Стильная жизнь

Наконец он прервал молчание.
– Алечка… – произнес Илья, по-прежнему не глядя на нее. – Алечка, почему же ты мне не сказала?.. Ты представляешь, каким скотом я себя чувствую? Ведь я и предположить не мог…
Аля почувствовала, что сейчас расплачется.
Его рука освободилась из-под ее плеч, Илья перевернулся на бок и всмотрелся в Алино лицо.
– Хорош я был!.. – сказал он, отводя глаза. – Устроил себе танец семи покрывал! Но я же в самом деле не знал…
Услышав про танец семи покрывал, Аля улыбнулась – почти сквозь слезы.
– Чего же мне теперь потребовать? – спросила она. – Чью голову?
Кажется, Илья удивился, что она поняла его слова и вспомнила про Саломею, которая потребовала голову Иоанна Крестителя за семь покрывал, которые сбросила с себя в танце. Во всяком случае, Алин вопрос разрядил напряжение. Илья улыбнулся.
– Чью хочешь! – сказал он. – Мою – хочешь?
В доказательство своих слов он положил голову Але на грудь и замер, как будто прислушивался к биению ее сердца. Она вдыхала пленительный, дурманящий запах его волос.
Вдруг Аля почувствовала, что по ее коленям текут теплые, липкие капли. Она приподняла голову, увидела розоватые потеки на своих ногах – и тут же вспыхнула, сжалась от смущения.
«И все покрывало, наверное… – подумала она. – Как же ему должно быть противно, он ведь прямо вниз смотрит!..»
Наверное, Илья почувствовал, как напряглось ее тело, и действительно посмотрел вниз, на ее ноги.
– Ну что ты! – сказал он, словно подслушав ее мысли. – Все нормально, не стесняйся! Девочка ты моя…
Он опустил ноги на пол, встал во весь рост. Забыв о своем смущении, Аля залюбовалась его тяжеловато-стройным телом. Каждым волоском оно светилось в сумерках комнаты – усы, борода, широкая грудь, прямые, не уже талии, бедра…
Илья подсунул руки Але под спину, под колени и легко приподнял ее над тахтой.
– Легкая, как стрела, – прошептал он, целуя ее в губы.
От его мягких усов исходил тот же дурманящий запах, что от всего его тела; она закрыла глаза.
Не открывая глаз, покачиваясь в его объятиях, Аля поняла, что он принес ее в ванную. Вода ударила звонкой струей, потом тихо зашелестел душ. Илья поставил ее в ванну, и она нехотя разомкнула руки, обнимавшие его за шею.
Серебристые струйки стекали по ее телу, руки Ильи торопились вслед за струйками воды, гладили Алину грудь, живот, ноги.
Потом он вылил себе на руки душистый гель, снова прикоснулся к ней.
– Сейчас я тебя вымою, будешь ты у меня чистенькая девочка, не будешь меня стесняться, – приговаривал он, проводя мыльными руками по Алиным ногам.
– Я тебя не стесняюсь, Илюша, – проговорила Аля, прижимаясь мокрой щекой к его голове. – Я тебя люблю…
– Ну и умница, что не стесняешься. Раздвинь ножки, во-от так, милая… Вот видишь, и все, и ничего нет.
Он выключил душ и на шаг отступил от ванны, любуясь Алей. Потом снова подошел к ней, наклонился, губами собирая дрожащие капли воды с ее бедер.
– Как же ты мне нравишься! – произнес он. – Какое же тело у тебя… Изумительное!
– Да что же изумительного? – искренне удивилась Аля, гладя его склоненную голову. – Обыкновенное, по-моему, худое…
– Глупости какие! – Илья поднял на нее сверкающие золотом глаза. – Ну, может, для Рубенса какого-нибудь и не подходит, а для меня – в самый раз. Такое оно все изгибистое, такое… точное, вот какое! Ты знаешь, – улыбнулся он, – меня ведь это в первую же секунду поразило, когда я тебя увидел. Помнишь, ты на подоконнике сидела? Ты ведь не думала тогда, как выглядишь, я видел, что ты не стараешься никак выглядеть. Но ты вся была – отчаяние, ты каждым своим изгибом его выражала. Вот здесь оно у тебя даже было, отчаяние, в этой ямочке, – тихо засмеялся он, целуя Алину руку у сгиба локтя.
– А сейчас? – спросила Аля с ласковым любопытством. – Что у меня сейчас в этой ямочке?
