Наездники

 
Глава 3
Верка сделала первые шаги с неохотой. Ее тянуло обернуться, может, даже побежать обратно. Ей было страшно за Олега Владиславовича.
Но с каждым шагом, отделяющим ее от Советской, желание вернуться усыхало. Верке все больше хотелось спрятаться дома, запереться, включить телевизор, в котором осталось всего два цвета – синий и желтый, и ждать утра.
Ворота в дом, где жила женщина с ребеночком, были закрыты. Что же теперь делать с зонтиком?
Верка остановилась в нерешительности. А потом подумала: ведь дождик идет, что ей, снова промокать, что ли?
Навстречу ковылял Папаня в кроличьей шапке, одно ухо вниз, другое вбок. Ему когда-то давно на арктической полярной станции ногу отморозило, с тех пор пьет на всю пенсию. Дети его из Москвы выгнали. Еще один несчастный человек. И что странно – живет в прошлом. Все хорошо помнит, что в Арктике было и в поселке тоже – лет десять назад. А Папаня – это у него прозвище, а не фамилия.
– Привет тебе, Верунь, – сказал он. – Как твоя бабка – злая колючка?
– Я у нее в больнице была. Скажи, Папаня, а давно в этот дом въехали?
– Таинственная история, – сказал Папаня. – Я заинтригован. Владелец – строитель из люберецких – погиб в своем черном «Запорожце». – И Папаня расхохотался. Ему самому стало смешно, что бывают черные «Запорожцы». – А домишко-теремишко остался бесхозным. Может, и купят. А может, несчастливая собственность, медведь ему в душу!
– Эта женщина купила дом?
– Сомневаюсь. Они позавчера въехали, и, скажу тебе, без багажа. На джипе с чемоданами, но без ничего. Даже мебели не видать.
– Там, наверное, своя есть?
– То ли есть, то ли нет, то ли за год пришла в негодность. Как Маринка, пишет?
Верка не ответила. Папаня отлично знал, если не забыл по пьянке, что Веркина мать погибла.
– Бороться и искать, – торжественно сказал Папаня. – Найти и не сдаваться. Это слова, можно сказать, полярного героя капитана Скотта. Он не сдался, но погиб на обратном пути с Южного полюса. Бороться и искать. Ты свою маму хорошо поискала?
– Я пошла, Папаня, – сказала Верка.
Нос у Папани красный, а на конце повисла капля – дождевая, наверное.
– Я не шучу, – сказал Папаня. – У меня есть предчувствие, что жива твоя мамаша, душевный человек крайней красоты и обаяния. Ты ее не помнишь?
– Почему не помню? – взъярилась Верка. – Мне семь лет было. Я все помню.
– Тогда – бороться и искать. Искать и искать! Мы в Арктике только так и боролись. Только не всех нашли. Папанина нашли, а Леваневского не отыскали. Тебе понятно? – Он не стал ждать ответа, а добавил: – Пойду, а то ларек закроют, и останусь я на всю ночь без живительной влаги. А если моя любимая явится во сне, а я трезвый?
Тявкнула сирена «Скорой помощи».
Верка обернулась. Белая машина с красной полосой тормозила у входа в переулок. Значит, Олег вызвал все же к бомжихе врачей.
Даже стало легче.
Неожиданно ворота коттеджа приоткрылись, и в щель протиснулся ребеночек.
– Что? – крикнуло дитя. – Что происходит?
Дитя смотрело на Верку настойчиво и пристально, как сова.
– Прости, – сказала Верка. – Я зонтик хотела отдать.
– Оставь себе, – махнул рукой ребенок.
Верка кинула ему зонтик. Вот и хорошо – все сомнения позади.
Она быстро пошла к дому.
– Ты куда побежала? – возмутился ребеночек. Он шустро обогнал Верку и побежал перед ней задом наперед. Это было неприятно, к тому же Верка никак не могла понять, мальчик оно или девочка.
– Ты не спеши, – говорило дитя. – Домой лучше не ходи. Ради твоего же блага предупреждаю. Не ходи, в Москву поезжай. К мамке-папке поезжай. А то некоторые недовольны.
Верка его не испугалась.
– Отстань ты! – сказала она. – Ну отстань! Не до тебя.
Ребеночек повернулся и побежал сбоку.
