Амулет для влюбленных
Марина порылась в шкатулке и из кучи перепутавшихся между собой дешевеньких украшений вытащила бабушкину цепочку. Диск красиво лег на серый свитерок. Митрофанова полюбовалась новым украшением в зеркало и вдруг, повинуясь порыву, спрятала его под одежду. Конечно же, амулеты не носят у всех на виду. Пусть символ солнца и буква «живете» хранит ее от бед, и пусть никто об этом даже не догадывается. Положив руку на спрятанную от посторонних глаз подвеску, она опять уселась за стол и задумалась.
Вообще-то никакой амулет не спасет ее от того, что происходит в школе. Там каждый день после уроков несколько одноклассников что-то втайне от всех репетируют к Элечкиному празднику. Главные роли отведены Богдану и Марго. Их теперь все время можно видеть вместе. Вряд ли они ежеминутно репетируют. Марина чувствовала, что между ними что-то происходит. Она никак не могла понять, почему Богдан не верил в ее чувства, но так легко сдался Марго. Неужели потому, что она красавица?
Конечно, Марине до нее далеко… Марго вполне могла бы взять титул «Мисс Петербург». Она высокая, длинноногая, с прямыми пепельными волосами до пояса и необыкновенного цвета огромными глазами. В книжках такой цвет, кажется, называют фиалковым. Красавица! Пусть красавица, но Марго всегда была лучше всех, она не менялась. А вот как мог Богдан так измениться за столь непродолжительное время? Марина очень хорошо помнит, как дрожал его голос, когда он говорил, что готов ради нее на все. Она помнит его взволнованное лицо, растревоженные глаза, теплые нежные губы… Неужели все ложь? Или все в этом мире столь недолговечно и ничему не стоит верить? Или все-таки Марго и Богдан только репетируют? Как хочется в это верить!
На следующий день Марина имела несчастье убедиться в том, что репетиции – отнюдь не самое главное занятие Рыбаря и Григорович на данном жизненном этапе. Лучше бы, конечно, ей в этом не убеждаться, но как из песни слова не выкинешь, так и из жизни, к сожалению, не вычеркнешь неприятности.
После уроков Богдан остался дежурить по классу. Марина видела, как Марго уселась в своей любимой позе на подоконник. Конечно, помогать ему она не собиралась, но наверняка решила его подождать.
Марина уже надела куртку в гардеробе, когда ее вдруг будто что-то ударило в грудь. Она остановилась на выходе из школы, потом резво развернулась и сломя голову бросилась в кабинет русского языка. Ее старенькие кроссовки ступали беззвучно, дверь кабинета несколько дней назад перестала скрипеть старыми ржавыми петлями, поскольку трудовик наконец смазал их машинным маслом. В классе Марина появилась очень тихо, что и сыграло роковую роль: она увидела… как Марго и Богдан целуются, стоя в луже, разлившейся из опрокинутого ведра. Марина удалилась так же тихо, как вошла, только с лестницы спускалась медленно, как во сне. На школьном крыльце ноги у нее совсем подкосились, и она вынуждена была присесть на холодный выступ высокого каменного вазона с пожухлыми астрами. Сколько она просидела в состоянии полного недоумения, сказать бы Митрофанова не смогла. Она очнулась, когда почувствовала, что кто-то трясет ее за воротник куртки.
– Марина! – услышала она наконец голос Орловского. – Тебе плохо? Что случилось?
Она поднялась с вазона и срывающимся голосом проговорила:
– Отведи меня, пожалуйста, в цирк… или в зоопарк… или в лес… к диким зверям…
Орловский понимающе усмехнулся и кивком головы пригласил ее следовать за собой. Около его подъезда Митрофанова остановилась и с ужасом отрицательно замотала головой.
– Не беспокойся, – сказал Вадим, – дома никого нет. Мне надо собраться на тренировку. Ты меня чуть-чуть подождешь, и я отведу тебя к самым настоящим диким зверям. Посмотришь на их битву, – и он улыбнулся Марине, которая выжать из себя ответную улыбку так и не смогла.
