Юнги с Урала

Прибегаю обратно:
— ...шите доложить, приказ выполнен.
Комбат поднимает пистолет в небо — горячая стреляная гильза бьет меня по щеке.
— Ура-а-а! — взрывается лес сотнями глоток.
Длинный Верзила обгоняет меня, кто-то падает под ноги. На другом конце болота тоже орут «Ура-а!». Кругом треск сучьев, топот ног. Вижу, куча мала. Кидаюсь на нее. Кого-то бью. Бьют меня. Наконец придавили — ни рукой, ни ногой...
— Вяжи, дави, держи за ногу!
Вот и все — шесть кто во что одетых, заранее подготовленных наших же товарищей, исполнявших роль парашютистов, стоят под охраной вооруженных юнг.
Выворачиваем с корнями мелкие елочки, продеваем их в рукава шинелей — делаем носилки. По очереди тащим их в расположение части. Большая перемена кончилась. Размялись. Согрелись. Следующий урок — физика. Будем изучать закон Ома».
Опять запись из дневника:
«23 ноября 1942 года.
Занятия форсируются. Это не то что в обычный школе. Математику, например, недавно начали изучать, а уже кончаем. Будут экзамены. Так бы и с другими предметами! А там, смотришь, и на корабли... Под Сталинградом вон как тяжело. Неужели нам там не нашлось бы дела! Нам бы только поскорее на корабли».
А пока... пока приходится учиться быть настоящими воинами.
После пробежки и поимки условных вражеских парашютистов состоялись строевые занятия. Начинались они, как всегда, с построения.
— Равняйсь! Смирно! — командовал Воронов. — На-право-во! Умора. Разве так поворачиваются? Резче надо! Напра-во! Отставить!
Пауза.
— Нале-во! Отставить! Резче, резче! Кру-гом! Отставить!
Казалось, команду «Отставить!» старшина любил больше любой другой.
— Шаго-ом... марш! На месте!
Мы поворачивались, шли, опять поворачивались, останавливались, отрабатывали подход к командиру. Воронов снова и снова вызывал нас по одному из строя, учил правильно подходить, докладывать, становиться в строй.
— Юнга Лисин, ко мне!
Игорь бежит, за три шага до старшины переходит на строевой, останавливается, четко докладывает:
— Товарищ старшина первой статьи, юнга Лисин по вашему приказанию прибыл!
«Сейчас меня вызовет», — подумал я.
— Юнга Леонтьев, ко мне!
С бега перехожу на строевой шаг, докладываю:
— Товарищ стар...
— Отставить! Как руку держите?
Возвращаюсь в строй.
— Юнга Леонтьев, ко мне!
На этот раз все получилось так, как положено по уставу.
Ох уж эти уставы! И каких их только нет: дисциплинарный, гарнизонной и караульной службы, боевой, внутренней службы, строевой. Плюс к тому разные наставления. Одно наставление по стрелковому делу чего стоит. Тут и назначение и боевые свойства винтовки, устройство и взаимодействие ее частей, разборка, сборка, изготовка к стрельбе, производство выстрела, приемы и правила стрельбы с упора, с лыж, из укрытий, на ходу, при передвижении, стрельба по неподвижным и появляющимся, по движущимся, воздушным целям, в условиях ограниченной видимости... Всего и не перечислишь, что надо знать и уметь. И не только это: надо научиться ползать по-пластунски, маскироваться, умело пользоваться гранатой, противогазом... Не все дисциплины мы любили одинаково — был за нами такой грешок. Хорошо, что преподаватели и командиры не шли на поводу у своих подчиненных. Они-то хорошо знали, что все это необходимо не только потому, что предусмотрено программой, а потому, что потребуется на войне. Поэтому-то они были порой по отношению к юнгам, как нам казалось, просто безжалостны.
— В атаку бегом марш! — командовал поздней осенью нам Воронов.
Поднимались и с винтовками наизготовку бежали в сторону условного врага. Совсем неожиданно очередная команда:
— Ложись!
А впереди лужа. Плюхаюсь в нее. В не лучшем положении рядом бежавшие Гена Мерзляков, Жора Бриллиантов,' Валя Рожков и другие юнги.