На нем была красная панамка, промокшая от дождя, на голых ножках, торчащих из коротеньких шортиков, сандалии. А лицо непонятное – то ли мальчик, то ли девочка, то ли вообще лилипут.
Когда Верка дошла до своего дома, она услышала шум машины. Она успела оглянуться – где-то вдали проехала «Скорая».
– Кого там обидели? – спросил ребеночек.
Он произносил слова со взрослыми интонациями, будто взрослый лилипут изображал ребенка.
Верке вдруг захотелось пройти мимо своей калитки, чтобы не показывать ребеночку, где она живет.
Но чепуха это – ребеночек и так все о ней знает. В поселке народу раз-два и обчелся.
– Возьми зонтик, – серьезно сказал ребеночек.
Верка сразу вспомнила о предупреждении Олега.
– Не нужен мне зонтик. У меня дома другой есть.
– А вот врешь! – закричал ребенок. – Нет у тебя другого зонтика. Был один, а ты на него села.
– Уходи! – разозлилась Верка.
Она вошла в калитку и сразу же закрыла ее за собой на засов.
Ребеночек сунул нос между штакетинами и запел что-то неразборчивое.
Навстречу Верке бежал Котяра, животное без уха.
Но он не пошел к дому вместе с Веркой, как всегда, а остановился, выгнул спину и жутко зашипел на ребеночка. А потом даже закричал, как кричат мартовские коты, когда влюбляются в кошек и дерутся за их любовь.
Котяра вопил так, что Верке даже стало неловко – весь поселок услышит.
Верка обернулась.
Никакого ребеночка за калиткой не было.
Словно привиделся.
Коза, конечно же, отвязалась от столбика и паслась на недособранной морковной грядке.
– Катька, – честно предупредила ее Верка, – когда баба Элла домой придет, она тебе покажет.
Коза радостно заблеяла. Она мечтала, чтобы баба возвратилась домой. По своему козьему разумению, молодую хозяйку она за человека не держала. Хорошо еще, доить себя давала, словно знала, что молоко идет для бабы, потому что Верка его привкус не выносила.
Куры из сарайчика не выходили, сидели там на шестке, а некоторые бродили по усыпанному битой соломой полу и о чем-то приглушенно сплетничали.
Перед тем как идти в дом, Верка поискала в сарае и нашла два яйца. Обидно, что два. Если бы три или четыре, она бы себе яичницу сделала. А так баба Элла спросит, где яйца, и никогда не поверит, что ее куры не несутся.
В доме было прохладно. Верка со вчерашнего дня не разжигала плиту, но ничего делать не хотелось. Почему-то Верка смертельно устала. Как будто она – немощная старушенция.
Она легла на диван, накрылась старой бабиной шалью и сразу заснула. Голодная, дома ничего не сделано, уроки не выучены. Сон был какой-то неправильный, словно кто-то стоял в комнате и глядел на нее. Но глаз его не разглядишь, они провалены внутрь головы.
Страшно. И не заснешь толком, и проснуться нет сил.
Но еще хуже стало, когда начала сниться мама.
Мама была неживая. Ее подвесили к потолку, как связку лука. Она могла только шевелить губами. Ей было больно и скучно, потому что она так провисела уже много лет.
Потом раздался удар.
По дому. Снаружи.
Как ботинком по обувной коробке.
Так можно и весь дом смять.
Верка повернулась на стук. И, как ни странно, мама тоже повернулась.
Раздался громкий голос:
– Ты не спишь, девочка?
И сон сразу кончился.
Удар оказался стуком в дверь.
Верка вскочила с дивана и кинулась в сени.
За окнами стояли синие сумерки. На улице уже зажглись редкие фонари.
– Кто там? – спросила Верка.
– Твой сосед, – ответил знакомый голос.
Какое облегчение!
Правда, Верка не успела как следует испугаться. Может, потому, что сон был страшный и она обрадовалась, что он кончился, мама не подвешена. Любая реальность лучше кошмара.
Олег Владиславович стоял под зонтом все в той же шляпе и в плаще.
Нормальный. Даже улыбается.
– Ой, заходите, – пригласила Верка. – Только у меня не убрано.
Одна спица у зонта была сломана, и от этого Олег показался добрее, совсем своим.
Он шмыгнул носом и спросил:
– Чаем в этом доме угощают?