Печать Магуса
Черный поднялся. Дженни впервые посмотрела на него. Незнакомец весь был вода и бешеные брызги, он был безумный полет воды с километровой высоты и неутомимая сила, сметающая камни и точащая скалы. Он был дух водопада [8], дух бесшабашный и веселый. Он достал откуда-то из набегающей струи прозрачную, будто стеклянную, скрипку и тронул смычком струны.
– Славные были времена…
Черный исчез, растворился в темноте скал, но водопад вдруг сбился со своего извечного ритма. Дженни услышала музыку. Дикую, древнюю. Музыку льда и голых скал, на чьих обкатанных серых макушках танцуют северные ветра, музыку воды, бьющей себе путь сквозь снега и заносы, чтобы добраться до края пропасти и со смехом низринуться вниз – в теплые долины и узкие ущелья. Музыку луны, заливающей своим молоком горные луга и выстилающей дорожки троллям, идущим в потаенные замки. И музыку солнца, золотящего горные пики и своим прикосновением превращающего жителей ночи в причудливый камень.
Дженни слушала, и внутри все туже закручивалась злая пружина, пока, наконец, эта музыка не подбросила ее на ноги. Она нагнулась к ручью и властнымприкосновением вынула одну белую струю, одну струну из волшебной скрипки. О нет, она не просила,как учил ее дед, она требовала!По праву лишенного дома, по праву обиженного, по праву Видящей Магуса.
Вода подчинилась. Плеть изогнулась в руке, белая плеть пузырящейся воды, и Дженни, легко взмахнув, снесла верхний ряд камней на печной трубе. Те с шумом рассыпались по земляной крыше, труба с хрустом накренилась на один бок. Дженни взмахнула еще раз, распорола скат крыши, выворачивая дерн. Вниз посыпались чахлые березки и пожухлая трава.
Окно распахнулось, оттуда воинственно выставилась бороденка.
– Ты что делаешь?! – завопил ниссе-домовой. – Ты что творишь?!
Девушка хлестнула по стене дома, и ниссе кубарем улетел в глубину комнаты. Музыка звенела все громче, все быстрее, и дух водопада хохотал за ее спиной:
– Славные времена…
Сердце Дженни звенело от веселой ярости и вторило ему:
– Громкие времена…
– Это ты! – Сухонький кулачок мелькнул в окне. Голову ниссе благоразумно не высовывал. – Это ты… ее подучил!
Девушка еще раз ударила по стене, и дом задрожал.
Ниссе завизжал, как поросенок. Он вопил, что маленького ниссе может обидеть кто угодно, что, прежде чем входить в дом, надо спрашивать разрешения, что скоро Рождество, а ему никто так давно не дарил ни понюшки табаку, ни кусочка шерсти, что в гостях нельзя грубить, а надо вести себя вежливо, а бить хозяев могут только невоспитанные грубиянки, которых воспитали какие-нибудь дикие пикси с Островов. Да какие пикси, свиньи их воспитали.
Дух водопада гулко хохотал.
– Сейчас дом по бревнышку раскатаю, – пообещала Дженни, и ниссе тут же умолк.
Музыка стихла.
– Впустишь гостью в дом? – громогласно поинтересовались из водопада.
– Пущу! Только пусть она перестанет его ломать, – плаксиво потребовал ниссе. – Уже вон бревно треснуло.
Дженни вернулась к ручью, разжала кулак, и водяная плеть легко втекла в ложе ручья:
– Спасибо.
– Ты меня повеселила. – Брызги водопада на мгновение сложились в черную фигуру. – В наших краях туго с развлечениями. Одна забава – этого дурака дразнить.
– Сам такой! – истерично выкрикнул ниссе. – Погоди, замерзнешь, я из тебя зимой сосулек нарежу!
– Как есть дурак, – прогудел дух водопада. – Говорят, если головы нет – это не лечится. Спихну твой домишко весной во фьорд, и все дела. Надоел.
– Не посмеешь! Сам от одиночества отупеешь, язык забудешь, слизью покроешься!
Девушке надоело слушать эти препирательства, очевидно, происходившие уже не в первый раз. Она вернулась к крыльцу, не без опаски потянула дверь, но ниссе ее игнорировал. Дженни подала плечами, прошла в комнату, туго набила печку дровами – хорошо, что после ее удара по трубе та не чадила, и легла спать.
