Самый скандальный развод

– Ха! Я еще и виноват!
С маминой стороны снова последовал комментарий с использованием словарного запаса, применяемого в тех житейских ситуациях, когда уже и сказать-то больше нечего и который я не могу воспроизвести в тексте по этическим соображениям, на что изменщик, наконец попав обеими ногами в брючины, выкрикнул три ярких, метких фразы, правда, кому они были адресованы, понять было довольно трудно:
– Совсем распустилися! Мрак! И с каким апломбом!
Мама схватила веник и в прямом смысле слова принялась с неистовой злостью выметать развратников из собственного дома:
– Ключи от всех построек! – потребовала она, протянув ладонь.
– А это твои трудности!
– Ключи! – Видно, родительница моя была настолько страшна в гневе и ярости, что Николай Иванович почувствовал, как с него сняли «фрак» и принимаются за «бабочку».
– Какие ключи, Поленька? О чем вы? У нас тут бизнес, месторождения, залежи, мануфактура, трест, можно сказать! – вмешалась Эльвира Ананьевна.
– Считайте, что ваш трест лопнул! Ключи на стол!
Николай Иванович, вероятно, в этот момент почувствовал, как с него снимают белоснежную рубашку, вот-вот спадут черные шикарные брюки и от его достоинства останутся рожки да ножки. Он сразу как-то размяк, спал с лица и молвил примирительно:
– Подумаешь, полдня работали... Устали... Холодно стало... Северянин подул... Замерзли...Чувствую, глаз ватерпас... У койку смотрит... Ну, пришли похрюкать немножко... Что ж такого?.. Все мы человеки...
– Ключи на стол! А глаз твой пусть отныне в Анан... Тьфу! Да что же за отчество-то у вас такое! Вот в ее койку смотрит! – грозно закончила моя обманутая мамочка и, получив ключи, выдворила любовников вон.
Николай Иванович шел по дороге рядом с вдовицей, отправившей к праотцам четверых мужей, рискуя стать пятой ее жертвой, чувствуя, что «черные шикарные брюки» с него все-таки стянули.
– Я все закрыла и, не медля ни секунды, поехала обратно в Москву. И вот я здесь, – заключила мама свою поистине фантастическую историю, хлопнула еще сто грамм, от души выругалась и заревела у меня на плече. – Ах! Машенька! Если бы ты знала, как все это пошло, как гадко и мерзко выглядело со стороны! – Она хлюпнула и смачно высморкалась.
Я, воспользовавшись паузой, принялась утешать ее, говорила от чистого сердца те обычные фразы, которые произносятся в подобных случаях – мол, недостоин, за что боролся, на то и напоролся, вот пусть теперь в сарае у Ананьевны поживет... И так мне стало жаль мою мамочку, что я не выдержала и тоже захлюпала – сначала тихо так, потом все громче, громче, – что мои стенания мгновенно разнеслись по всей квартире.
– Этот тоже – Власик! – с издевкой воскликнула я. – Он что, не слышит, как реву?! Даже не успокоит, не придет!
– Все они сволочи! И все-таки, когда я прошлой зимой, – гладя меня по голове, продолжала мама, – изменяла этому подонку с охранником Веней из ювелирного магазина, все было так красиво, возвышенно, хотя и он оказался порядочной свиньей, – разочарованно пробормотала она. – Да и взять, к примеру, эту весну – я имею в виду Григория из Фонда защиты животных – тоже все было так чинно, благородно, по-человечески. Не то, что у этих навозных насекомых! Но и Григорий, должна тебе признаться, оказался последним гадом! Это ж надо! Отправить моих кошариков и отказать в помощи с поездкой за границу. Приходится обращаться к другим людям – так сказать, прыгать через голову. – Она замолчала, а я вдруг заметила, что родительница, вспомнив о «других людях», повеселела даже, глазки заблестели, забегали, а лицо залилось краской смущения...
– У тебя опять кто-то появился?
– Радовалась бы за мать-то! – Она вдруг перешла в наступление: – Хорошо еще, что я этому старому козлу рога успела наставить, а вот ты представь, если б не успела?! Наверное, повесилась бы сейчас от обиды и несправедливости!
За окном начинало светать, мне нестерпимо хотелось спать, но я героически держалась. И... Вдруг... Меня осенило!!!
– Мама дорогая! – взвизгнула я. – Это я во всем виновата! Прости меня! Это я виновата, – убежденно повторила я.
