Юнги с Урала
Каждый раз, вынимая его, я доставал и справку, выданную Ольгой Александровной.
«Как они там? Чем занимаются? Что думают обо мне? Наверное, считают, что я гощу у тетки... Нет, все-таки я поступил нехорошо. Может, написать? Признаться во веем? Но тогда прощай мечта стать юнгой. Придется ехать обратно...»
Однажды эти мои размышления были прерваны окликом дневального:
— Леонтьев! К командиру! Быстро!
Снова в Очере
Случилось то, о чем я и подумать не мог.
Вызвавший меня батя был суров и непреклонен.
— Я не против, чтобы ты стал юнгой. Нет! Только сам понимаешь, сейчас здесь такая заваруха начнется, что будет не до учебы. Тут воевать придется. Не на жизнь, а на смерть. А юнгой ты будешь. Вот приказ командующего Волжской военной флотилией контр-адмирала Рогачева, — он взял со стола листок бумаги со штампом в левом верхнем углу, — по которому я обязан отправить тебя обратно в детдом, а оттуда поедешь в Школу юнг, которая создается специально для таких ребят, как ты — сынов полков, кораблей, воспитанников детских домов и других мальчишек, решивших посвятить себя флоту.
Не верить, тем более не подчиниться бате я не мог. Он был непререкаемым авторитетом не только для меня, пацана, но и для настоящих военных моряков. К тому времени я уже довольно хорошо знал его боевую биографию.
В начале войны Лысенко воевал под Пинском и Бобруйском. Действовал в трудных условиях мелководной Припяти, возглавляемые им моряки поддерживали сухопутные части. Летом 1941 года, защищая подступы к Киеву, они бились с немцами на Днепре. Дрались до последнего катера, пушки, пулемета, а когда кораблей не стало, ушли в приднепровские леса. Здесь Лысенко создал из краснофлотцев боевой отряд.
— Наши части отошли далеко на восток, — сказал он им.—Мы находимся в глубоком тылу противника. Кругом — немцы. Но мы не уроним чести Военно-мор-
33
3 А. Леонтьев
ского флага. Будем бить врага, где бы его ни встретили. Приказываю: идти на прорыв, через линию фронта!
Долгие месяцы, продвигаясь на восток, днепровцы вместе с украинскими партизанами громили немецких оккупантов: взрывали мосты, жгли их склады, вершили суд над предателями Родины, ставшими при фашистах старостами и полицейскими. В одной из схваток Лысенко был тяжело ранен. На Волге мужественного моряка назначили сначала командиром катера, а потом и отряда бронекатеров.
Разговор ххончился тем, что батя познакомил меня с командиром по фамилии Бедриков, который откомандировывался на Урал для консультации кораблестроителей и: получения нового бронекатера.
— Любой приказ Бориса Григорьевича для тебя — закон. Оы доставит тебя до вашего областного центра, а будет возможность, и до детского дома. Набор в Школу юнг будет проходить через комсомольские организации. Вот письмо, — Лысенко протянул мне опечатанный сургучом пакет. - Отдашь его секретарю Очерского райкома комсомола. Думаю, наше ходатайство о направлении тебя в Школу юиг райком и военкомат учтут. Желаю стать настоящим моряком.
Капитан-лейтенант, как равному, крепко пожал мне руку и пожелал благополучной дороги.
Мечта сбывается
И вот вместо того чтобы быть на фронте и бить врага, я снова в кругу своих школьных товарищей.
Оказалось, приехал вовремя.
— Нас приглашают в райком, — задыхаясь от только что узнанной новости, сообщил Митька.
Он же объяснил и причину того, что они в назначенный день не приехали в Верещагино.
— В день, когда мы с Сережкой собрались бежать,
весь интернат неожиданно послали в лес, на заготовку дров. А мальчишек покрепче, сам знаешь, раз-два и обчелся. Нельзя же было взвалить такую нелегкую работу на малышню... Вот мы и решили побег чуть-чуть отложить. Ведь не раз откладывали. Ты уж извини...
Такое мог сделать только Митька. Он у нас — пример для всех. Отличник учебы и поведения, член учкома, активист.
—¦ Так побежали же! — заторопил я ребят. — У меня для секретаря райкома есть письмо. В юнги будем проситься.
