Мой старый дом

Нажал кнопку. Звонок получился длинный и радостный.
И действительно — вот чудо! — в квартире раздались шаги. Я только потом сообразил, через минуту, что это были не такие шаги, как у бати, а помягче, с пришаркиванием…
— Бог мой, а я думала — водопроводчик!..
Женщина в фартуке и в косынке стояла в дверях.
— Ну, что скажешь?
— Тут… тут дяденька не приезжал?
Зачем это я спросил, сам не понимаю. Глупо. Просто противно. Конечно, не приезжал. Какой дяденька?
— Какой дяденька? — спросила женщина.
Я повернулся и пошёл вниз.
— Да ты объясни: кто должен приехать?
Я не отвечал.
— Мальчик, а мальчик!
Вот пристала.
— Может, ты квартиру перепутал?
Может, и перепутал. Какое ей дело. Может, я даже дом перепутал. И улицу перепутал. И какое сегодня число, перепутал. И как меня зовут, перепутал.
— Мальчик, встретишь водопроводчика, скажи, что в сороковой его ждут!.. — донеслось сверху.
Сейчас побегу. Не ждут, не ждут! Встречу водопроводчика, скажу: «В сороковой вас не ждут. Все уехали. Заперто. Никого. Не дозвониться, не достучаться».
Я шёл по двору и свистел. Громко так свистел, а шёл вразвалку, враскачку. А чего это мне не ходить враскачку? Кого бояться? Захотел — пришёл, захотел — ушёл. Эй, Файзула! Вот я иду! По делам приходил. И ещё приду. Где ты, Файзула, обрати внимание!
И вообще буду ходить куда мне вздумается. Вот пойду сейчас в школу, в свой старый класс. А отчего не пойти?
 
Стойка на голове
В школе шла перемена, а после неё у нашего класса должен был быть урок физкультуры. Поэтому я сразу пошёл в спортивный зал… В раздевалке уже было полно ребят.
— А-а, — закричали они, — Саня пришёл! Здорово, Саня! Мотаешь или снова к нам решил поступить?
Они меня окружили и стали тормошить и дёргать — до того обрадовались. Я тоже был радостный — ведь некоторых ребят я не видел несколько дней, целую неделю!
Послышался голос физрука — и все стали переодеваться.
— Пойдём с нами, попрыгаем, — сказал Михеев. Он держался рядом со мной на правах старого друга.
— Давай, Саня, раздевайся! — сказали остальные. — Физрук у нас молоток, увидит — не заметит, заметит — не скажет.
— А чего тут особенного, — сказал Дубарев, — захотел человек позаниматься физкультурой и спортом — и пришёл.
У Дубарева всё ничего особенного.
Все стали так приставать, что я решил раздеться. Вообще-то я понимал, что они надеются на какое-нибудь развлечение. Всё-таки я у них вычеркнутый.
Мы построились в зале. Я встал на своё законное место — между Пекой и Дубаревым. Несколько освобождённых, как всегда, уныло сидели на скамейке. Среди них был Палён. Он притворялся, что у него всё ещё болит зуб.
Может, это Палён взял лодку и сказал на меня? Вон как он хорошо притворяется.
Вот что тот человек наделал. Я теперь всех наших ребят подозреваю. Я не думал, что это так противно — подозревать.
Когда мы уже построились, из своей раздевалки стали выходить девочки. Поля вышла в числе последних. Никто из них меня не заметил. Мы повернулись по команде физрука и побежали к залу. Тапок у меня не было, и я бежал в носках.
Сначала я бежал позади Пеки, стараясь правильно взять дыхание. А потом, на третьем кругу, я подумал: «На черта мне правильно брать дыхание и вообще зачем я бегу? Письма всё ещё нет, на меня кто-то наговорил, штраф, может быть, не сегодня-завтра пришлют, а я бегу. Да ещё стараюсь правильно взять дыхание». Всё это было очень нелепо.
Когда мы разделились на две группы и выстроились друг против друга, я стал смотреть на Полю. Но первой меня увидела Куркина. Она закричала:
— А Скачков почему здесь? Смотрите, Скачков пришёл!..
