Империя Дикого леса

На третьей строфе барсук и сам начал подпевать:
 
 
Помни штурм темницы страшной —
 
Средоточья всех невзгод.
 
Авианцы, братья наши,
 
Снова взмыли в небосвод.
 
 
 
Смерть нацистам гада Свика
 
Каждый требует из нас!
 
Дети их пусть слышат крики —
 
Дева строгий шлет приказ.
 
 
 
Не напрасно проливали
 
Здесь герои кровь свою —
 
Взятие тюрьмы свободу
 
Подарило нам в бою.
 
 
Торжественную мелодию подхватил духовой оркестр, который и продолжал греметь отвратительно громко, пока постепенно мелодия не растворилась в тишине. Барсук посмотрел на Прю, улыбаясь.
— Видите? — сказал он. — Вы — героиня!
Смысл песни начал постепенно доходить до Прю:
— Я не слала никаких приказов.
— Ну, да, — замялся барсук. — Это образное выражение. Буквально вы, конечно, не приказывали, чтобы дети нацистов слушали крики своих родителей. Поэтическая вольность, — он сделал паузу и глубоко вдохнул, задрав морду. — Волнует душу.
— Мне, если честно, не хочется, чтобы чьи-то родители страдали — да и вообще, чтобы вообще кто-то страдал, — Прю начала кипятиться. — На самом деле, по-моему, это очень грустно.
Барсук нервно засмеялся.
— Но это же нацисты страдают. В смысле, мы же их свергли, так?
— Все равно, хоть нацисты, — возразила Прю. — Хотя я не знаю, что это такое.
На это у зверька ответа не нашлось; он, судя по всему, откровенно запутался. Продвижение рикши замедлила показавшаяся впереди группка подростков.
— Эй! — крикнул один из них. — Не так быстро, гражданин Барсук.
На дороге стояло четверо юношей разного возраста — примерно от четырнадцати до девятнадцати. Лица у них были типичные для ребят этого периода жизни — красные и в прыщах, — а на головах красовались одинаковые лихо нахлобученные шапки с козырьком. Приглядевшись, Прю осознала, что это велосипедные фуражки. На груди ребят висели трехцветные сине-желто-зеленые ленты, а лацканы щегольских клетчатых жилетов у всех четверых украшали такие же значки, как у барсука: металлические велосипедные звездочки.
— Привет, ребята, привет, граждане! — сказал барсук весело, хотя Прю расслышала за дружелюбным тоном нотку настороженности. — Вы глазам своим не поверите…
Его прервали; младший мальчик выступил вперед и подошел к рикше:
— Где ваша брошь, гражданин? Вы же не забыли надеть значок, правда?
— Н-н-нет! — выдавил барсук, заикаясь. — Конечно, я всегда ношу звездочку. С гордостью! — это обвинение, казалось, вытеснило у него из головы недоконченное восклицание.
— А, теперь вижу, — подал голос другой парень, который откусил слишком большой кусок яблока и усиленно пытался его прожевать. — Вон там, на пальто.
— Отлично, — сказал младший, стоя уже в нескольких футах от барсука. — Приятно видеть перед собой патриота. Но можно было бы носить ее и на более видном месте. Вы же не стыдитесь звездочки, правда?
— Ни в коем случае! — возмутился барсук. — Как раз наоборот, я же…
— Тс-с-с, — прервал его мальчишка. — Не стоит тревожить вашего пассажира, — теперь они заинтересовались Прю и пытались разглядеть ее, скрытую за украшенным помпонами навесом рикши.
— Вообще-то вы удивитесь, когда узнаете… — начал было барсук, но его снова грубо прервали.
— Погодите, гражданин, — сказал один из мальчишек. Присмотревшись, Прю заметила, что он помахивает велосипедной цепью.
Другой заметил:
— Гражданин находится в подневольном состоянии. Тащит на себе какого-то буржуя, которому лень идти пешком. Мне кажется, это пережиток старого порядка, а вы как считаете?
— Гражданин, — ответил ему первый, — по-моему, вы правы.
— Во время Велосипедного переворота мы все сбросили оковы рабства, — сказал парень, жующий яблоко, а потом снова повернулся к барсуку. — Вы, может, и патриот, но уж точно не революционер.
Прю не могла больше сдерживаться — их издевательское поведение показалось просто отвратительным.
