От клубка до праздничного марша (сборник)
Ночной горшок с грустным васильком на боку
Наступил вечер, и пришло время писать сказки. К этому часу все предметы в доме, о которых пока не сочинили сказок, собрались у маленького письменного стола. Они знали, что сказки начинаются здесь, – и выстроились в длинную очередь.
Забавная это была картина! Ближе всех к письменному столу оказались Ходики: ещё бы, ведь они умели так быстро ходить, что никто не мог за ними угнаться. Иногда они даже обгоняли время – тогда про них говорили: «Что-то Ходики сегодня бегут!» – и подвешивали к ним следующую гирьку, которая не давала Ходикам возможности убежать совсем уж далеко.
Сразу за Ходиками очередь занял Высокий Кактус: он угрюмо стоял ровно в двух шагах от стола, оградив себя колючками от любого случайного соседства. И, между прочим, зря, потому что соседствовал он, в частности, с очень неплохой Японской-Вазой-Ручной-Работы – дамой редкой красоты, чистейших кровей и, разумеется, высокопоставленной, ибо ставили её обычно на книжный шкаф. Она то и дело с интересом поглядывала на Высокий Кактус: только не подумайте, будто Высокий Кактус так уж нравился Японской-Вазе-Ручной-Работы как сосед или там… знакомый! Просто её совершенно не устраивала соседка с другого бока – новёхонькая трёхлитровая Серебристая Кастрюля. Оно и понятно: редкая ваза мечтает о том, чтобы стоять в непосредственной близости от кастрюли! Даже от такой кастрюли, как эта, о феноменальной нежности которой ходили слухи (всем, кстати, давно уже надоевшие): кажется, её внутренней поверхности нельзя было касаться не только ложками, но и пальцами, чтобы не повредить тончайшую оболочку бархатистой души.
Впрочем, Серебристая Кастрюля и сама не обращала никакого внимания на Японскую-Вазу-Ручной-Работы, без умолку болтая со стоявшим позади неё Почтовым Ящиком: тот пришёл с улицы и знал множество историй про дальние страны. Правда, комплекцией Почтовый Ящик был весьма грузноват, и Серебристая Кастрюля едва ли увлеклась им всерьёз, хотя… кто знает!
А дальше в очереди стоял…
Впрочем, возможности представить кого бы то ни было ещё у меня уже, простите, нет: с данного момента события начинают развиваться очень быстро!
В комнату только что вошёл совершенно заспанный малыш.
Между тем Карандаш давно бежал по бумаге и даже предвидел кое-какие скорые перемены: например, ссору между Японской-Вазой-Ручной-Работы и Серебристой Кастрюлей или неравный брак между грузноватым Почтовым Ящиком и одной из дам. Однако перемен никаких произойти не успело, ибо Заспанный Малыш в расстёгнутой пижаме громко сказал:
– Хочу пи-пи!
А когда малыши такое говорят, все карандаши на свете почему-то останавливаются. Остановился и наш Карандаш.
– Вот и зря, зря Вы остановились, – укорили его Ходики. – Останавливаться нельзя никогда. Можно чуть отставать… на худой конец, даже сильно отставать, но – не останавливаться. Ни при каких обстоятельствах.
– Хочу пи-пи, – повторил Заспанный Малыш, и это могло означать лишь одно: теперь уже совсем срочно требовался Ночной-Горшок-с-Грустным-Васильком-на-Боку.
Ночной-Горшок-с-Грустным-Васильком-на-Боку не стоял в очереди за сказками. И не стоял по двум причинам.
Во-первых, он был заперт в ванной комнате – не то чтобы на ключ, конечно, а просто на защёлку, но для Ночного Горшка, согласитесь, и защёлки достаточно: так и так не выйдешь!
Во-вторых… даже если бы он и не был заперт в ванной комнате, то в очередь всё равно бы не встал. Дело в том, что когда ты ночной горшок… ну, в общем, объяснять долго не приходится, а приходится просто сказать: лучше тебе в таком случае ни в какие очереди не становиться. И вообще как можно реже на глаза показываться: сказку о тебе всё равно не напишут, а если и напишут – то исключительно тогда, когда уже вовсе не о ком писать будет.
