Том 24. Мой принц
Дашковская улыбается мне:
— Недурно, молодая дебютантка. Только надо уметь владеть своими нервами, дыханьем и голосом. Но вы понравились публике, это много значит, да и сыграли с подъемом.
— Понравилась публике? Сыграла хорошо? — спрашиваю я и прежде, чем она успевает предупредить мое намерение, висну у нее на шее и мажу ей своим гримом лицо и платье.
— Боже мой, да это одержимая какая-то! Возьмите ее от меня! — отмахивается она.
— А в театре был кое-кто из прессы, значит, будет отчет в газете о нашем сегодняшнем исполнении, — говорит Наташа Перевозова и добавляет лукаво:
— Нет! Как Кремнев злился-то! Я стояла у кулис. Но и вы хороши тоже, Лидочка, ни одной фразы, как следует, не сказали по пьесе, все от себя, все от себя!
— Провалила, значит? — срывается у меня.
— Да нет же, нет! Только надо уметь владеть собою, не мешать игре партнеров. В этом-то и есть истинный талант.
* * *Едем обратно тем же путем, в том же допотопном ковчеге. Но уже не слышно обычных шуток. Все утомлены, всем хочется спать. Я одна, кажется, не могу забыться ни на мгновенье. В розовом сиянии чудится будущее! Как опьяняюще действует на юное существо первый успех.
"Конечно, я неважно играла, — рассуждаю я, — потому что мешала моим партнерам, ничего не сказала из того, что написано в пьесе, но если я могу захватить зрителей, значит, я не бездарность. Надо только учиться, много учиться, и это главное. А там…"
Под легкое поскрипывание возка мечты мои разлетаются, как большие радужные птицы… Будущее сияет. Маленький принц, твоя мама сумеет стать актрисой!
И незаметно среди своих радужных грез погружаюсь в сонные грезы…
* * *Я открываю глаза, потому что чей-то воротник попадает мне в лицо и что-то оглушительно больно ударяет меня по голове.
— Боже мой! Мы тонем! Лед трещит! — кричит панна Ванда.
Все просыпаются сразу и волнуются не меньше панны Ванды.
— Чухонец! Эй, как тебя, Иоган! Эй, скажи, что там такое! — отчаянно барабаня в спину возницы, вопит Бор-Ростовский.
Нам видно при слабом свете фонарей, гирляндой оцепивших дорогу, как наш возница поворачивает голову к нам.
— Выходите! — говорит он кратко.
— То есть как это выходите, — возмущаемся мы, — среди ночи и на полдороге?
— Выходите, а то провалимся!
С панной Вандой дурно. Дашковская в истерике. Кондырева жалобно плачет, по-детски кулачками вытирая себе глаза. Я переживаю не меньший ужас, сознавая, что мне нельзя умирать, пока не поставлен на ноги маленький принц.
Чахов, Беков, Ростовский и Кремлев успокаивают дам. Витя Толин бросается к панне Ванде и заботливо выводит ее из нашего злополучного "Ноева ковчега".
Выходят и все остальные. Лед продолжает отчаянно трещать. Оказывается, наш возница спросонок свернул в сторону и попал на участок, где берут лед и где он значительно тоньше, нежели на проезжей дороге.
— Благодарите Бога, — говорит доктор Чахов, — что вовремя остановились. Впереди такая прорубь, что…
Он не договаривает, потому что женщины заливаются плачем.
— Да плакать-то уж не стоит, опасность прошла, — прибавляет доктор.
Пока чухонец выбирается на проезжую дорогу, мы чинно шествуем в тишине, подавленные мыслью о том, что были на волосок от гибели. Потом снова занимаем свои места и едем. Но уже сна ни у кого нет. Чахов с Толиным снова развлекают компанию.
Когда Евгения Львовна Дашковская со своей сестрою подъезжают к дому в Кузнечном, где я живу, я неожиданно получаю приглашение от антрепренерши участвовать у нее на Пороховых еженедельно, а летом поехать с ее труппой играть в ее театре, в дачной местности на станции Сиверской.
Я, разумеется, радуюсь такому приглашению и даю свое согласие.