В расположение роты возвращаемся не только уставшими, но и мокрыми, грязными. Вместе с нами обсушиваясь у костра, старшина пояснял:
— Лучше остаться мокрой курицей, но живым. Побережешь шинель, не упадешь своевременно — под огонь врага попадешь и... поминай как звали. Знаете, как медичка Мелентьева, осматривавшая вас на медкомиссии» погибла?
— Нет, — встрепенувшись, поспешил отклинуться я. — Расскажите. — А у самого от неожиданного известия о судьбе землячки даже все напряглось внутри.
— Так вот... Наши братишки шли в бой. Неожиданно со стороны близлежащей сопки застрочил вражеский пулемет. Появились раненые. Анастасия бросилась их перевязывать. «Лежа, лежа надо!» — кричал ей командир. Из-за нежелания кланяться вражьим пулям — девка она была храбрая, отчаянная — и поплатилась — была смертельно ранена.
Теперь через мать я мог сообщить родным Таси подробности ее гибели.
На очередном из занятий, когда Воронов опять вел нас в «атаку» и неожиданно дал команду «Ложись!», со мной произошла беда. Чтобы не отнимать у читателя много времени на ее пересказ, приведу строки своего дневника:
«25 октября 1942 года.
Вот беда, сломал ложку. А берег-то как! И кто только придумал давать в армии деревянные ложки? Теперь придется делать ложку самому.
26 октября 1942 года.
Оказывается, и правда, не боги горшки обжигают. Ложку сделал. Есть вполне можно. А все-таки деревянные ложки солдату ни к чему. Да и моряку — тоже.
Строим. Учимся стрелять, занимаемся строевой подготовкой. На отдых времени почти не остается... Скорей бы овладеть специальностью и на боевой корабль! Мне кажется, это желание не только наше, но и командиров, хотя они все время говорят, что еще успеете, навоюетесь. Сами бы тоже не прочь уйти на фронт. Да ведь это видно по ним, по тому, как они читают газеты, слушают сводки Совинформбюро».
Однажды после очередных строевых занятий и строительных работ усталые, продрогшие шли в столовую на обед. Надеялись не только подкрепиться, но и согреться. К нашему большому огорчению, кок Московский встретил нас неласково.
— Горячей пищи нет. Получите сухой паек, — виновато сказал он.
— Почему? — начали было возмущаться столпившиеся возле камбуза юнги.
— Тихо! — прикрикнул на нас командир роты. —-Значит, так надо. Уловили?
Уловить-то мы уловили, да ничего не поняли. «За какие грехи нас лишили горячей пищи?» — недоумевали юнги.
Такая же участь в тот день постигла роты рулевых, боцманов, мотористов — весь 1-й батальон, расквартированный в Савватиево.
Лишь вечером Плюснин, пришедший с дежурства из штаба, сообщил что какой-то гад, спустив в суп и кашу мыло, испортил всю пищу.
Юнги негодовали. Мне казалось, попадись нам в ту пору этот подонок — мы бы его на части разорвали.
Поужинали нормально. Вроде бы даже сытнее, чем в другие дни. Командование, видимо, дало указание Московскому наверстать упущенное. А может, с голоду нам так показалось...
На другой день в обед история повторилась.
— Ну, это уж нахальство! — возмущался Игорь Лисин.
— Не нахальство, а вредительство! — со злостью уточнил его мысль Гена Мерзляков.
Так же думал и я. Высказали наше предположение парторгу Карачеву.
— Время покажет. Разберутся. Это дело не наше, — как-то уклончиво ответил он.
С того дня на камбузе, помимо кока и дежурных юнг, присутствовал кто-нибудь из старшин.
Через несколько дней Гена пошел лакомиться черникой на берег Банного озера. Вернувшись, он принес весть о том, что видел в воде дохлых окуней.
— Не может того быть! — засомневался старшина смены. — Вода в озере хорошая, чистая, вкусная, идет в пищу, а ты... Дохлые окуни... Да откуда им там быть? Пойдем, покажи, где видел.
Взглянуть на погибшую рыбу пошла не только наша смена, но и многие из ребят других рот.
— Вот! — сказал Мерзляков, найдя нужное место. — Она все еще здесь.
— И тут тоже, — закричал отбежавший метров на десять от ребят Володя Дьяков. — Да как много!