Вот и стоял себе Ночной-Горшок-с-Грустным-Васильком-на-Боку в ванной комнате запертым: стоял и помалкивал, молодец! Тем более что сказка давно началась без него.
Но тут-то он как раз и потребовался – причём потребовался настоятельно. Именно в этот ответственный момент в разговор вступила Японская-Ваза-Ручной-Работы, от которой никто уже и не ожидал участия в разговоре:
– Заспанному Малышу, – произнесла она, – очень легко и быстро можно помочь, не прерывая сказки. Например, предложить ему хотя бы… хотя бы вот эту кастрюлю: она вполне годится для того, чтобы сделать в неё пи-пи.
– Во мне суп варят! – обиделась Кастрюля и хотела ещё что-то добавить, но Заспанный Малыш сказал:
– Я не хочу делать пи-пи в суп.
– Тогда, – спокойно продолжила Японская-Ваза-Ручной-Работы, – можно порекомендовать вот… Кактус. Получится как бы «пи-пи на природе».
– Меня уже поливали на прошлой неделе, – сухо заметил Высокий Кактус. – Я не настолько влаголюбив.
– Я не хочу делать пи-пи в кактус! – надул губы Заспанный Малыш. – Кактус колючий.
– В крайнем случае, – журчала Японская-Ваза-Ручной-Работы, – можно воспользоваться Почтовым Ящиком.
– Это где письма? – оживился Заспанный Малыш. – Но я же ещё маленький, мне не достать.
– Вы бы, Вазочка, поостереглись давать советы, – надулся, в свою очередь, Почтовый Ящик. – А то как бы пи-пи не сделали в Вас. Тем более что как раз Вас-то с ночным горшком очень даже легко спутать!
– Я не хочу делать пи-пи в письма, – опять вмешался Заспанный Малыш и внимательно посмотрел на Японскую-Вазу-Ручной-Работы. – А это вообще не мой горшок!
Между тем Ночной-Горшок-с-Грустным-Васильком-на-Боку уже внесли в комнату и поставили в очередь самым первым. От этого вся очередь дружно шарахнулась назад, потому что соседство с предметом такого назначения, согласитесь, унижает. Таким образом, вся честная компания полностью исчезла из виду… ну что ж! Стало быть, никто из них больше не мог принимать участия в сказке.
Заспанный Малыш давно сделал своё дело и отправился восвояси, а Карандаш всё строчил и строчил – теперь уже нашу с вами сказку о Ночном-Горшке-с-Грустным-Васильком-на-Боку, потому что никто в очереди больше не стоял. И ещё потому, что иногда даже самые дорогие японские вазы ручной работы ровным счётом ни на что не годятся.
Башмак, который писал стихи
Башмак родился в прекрасной семье Башмаков. Все они были тружениками – и каждая пара готова была к тому, чтобы честно отхаживать свои мили: милю за милей – топ-топ, топ-топ, топ-топ… Старый Башмачник дал им всё необходимое для этого: и толстую подошву, прошитую добротной смолёной дратвой, и прекрасную удобную колодку, и мягкую прочную кожу…
И наш Башмак был не хуже других: ярко-коричневого цвета, с замечательным тупым носом и красно-белым витым шнурком в блестящих серебром пистонах. Брата ему Старый Башмачник тоже подарил: такого же красивого, как и сам Башмак, и повторяющего его словно в зеркальном отражении. Это Старый Башмачник для того устроил, чтобы нашему Башмаку не было одиноко на дорогах его жизни. «Эх так, да не так, два башмака пара!» – любил повторять Старый Башмачник.
Эх так, да не так… То ли случилось у Старого Башмачника весёлое настроение, то ли день был особенно солнечным, только наш Башмак вышел из его рук не обычным Башмаком, а Башмаком необычным: он писал стихи. Вернее, не писал – про стихи это просто всегда так говорится: «писал» – писать-то наш Башмак, конечно, не умел. И ни один Башмак не умеет. А вот сочинять сочинял! И, сочинив, немедленно читал собратьям. Собратьям стихи нравились – может быть, потому, что они прежде стихов вообще никогда не слышали. Так что, покидая дом Старого Башмачника, они долго ещё вспоминали талантливого своего родственника.