– Сейчас? Я еще не понял, – покачал головой Илья. – И это так прекрасно, я от этого просто весь горю! Алька, ты так… Ты меня так возбуждаешь! А сейчас, мокрая – вообще… Я тебя снова хочу, – произнес он, виновато глядя на нее.
В его взгляде мелькало смущение, и это было так удивительно – смущение в его взрослых, прозрачных глазах…
– Хочешь – и что же? – улыбнулась Аля, любуясь его виноватым лицом.
– И не решаюсь! Напугать тебя боюсь, опять больно тебе сделать…
– А ты не бойся! – рассмеялась она. – Я вот нисколько не боюсь, даже сама удивляюсь.
– Тогда не удивляйся!
Илья подхватил ее на руки, но, перед тем как нести обратно в комнату, наклонился и снова собрал губами капельки на ее животе, припал лицом, вдыхая чистый запах кожи, щекой касаясь мокрых вьющихся волос.
– Ни секунды больше не могу ждать. – Голос его рокотал немыслимой глубиной. – Пойдем, вся ночь – наша…
 
Глава 9
Проснувшись, Аля не могла понять, рано сейчас или поздно.
Она уже успела отвыкнуть от постоянного полумрака, царящего в старых домах в центре. В тушинской новостройке всегда было светло, первые утренние лучи сразу попадали в комнаты, особенно на верхних этажах. Поэтому ей показалось, что утро еще только начинается – часов семь, не позже.
В следующее мгновение Аля увидела Илью, лежащего рядом с нею на кровати, – и ей стало вообще не до времени. Он был так красив во сне, какой-то особенной, мужественной красотою! Одеяло сползло на пол с низкой тахты, открывая все его обнаженное тело, – и все его тело принадлежало ей, как и ее – ему…
Аля не хотела его будить, она могла до бесконечности любоваться им, спящим. Она рассматривала его лицо, полное покоя, в котором даже сейчас, во сне, чувствовалось сдержанное благородство черт – высокого лба, плотно сжатых губ, прямых тонких бровей.
Взгляд ее скользил по всему его телу, плотно покоящемуся на необычно темной постели. В теле Ильи чувствовалось то же благородное изящество, что и во взгляде, в посадке головы, в походке. То, что грудь и живот густо поросли темно-русыми волосами, не казалось грубым, потому что находилось в гармонии со всеми его крупными, тяжеловатыми формами.
Илья лежал, чуть раскинув ноги, и Аля вспомнила, как он до сладкой боли сжимал ими ее бедра; дрожь охватила ее при одном воспоминании…
У нее до сих пор болело все тело, и внутри все ныло. Правда, это была какая-то особенная боль – ощущение не разбитости, а сладкой истомы. Но вставать все равно не хотелось, даже шевелиться не хотелось – только лежать, смотреть на спящего Илью.
Аля неслышно перевернулась на живот, подперла подбородок кулаками и отдалась воспоминаниям – недавним, вчерашним; остальных просто не существовало в эти минуты.
Как она ни храбрилась перед ним, говоря, что совсем не боится, – ей все-таки было больно, и во второй раз тоже.
– Алечка, милая, – шептал он, – ничего я не могу поделать… От этой боли все равно не уйти…
И он старался ласкать ее нежнее и дольше, чтобы отвлечь от неизбежной боли.
– Но как же я испугался сразу! – сказал Илья, когда они во второй раз отдыхали, лежа рядом друг с другом. – Я подумать не мог, что ты в первый раз. Ведь тебе уже лет восемнадцать, наверное?
– Девятнадцать, – ответила Аля.
– Ну вот, девятнадцать лет, в ГИТИС поступаешь…
– Что, полный идиотизм? – спросила Аля.
– Да нет, что ты! – Перевернувшись на бок, Илья притянул ее к себе и поцеловал. – Наоборот… Но большая редкость, это правда. Как же ты не побоялась идти домой к едва знакомому мужику? А вдруг бы я оказался маньяком?
– Ну, значит, я влюбилась в маньяка, – улыбнулась Аля. – От судьбы не уйдешь.
Наверное, было уже совсем поздно: тьма сгустилась за окном, уличные огни дробились в оконном стекле.
– Илюша, мне надо позвонить, – осторожно сказала Аля. – Я ведь должна хотя бы предупредить, что не приду…
– Ну конечно! Хочешь, я скажу что-нибудь твоим родителям? – предложил он.
– Что? – спросила Аля. – Что же ты можешь им сказать?