— Оставьте его в покое!
Парни замерли и уставились на фигуру под крышей рикши.
— А ты кто такая, чтобы нам приказывать? — выплюнул один из них.
— Дева на велосипеде, — сказала Прю и спрыгнула с сиденья на дорогу.
Тот, который ел яблоко, резко выплюнул белую мякоть; младший, стоявший у рикши, отшатнулся и врезался в своего друга, отчего оба опрокинулись навзничь на дорогу, уморительно грохнувшись о пыльную землю. Четвертый парень, который всю эту сцену наблюдал молча, неверными шагами двинулся вперед, до крайности напуганным и изумленным тоном выпалив:
— Это… вы?
— Да, — сурово отрезала Прю. — И мне не слишком понравилось, как вы разговариваете с моим другом-барсуком.
— Простите, мэм, — сказал мальчик, сняв фуражку с головы и благоговейно прижимая ее к груди. — Просто такое дело, в наше время… — его голос дрогнул и оборвался. — Это в самом деле вы? Ну, та, из песен? Взаправдашняя Дева на велосипеде?
— Если точнее, это был велосипед фирмы «ЛеМонд». Красный, с одной скоростью. Мне его папа купил на одиннадцатилетие. Сзади тележка прицеплялась. Если помните, все началось как раз с моего брата Мака, — она махнула рукой в сторону неба, словно показывая, как именно началось.
Те двое, что грохнулись на землю, уже успели подняться и двинулись к рикше с таким видом, словно та была начинена взрывчаткой. Они последовали примеру друга и, сняв фуражки, торжественно прижали их к груди.
— Мы даже… — рискнул сказать один из них. — Мы понятия не имели!
Барсук молчал; судя по виду, он был доволен таким поворотом дел.
— А теперь, если у вас больше нет вопросов, — продолжала Прю, — не мешайте этому барсуку делать свое дело; нам нужно доставить в усадьбу кое-какую очень важную информацию, — слова, казалось, сами слетали с языка. Ей нравилось развитие событий: эти четверо дрожали перед ней, как осиновые листы.
Тут старший решился заговорить:
— Может быть, вы окажете нам честь, позволив лично сопроводить в усадьбу?
— Мы — Спицы, члены отряда номер двадцать четыре, — вставил другой парень. — Поклялись служить делу переворота.
Прю изумило, как быстро эти четверо изменились до неузнаваемости — только что были кучкой наглых мальчишек, и вдруг превратились в подобострастных лизоблюдов; не очень-то красиво это выглядело, учитывая, что они должны были быть воплощением радикальных изменений, которые она сама запустила в здешнем обществе.
— У меня есть идея получше, — сказала Прю.
Так четверо юнцов в велосипедных фуражках и шерстяных жилетах на глазах у самой густонаселенной части Южного леса оказались запряжены, словно ездовые лошади, в пестро раскрашенную рикшу, в которой в качестве пассажиров сидели девочка и барсук.
— Эй, справа! Немного побыстрее! — крикнула Прю со своего места. — Ты не успеваешь за остальными, — она подтолкнула барсука локтем и сказала. — Попробуйте. Очень приятное ощущение.
— О нет, я не могу, — сказал барсук, заметно смущенный тем, что это его везут, а не он сам.
— Ну же! — не отступилась девочка.
— Ох, ладно, — сдался он и обратился к пыхтящему квартету, шагавшему впереди. — Не надо так трясти, граждане! Настоящий возница тщательно отмеряет шаги!
Со стороны юнцов — Спиц — послышалось ворчание, но трясти стало в самом деле чуть поменьше.
— Вы были правы, ощущение очень приятное, — сказал барсук, улыбаясь.
К тому времени, как они миновали ветхие лачуги сонного пригорода и, выехав на мощеный камнем проезд, окунулись в городскую суматоху, вокруг рикши собралась небольшая толпа. Слухи об этой процессии быстро распространились, народ заговорил, что в одной из множества повозок, снующих по оживленным улицам, едет не кто иной, как Велосипедная Дева собственной персоной — героиня песен и легенд. По бокам от повозки бежали дети и зверята, предлагая помочь везти повозку к ожидающей ее цели: усадьбе Питтока.