Змей

— Как я пойду? Босиком?
— Зачем босиком? Я, когда еще в женихах ходил, сшил себе сапоги — кожаные, с красным кантом да бубенчиками, а надеть ни разу не довелось: Калота запретил крестьянским сыновьям сапоги носить. Вот они и стоят новехонькие, ненадеванные, тебя дожидаются.
— Ах, дедушка! Да я.... — Сабота не знал, как ему благодарить старика. Только Панакуди и слушать не стал.
— А еще, — говорит, — боярский сын из Глиганицы подарил мне вместе с золотыми монетами кафтан верблюжьей шерсти, с широким поясом. Сдается, он тебе как раз впору будет.
— Я... — порывался Сабота сказать слова благодарности, но Панакуди снова прервал его:
— Не за что меня благодарить. Дай вот тебя обнять за то, что спас нас от двух чудищ разом!
— Пойдем, дедушка, пойдем, а то, небось, нас люди ждут...
— Ох, вижу я, не мешало б тебе самому отведать тех корешков, — ухмыльнулся дед и покачал своей седой головой. — Говоришь «люди», а думаешь о Джонде. Так ведь?
— Так... — ответил Сабота.
Смотрит Панакуди — опять о чем-то задумался парень.
— Ты о чем? — спрашивает.
— Да о кореньях твоих. Думаю — хватит ли на земле этих корешков, чтобы все люди отныне всегда говорили одну только правду?
— Раз больше нет на свете ни боярской крепости, ни самого боярина, ни его псов, палачей и слуг, народ и без всяких кореньев будет всегда говорить правду, сынок. Нет больше в них нужды. Пошли, милый. Джонда, поди, ждет не дождется.
Старик взял Саботу за руку, и они зашагали к деревне, где все веселились, плясали и пели.
Конец