По дороге рассказал друзьям Есе, что знал о создаваемой Школе юнг.
В кабинет секретаря нас пригласили всех сразу.
Прочитав письмо командира отряда бронекатеров, секретарь райкома улыбнулся.
— Это хорошо, что ты успел познакомиться с жизнью моряков, зарекомендовал себя трудолюбивым, исполнительным. Пригодится...
— Он у нас «золотце», — перебивая комсомольского вожака, ляпнул Сережка, но тут же, получив от меня сзади хороший тумак в спину, прикусил язык.
— А вот сердиться друг на друга и тем более драться ни к чему, — строго посмотрев на меня, заметил комсомольский начальник.
После соответствующего внушения по поводу неприличного поведения мы перешли в соседнюю комнату, где лицом к лицу оказались с сухощавым, жилистым пожилым моряком.
— Старшина 1-й статьи Воронов, — глядя на нас хитровато-веселыми глазами, представился он. — Василий Петрович.
Старшина снял бескозырку, подошел к зеркалу и занялся приведением в порядок своей шевелюры, а мы без зазрения совести стали рассматривать его головной убор. Бескозырка была без каркаса, без пружины под кантом,
около звездочки — две лихие вмятинки — точь-в-точь как у революционных матросов-балтийцев из кинокартины «Мы из Кронштадта». Я тут лее мысленно представил одного из героев полюбившегося фильма — юнгу Мишу.
— А кто такие юнги, знаете? — прервав мои размышления, спросил старшина и, не дожидаясь нашего ответа, повел о них рассказ. — На флотском языке юнгой называется подросток, готовящийся стать краснофлотцем. Практически это уже воин, вместе с опытными бра : ками-моряками преодолевающий все тяготы флотской службы.
Тут он напомнил нам о том самом юнге из популярной киноленты, о котором я только что думал.
— На флоте юнги были издавна. У нас, в России, до Октябрьской революции были две школы юнг — в Кронштадте и Севастополе. Перед войной на юнг учились при школе боцманов, располагавшейся на острове Валаам в Ладожском озере. Они мечтали о дальних плаваниях, — лицо старшины помрачнело, — но судьба распорядилась иначе. Не успели мальчишки овладеть морскими специальностями. Вынуждены были вместе с другими моряками вести бои по обороне города Ленинграда, сражаться и умирать на знаменитом Невском пятачке.
Воронов с увлечением рассказывал о боевых подвигах юнг из школы боцманов, а мы, раскрыв рты, слушали его так, как, наверное, не слушали ни один урок в школе.
Как хотелось нам походить на этих ребят, несмотря на молодость, сумевших наравне со взрослыми постоять за Родину, быть в рядах мужественных защитников легендарного города Ленина!
...И вот наша троица с вещевыми мешками за плечами уже спешит к военкомату.
— Вы куда, ребята? — спрашивает идущая навстречу пожилая женщина.
— На фронт, бабушка, на фронт!
Старушка от услышанного даже присела и начала креститься.
— Да кто же вас, детишек, 'гуда посылает?
— Никто. Мы сами, мы — добровольцы! — с гордостью отвечаем ей.
—- С богом! С богом! — шепчут нам вдогонку губы старушки, а сама крестится, крестится.
Улицы райцентра пустынны. Провожают нас лишь заведующая интернатом Ольга Александровна да несколько вчерашних одноклассниц, среди которых запомнились Катя Вдовина, Ева Воробей, Нина Коклягина, Рая Крайня, Маша Плотникова. На глазах их слезы. Перед самым отъездом одна из девчонок, преодолев смущение, бросается на шею моего друга и сбивчиво, полуплача, шепчет:
—- Прошу... Выживи... Победи!..
И целует его. Сцена для нас, пятнадцатилетких мальчишек, волнующая. Потому, наверное, и запомнилась.
В областном центре, носившем тогда имя народного комиссара иностранных дел Молотова, нас разместили в хорошо известном городской детворе послевоенного времени «Муравейнике». Местные мальчишки чувствовали себя здесь как дома. Свой город они расхваливали нам на все лады. Рассказывали, что совсем недавно еще участвовали в сборах, встречах с фронтовиками, занимались в многочисленных военных кружках.