– Да в чем ты виновата? – изумилась она. – Ничего не понимаю!
– Еще перед свадьбой, больше месяца назад, перед тем, как я, ты и Влас уехали из Буреломов, я отдала Николаю Ивановичу лекарства!
– Ну и что? Какие еще лекарства? Он здоров как боров!
– Он как-то попросил меня купить, сказал, что плохо себя чувствует – занемог, мол.
– Ха! Занемог он! – прошипела мамаша. – Так что, что за лекарства? – нетерпеливо переспросила она.
– Суньмувча (это такой китайский препарат) и Чих-пых. Он просил и «Трик-трах», но от последнего меня отговорили – сказали, что он вызывает некоторые нежелательные побочные эффекты, в частности, непроизвольное мочеиспускание. Оказалось, все они от импотенции! Нужно принять курс лечения, рассчитанный на месяц, и результат будет налицо. – Стоило только произнести эти слова, как я ощутила себя стоящей под десятком кнутов, истязающих мое бренное тело со всех сторон: мамаша нещадно лупцевала меня упреками на все лады, она то причитала: мол, бедная я несчастная – оказалась жертвой сговора родной дочери и изменщика-мужа, то обзывала меня тупоумной бестолочью, то угрожала... Но вдруг она неожиданно успокоилась и своим обыкновенным голосом (будто ничего не произошло) сказала:
– Я знаю, что делать. Ты поедешь в деревню и поживешь там, пока я буду в отъезде.
– Ну уж нет. Ни за что! К тому же мы с Власом собираемся в свадебное путешествие, – отрезала я и добавила мечтательно, блаженно даже как-то: – В Венецию...
– Путешествие придется отложить.
– Что за бред? Зачем мне торчать в Буреломах?
– Чтобы эти два старых навозных жука свои рыльца не совали в мой огород!
– Ты ж их выгнала и ключи отобрала, – растерялась я.
– Наивная, – мама сказала это так, словно: «Ну и дура же ты!». – Твой дорогой отчим, о здоровье которого ты так печешься, уж давно сделал дубликаты! Я-то в этом не сомневаюсь! Кончится тем, что я приеду из Германии к разбитому корыту – они со своей добычей биотоплива разнесут весь дом.
– Но ты ведь не завтра едешь-то?! – недоумевала я. – У тебя даже заграничного паспорта нет!
– Да у меня все необходимые документы будут через неделю в кармане! – уверенно сказала она, и я тут же поняла, что мамаша собралась обратиться (а может, уже успела это сделать) «к другим людям» и прыгнуть через голову «последнего гада» Григория, который отправил ее кошариков не иначе как «на органы» для породистых кошек богатых бюргеров и, ко всему прочему, отказал в помощи с поездкой в Германию.
– Нет! – крикнула я, но она решительными шагами направилась в спальню к Власу, приговаривая:
– Зять не откажет своей несчастной, всеми покинутой теще! Он не посмеет, потому что не имеет права!
Я же думала совсем иначе: «Влас ни за что не откажется от свадебного путешествия! И ради чего идти на подобные жертвы?! Это же сомнительная, бредовая идея – поиск двадцати кошек в чужой стране с многомиллионным населением!»
Уж не знаю, что наговорила мамаша своему зятю, однако через пятнадцать минут они вместе вышли из спальни и объявили мне, что я должна проявить свой дочерний долг и помочь женщине, посредством которой появилась на свет божий.
– Я отвезу вас с Полиной Петровной в Буреломы дня через три. Она побудет там с тобой недельку, введет в курс дела, а как уедет...
– Что?! Я буду сидеть в этой глуши одна? В непосредственной близости с врагами? В октябре месяце?!
– Не так страшен черт, как его малюют, – глубокомысленно заметила женщина, посредством которой я появилась на свет, и добавила сахарным голоском: – А в октябре там чудесно! Это ж север! Там лето наступает гораздо позже, как раз в середине октября! Если б ты знала, как прекрасен лес в это время года: листва еще не успела пожелтеть, приобрести багряный налет, а...
– Хватит! – грубо прервала я маму, вспомнив ее гнусную ложь о том, что в Буреломах все ягоды (от лесной земляники, включая малину, смородину, бруснику, вишню, чернику и клюкву, вплоть до калины) созревают в одно и то же время, а именно к началу сентября.