Все то время, что Орловский укладывал в большую спортивную сумку свое хоккейное снаряжение, Митрофанова, нахохлившись, просидела в прихожей на низенькой скамеечке. Она отказалась и от обеда, и от чая, и даже от дивана в комнате. А дальше все развивалось по уже знакомому сценарию. Они довольно долго – или несчастной Марине так показалось? – ехали на автобусе в спортивный комплекс, где была крытая хоккейная коробка с искусственным льдом. Марина так же, как и в прошлый раз по дороге в цирк, молчала, а Орловский искоса поглядывал на нее и покусывал прядку длинных волос. Внутри огромного помещения вокруг льда размещалось несколько ярусов дощатых сидений без спинок. Вадим посадил Марину на самый верхний ряд, где можно было опереться спиной на ограждение, и сказал:
– У нас сегодня товарищеская встреча с соседним клубом «Надежда». Это больше тренировка, чем матч, но ты все равно поболей за нас. На нашей форме синие полосы, а у «Надежды» – зеленые. Мой номер – 12.
– Дюжина… – вяло отметила Марина. – Хорошо, что не 13…
– Наверно. Для меня вообще число 12 – счастливое. Сегодня, кстати, двенадцатое ноября… А у тебя есть счастливое число?
– Нет. У меня последнее время все числа и дни несчастливые.
– Я думаю, это временно, – попытался утешить Орловский и, не слушая ее невнятного ответа, пошел переодеваться к игре.
Марина огляделась. На скамейках сидело мало народу. Наверное, такие же случайно забредшие сюда люди, как она, или девушки хоккеистов.
Когда на лед вышли команды, Марина, даже не видя еще номера на форме, узнала Вадима по кудрявому хвосту, выбивающемуся из-под шлема. На лед выскочил мужчина, наверно, тренер, подбежал к Орловскому и сердито заправил хвост ему за одежду. А дальше началась битва за шайбу. Марина не понимала ничего, но через некоторое время почувствовала, что больше не опирается на проволочное заграждение, вся подавшись вперед, ближе ко льду. Она рассердилась на себя, отпрянула назад и приняла независимую позу, вспомнив, что человеку, страдающему от несчастной любви, не к лицу так горячиться. Она поникла плечами и пригорюнилась, но к концу первого периода опять поймала себя на том, что следит только за номером 12: мечтает, чтобы он забил гол, и люто ненавидит парней в форме с зелеными полосами, которые мешают ему провести шайбу к воротам. Со свистком судьи хоккеисты командами собрались в разных сторонах поля со своими тренерами, которые что-то им оживленно говорили и отчаянно жестикулировали, очевидно, недовольные ничейным счетом. Номер 12 поднял голову к Марине и махнул ей рукой. Она опять с неудовольствием отметила, что почему-то неконтролируемо радостно помахала ему в ответ.
К концу матча Марина уже сидела на первом ряду, потому что оттуда было гораздо лучше видно. Ей, увлеченной игрой, уже не надо было ни на что опираться спиной. Когда матч закончился, она чуть ли не до слез обиделась на жизнь за то, что победила какая-то «Надежда» с зелеными полосами, причем с глупым счетом 1:0. Вадим подъехал к Митрофановой, сдернул шлем и виновато улыбнулся. Лицо его было разгоряченным, красным, мокрые прядки волнистых волос облепили лоб, щеки, лезли в глаза и в рот. Он двумя руками убрал их с лица и огорченно сказал:
– В самом деле, надо подстричься. Мешают… И тренер ругается…
– Не надо! – вырвалось у Марины. – Так красиво… – она замолчала, в очередной раз удивившись самой себе.
Орловский сделал вид, что не заметил ее замечания, и спросил:
– Как тебе эта «битва диких зверей»?
– Не такие уж вы и дикие. Вели себя довольно интеллигентно. – Марина улыбнулась. – Знаешь, я неожиданно увлеклась и очень за вас болела. Жаль, не помогло…
– Я переоденусь, – сказал он, видимо, не желая говорить о проигрыше, – и приду за тобой.
Когда они ехали домой, Вадим пытался объяснить Марине хоккейные правила, а потом все-таки решился сказать и о проигрыше.
– Понимаешь, наш Сан Саныч сегодня выпустил на лед двух новых защитников. Откуда-то их выкопал, хочет ввести в команду… Вот и результат! – разгорячился он. – Они же ничего не могут! Слабаки!
– А где старые защитники? Куда их дели? – удивилась Марина.