А поздно ночью приплыл Арвет с продуктами, и они проговорили часа два, не меньше.
Глава 6
Вечерело. Сверху сыпался дождь – мелкий, частый и надоедливый. Серая морось растеклась киселем по гавани, облепила здания, прижалась к блестящему асфальту, осела на дорогой машине у причала. Массивная черная туша на толстых шинах, она полчаса назад неслышно вырулила из каких-то портовых закоулков, прокралась к пирсам и остановилась. Фары были погашены, но мотор еле слышно урчал, так что машина походила на сытого зверя, ждущего хозяина. Водителя за тонированными стеклами было не разглядеть.
Из туманной болтушки, залившей весь порт, вынырнул небольшой белый катер, сбавил ход и подошел к пирсу. Матрос в дождевике бросил швартовочный конец мужчине в грубой штормовке, топтавшемуся на причале. Через минуту катер заглушил двигатель и притерся к старым покрышкам на краю пирса. Матрос перебросил трап через борт и перебрался на пирс.
– Погодка отвратная. – Он пожал руку коллеге. – Сейчас бы немного скотча. Что думаешь, Фарид?
– Можно, Карл. Кто шефа сопровождает?
Матрос поморщился:
– «Мертвая королева» и «маугли».
– Ну и рейс.
– Не то слово… – начал Карл, но тут же осекся.
По трапу сошли два человека – девушка в светлом плаще и юноша лет четырнадцати.
Карл поежился.
Эта девушка появилась в Гнезде, в островной резиденции Альберта Фреймуса, в начале ноября. С ней еще двое… таких же. Как их зовут, никто не знал. Пересекаться с ними никому не хотелось. Бледные до синевы, с пустыми белыми глазами, эти «мертвяки» редко выходили из своего бокса в самом верху Гнезда.
Второй пассажир из свиты шефа, мальчик, к машине не торопился. Компания «мертвой королевы» его тоже не прельщала. Он медленно шел под дождем, глядя на темную воду, исходящую пузырями.
Это была еще одна загадка – мальчишке лет четырнадцать, а весу в нем, дай бог, на десять. Худой, как щепка, бледный. Глаза дерзкие, злые и холодные. Поговаривали, что этот мальчишка и «мертвяки» – единственные, кто уцелел во время бойни в Дартмуре, кроме Хампельмана.
«Парень непростой, – подумал Карл. – Взять хотя бы штуки, которые он со зверьем вытворяет. Точно «маугли».
Последний по трапу спустился Альберт Фреймус.
– Катер остается здесь, – распорядился он. Поддернул воротник пальто, мазнул по матросам взглядом серых глаз и пошел к машине.
– Да, сэр.
Карл дождался, пока машина, прострелив фарами сумерки, не исчезла, и повернулся к Фариду:
– Ну что, в паб?
* * *
– …пригород Бристоля. Складская территория 1274, это зимняя квартира цирка «Магус». Отыщешь фокусника Марко Франчелли. Ты с ним сталкивалась. А Калеб его знает с младых ногтей. Да, малыш?
Мальчик отвернулся от стекла, за которым проплывали портовые улочки. Казалось, он за чем-то пристально следил – за чем-то, что могли уловить лишь его льдисто-серые глаза.
– Да.
– Вы передадите ему…
– Мистер Фреймус, мне там обязательно надо быть?
– А как же? Ты мое вундерваффе [9], как выразился бы мистер Хампельман. Сердце старика Франчелли не выдержит – он ведь так хотел освободить тебя. Так сильно, что пожертвовал внучкой. А ты ему напомнишь об этом трагическом моменте.
– Я должен быть вместе с ней?
– Ты превысил норму вопросов на три года вперед, – заметил Фреймус.
– Еще два. Последних. Когда мы отправляемся и кто будет передавать послание мистеру Франчелли?
– Выезжаете завтра, говорить будет Маргарет. Калеб?
– Тогда остановите, я хочу прогуляться. Один.
Альберт Фреймус смотрел на мальчика долго. Он будто ощупывал его своими прозрачными глазами, как муравей усиками дохлую гусеницу. Калеб невозмутимо ждал. Глава ковена поднял трубку связи с шофером и распорядился:
– Гарри, притормози.
Калеб открыл дверь и вышел во влажные зимние сумерки. Машина мигнула габаритными огнями и исчезла за поворотом, унося впавшего в глубокую задумчивость колдуна и «одержимую» Маргарет.