— Молчи, Куркина! — сказал Дубарев.
Тут Поля меня и увидела. Она тоже слегка удивилась. Но мне показалось, что она и обрадовалась. Даже когда она без галстука, всё равно видно, что она настоящая пионерка.
Мне сразу стало полегче. Мы разомкнулись и стали выполнять упражнения. Я понимал, что вид у меня далеко не спортивный, но зато я приосанился. Я взглянул на Тентелева — он тоже очень старался.
Дубарев вдруг зашептал мне слева:
— А четвёртым уроком у нас Закавыка…
Сказал и застыл, будто замечтался. Ему сделали замечание. Дубареву на всех уроках делают замечания.
Пека, наверно, услышал, о чём сказал мне Дубарев, потому что, когда мы делали поворот корпуса с разводом рук в стороны, он выпятил грудь и прошептал:
— Закавыка у нас через урок. Ты уж не уходи, Саня…
Дубарев с Пекой сбились со счёта, так они, видно, разволновались, вспомнив Закавыку. Физрук повысил на них голос. Он вообще редко его повышает. Физрук у нас хороший, молодой. Но по фамилиям он знает только тех, кто у него занимается в спортивных секциях.
Когда мы сомкнулись, Дубарев зашептал:
— Наша судьба в твоих руках, Саня! Другой такой возможности не будет.
Пека ему помогал:
— Проучи его, а, Саня! Чего тебе стоит.
Дубарев сказал:
— Отомсти за наши двойки! Ведь он нас пересиливает!
Так они наседали на меня с двух сторон, а я всё представлял себе, как будет весело, окажись я на уроке математики рядом с Закавыкой.
И я дал согласие.
Потом мы учились делать стойку на голове. Когда я вышел на стойку, физрук оживлённо сказал:
— Так, хорошо! Ноги вместе, носки оттягивай!.. Оттягивай носки!
И тут, стоя вниз головой, я снова подумал: зачем мне всё это нужно — стоять вниз головой да ещё носки оттягивать?
И в ту же секунду я рухнул вниз. Но всё равно физрук меня похвалил.
Пока я делал стойку, все ребята уже узнали, что я собираюсь отомстить Закавыке, рассчитаться с ним за все двойки и замечания. Отступать было некуда. Девчонки поглядывали на меня с уважением, всё время шептались и посмеивались. И был такой момент, когда все ребята, сидевшие на скамье, вдруг зашептались, задёргались, даже освобождённые заволновались на своей штрафной скамейке — до них тоже дошло. Вот что я наделал.
Физрук скомандовал:
— Встать!
Все встали, опомнились.
— Садись.
Я сел и стал вспоминать что-нибудь такое из своих отношений с Закавыкой, что бы меня могло разозлить. Я вспомнил, как однажды он мне сказал: «Скачков, вот будешь толкаться, я тебя так толкну, что в стенку влетишь; родители придут, две недели выковыривать будут».
Но ведь это была шутка. Я и правда в тот раз выталкивал Михеева с парты. Нет, всё-таки настоящего зла на Закавыку у меня не было.
Я подумал: «Ну кто может сказать, что я здесь чужой?» Сейчас я был в классе самым нужным и своим человеком.
Когда прозвенел звонок, мы пошли в раздевалку. Вдруг подошёл физрук и загородил мне дорогу. В руках у него были шариковая ручка и блокнот.
— Послушай, — сказал он, — как твоя фамилия?
Вот оно, начинается. Я покраснел.
— А зачем?..
— Как ты посмотришь, если я запишу тебя в секцию? Мы занимаемся по четвергам. Из тебя может получиться гимнаст, у тебя есть пресс. — И он ткнул мне шариковой ручкой в живот. — Во всяком случае, третий юношеский разряд я тебе гарантирую.
Я стоял перед ним и молчал.
— Чудак, ну чего ты так покраснел?
И вот какая бессмыслица вышла: я кивнул головой и назвал свою фамилию.