоровна. – Портовый город Амстердам в Голландии… Платон Филиппыч, тебе не кажется, друг мой, что слегка мутновато?…
– Сейчас, сейчас… – Дядичка Платон двинул ободок переднего стекла, и контуры города обрели удивительную четкость. Он стал будто настоящий. Вот сделай пару шагов – и окажешься там, у горбатого моста через канал, под вывеской лавки, на которой нарисован корабль с круглыми, как пузыри, парусами…
Вода в ванночках булькала, струи пара колыхались. Казалось бы, и город должен был колыхаться с ними, но он стоял прочно, неколебимо. И в то же время сказочно… Вот бы оказаться там хотя бы на полчасика, глянуть на иноземные чудеса!
Платон Филиппович шевельнул колесико. Картинка сменилась, будто от взмаха крыла.
– Ай! – разом сказали Катенька и Танюшка, а храбрая Лизавета обрадованно засмеялась.
Сквозь переплетение разлапистых листьев и висячих растений смотрела на людей громадная тигриная морда. С черными разводами на оранжевой шерсти, с беспощадно-белыми великанскими клыками, с точками света в прозрачных желтых глазах. Совершенно живых…
Гриша и раньше видел похожего тигра. В старом журнале „Картины природы“ было напечатано изображение размером в целый лист. Такая же голова среди зарослей. Но там была гравюра, без красок. Тонкие линии сплетались в выразительный рисунок, но… рисунок, да и только. А здесь – будто зверь-великан оказался прямо в комнате. И смотрел на всех… не то чтобы кровожадно, однако по-хозяйски. „Что захочу, то с вами и сделаю…“
– Страх какой… – выдохнула Арина. И Грише, по правде говоря, тоже стало страшновато, хотя ясно ведь, что ничего здесь нету, кроме света и пара… А Полина Федоровна, любившая порядок, прочитала:
– Номер двадцать два. Царь уссурийских джунглей тигр…
– Хоть какой там номер, а в зубы ему не попадайся… – бормотнул у дверей Сергей Фомич.
– Ну, побоялись? – спросил Платон Филиппович со снисходительной важностью (будто это он сам изловил и привел в дом тигра). – Поехали дальше…
Дальше появилась картина номер четырнадцать – египетский сфинкс и пирамиды. Это Гриша тоже видел в журнале. И по правде говоря, больше пирамид и каменного сфинкса с отбитым носом его интересовали шагавшие на первом плане верблюды. Что там у них в полосатых тюках? Какие восточные товары?…
– Говорят, что сфинксу отбили нос наполеоновские солдаты во время своего неудачного египетского похода, – разъяснила Полина Федоровна.
– Зачем? – удивилась любопытная Танюшка.
– Потому что безобразники. Их плохо воспитывали…
Гриша ощутил какую-то виноватинку, хотя к нему эти слова не имели касательства. Едва ли тётичка помнила сейчас про лампу.
– Если хочешь, попробуй сам… – шепнул Грише Платон Филиппович, показывая на колесо волшебного фонаря. Меняй, мол, картинки…
– Ага, хочу… Ой, нет. Лучше я после… – показалось вдруг, что прямое прикосновение к аппарату разрушит волшебность происходящего…
– Ну, как знаешь… – понял его дядичка и послал в облако пара новое видение.
Это была буря на море. Такая, что казалось, будто и впрямь дохнуло на всех ветром и брызгами. Зеленые волны с гребнями вздымались в немыслимую высь, пробившееся солнце заполняло небо беспощадным оранжевым светом. Не было в солнце радости и ласки… На громадном обломке мачты лепились друг к дружке измученные люди, один вскинул в руке красную тряпицу – видать, сигнал о помощи. А от кого ее ждать? Ожидалось иное: грозная водяная гора с тучей пены на гребне надвигалась на несчастных и готова была смять их, поглотить, сделать так, словно никогда не было на свете этих людей…
– Номер двадцать девять. Копия новой картины знаменитого морского живописца Айвазовского „Девятый вал“… – стала объяснять Полина Федоровна. – Я читала в журнале толкование, что девятый по счету вал в череде ураганных волн – самый грозный, он несет тем, кто терпит бедствие, гибель. И все же не совсем неминуемую. Вал может и помиловать несчастных. Это уж какая у кого судьба…
„А у этих какая судьба?… – застонала под сердцем у Гриши тревога. – Спасутся ли? Сохрани их, Господь…“
А разноцветной буре не было дела до крохотных людей. Может, поглотит в пучине, а может, и помилует, но это так – не обратив внимания…
– …такие удивительные краски, – опять донесся голос тётички Полины. – Конечно, здесь они не так различимы, как в натуре, да и перенести их в точности на маленький кусочек стекла невозможно. И все же какое грозное впечатление, не правда ли?
В колыхании клубов пара волны казались подвижными (не то что башни Амстердама) – медленно вырастали, надвигались…
– …Я первый раз вижу это известное полотно в красках, раньше смотрела только на гравюрах… Кстати, оно не столь уж новое, написано три года назад…
– Ну, так ведь и стеклянная картинка могла быть изготовлена тогда же. И объяснение к ней, – осторожно заметил Платон Филиппович. – И пока это дошло до нас…
Гриша почуял, что дядичке Платону (как и ему, Грише) не очень-то по душе нравоучительные нотки, которые пробивались в речи Полины Федоровны. Такие же, как в голосе приходящей три раза в неделю учительницы Натальи Евграфовны, которая обучала девочек и Гришу чтению, письму и арифметике… Та была вдовою известного врача Ермилова и очень ученой женщиной. Полине Федоровне тайно хотелось быть такой же…