"Какой славный заработок впереди и сколько практики в одно и то же время! — размышляю я. — Милая Брундегильда, вы родились положительно под счастливой звездой!"
* * *У нас на курсах событие. Боб Денисов оказался настоящим прорицателем: Маруся Алсуфьева и Борис Коршунов — невеста и жених.
Их дружба укрепилась за последнее время и перешла в тихую привязанность. Они преследовали одну и ту же цель, горели одной и той же любовью к искусству. Милая, веселая, как птичка, всем всегда довольная Маруся, обладающая таким легким характером, сумела успокоить всегда угрюмого, раздражительного, общего баловня Борю. Его талант и ум так захватили душу девушки, что тяжелый характер и раздражительность юноши не пугали ее.
Сказали «маэстро» об этой свадьбе.
Тот скептически покачал головою.
— Учились бы лучше, курсы кончили, а то свадьбы затеваете. Вот по окончании школы поженились бы — это другое дело. Впрочем, — прибавил он, — давай вам Бог счастья. Только разрешит ли начальство!
Ходили к управляющему школой — тот разрешил.
Свадьбу назначили на самое ближайшее время, чтобы не задерживать подготовки к экзаменам. Это была очень оригинальная свадьба. У жениха и невесты, кроме курсовых стипендий, ничего нет. Придется жить на пятьдесят рублей в двух маленьких, точно игрушечных, комнатках на одной из самых отдаленных улиц Васильевского Острова. Но эти игрушечные комнатки мать Маруси и родители Бориса убрали, как бонбоньерки.
Накануне свадьбы Боб Денисов и Костя Береговой метались в поисках фраков, так как были приглашены держать венцы в качестве шаферов над головами жениха и невесты.
Султана, воспользовавшаяся танцевальными туфлями Лили, приставала к Ольге, чтобы та принесла ей свое белое платье.
— Нэ бойся ты, ради Бога: отдам, как толку Маруса женытся на Борысе, так и отдам, — убеждала она, то и дело ударяя себя в грудь рукою.
В день свадьбы, после лекции, Костя и Боб торжественно облачились в раздобытые фраки, причем Костя утонул в своем новом одеянии с головой, а Бобу его костюм доходил чуть ли не до колен. Они долго щеголяли в таком виде по «музыкальной», пока счастливый жених, осмотревший их критическим оком, не взъерошил свою красивую густую шевелюру и не произнес трагическим голосом:
— Невероятно мерзко. Вы не шафера, а оборванцы какие-то! — И, неожиданно хлопнув себя ладонью по лбу, прибавил:
— Придумал! Придумал! Обменяйтесь вашими фраками.
— То есть как это обменяться? — недоумевает Береговой.
— Ах, что за бестолковщина, право… Ну, фраками обменяйтесь, — раздражается Боря.
Обмен совершается в курильне к общему удовольствию. Теперь фраки пригнаны отлично, и никто не скажет, что они с чужого плеча.
После занятий с «маэстро» едем одевать невесту. Ровно в шесть назначено венчание.
Я, Ольга, Саня и Лили с Ксенией сразу наполнили своим говором уютную небольшую квартиру Марусиной матери.
Маруся совсем не похожа на взрослую барышню-невесту. Тот же милый ребенок выглядывает из-под белой фаты и флердоранжевого венца.
В церкви Бобу непременно хочется надеть ей венец на голову.
— Это к счастью. Примета такая, — шепчет он, когда юная невеста в знак протеста отчаянно мотает головой.
Маленькому Береговому ужасно трудно держать венец над высоким Борисом. И рукав у фрака зловеще трещит, когда он силится выше поднять руку.
Но кто себя чувствует убийственно — так это Султана. В белом платье Ольги, которое ей неимоверно узко, красная и расстроенная, потому что туфли с крошечных ножек Лили страшно жмут ей ноги, она то и дело дергает меня за платье.
— Скоры кончать будут? Скоры? А то сапогы лопнут, что хорошаго! — шепчет она так громко, что кругом немногие приглашенные оглядываются и улыбаются.
А венчанье идет торжественно, несмотря на скромную группу гостей и на полупустую церковь. Все свечи горят у икон. Все светильники зажжены. Небольшая церковь сияет огнями и блеском образов и паникадил.