Непобедимая Моди

Аббат подтащил поближе к пойманному преступнику табуретку, уселся напротив Принка и повернулся к Бенджо Типпсу:
— Насколько я понял из объяснений, Орквил Принк обнаружен в погребе?
Бенджо почтительно пригладил свои иглы и развел лапами:
— Ох, и точно, отец аббат. И как я проморгал… Глаза, конечно, уже не те, да и слух тоже… А он входил и выходил, когда ему вздумается. Вот разбойник!
— Значит, нашли его в старой бочке, — продолжил аббат. — А что-нибудь из украденного им там обнаружили?
Орквил поднял глаза и наконец открыл рот:
— Я в той бочке ничего не держу, сэр, только немного провизии да фонарь. И еще записную книжку.
Аббат указал лапой на веревку и обратился к Командору:
— Снимите с него веревку, Рорк. Не нравится мне это. Он и так никуда не убежит. Что ты сказал о записной книжке, Орквил? Для чего тебе записная книжка?
Фенн Синяя Лапа сквозь свои маленькие очки раздраженно уставилась на юного ежа:
— Так вот куда делась моя новая книжка для записи песен! Я сама ее переплела, но не успела записать ни одной песни! Мошенник! Подозреваю, что ты и мои угольные палочки для письма позаимствовал!
Вот ужо вернусь в кабинет, все пересчитаю. Я знаю, сколько их у меня было!
Аббат воззвал к благоразумию Фенн Синяя Лапа:
— Дорогая, так мы никогда не доберемся до сути дела! Спокойнее, пожалуйста. Итак, Орквил, для чего тебе записная книжка?
Освобожденный от веревки, Орквил оживился:
— Записная книжка, отец аббат, чтобы все-все записывать, что я взял попользоваться…
— Очень интересно… Попользоваться? — фыркнула Марджа Даббидж, но тут же смолкла под укоризненным взглядом аббата.
Орквил с готовностью продолжил:
— Да, да, попользоваться. Я не собирался присваивать чужие вещи. Вот, к примеру, ваша серебряная пряжка, сэр Кротоначальник…
Кротоначальник Берф наморщил свой бархатный нос:
— Ху-ху-хурр, я и не знал, что ты ее прибрал. Думал, потерял, а потом нашел вдруг под подушкой.
Орквил радостно закивал:
— Вот-вот. Я всегда отдаю, что взял… раньше или позже. Когда я что-то заимствую, всегда записываю в свою книжку. А когда возвращаю, вычеркиваю. Кое-что, правда, держу долго. Уж очень мне нравятся некоторые вещи. Что поделаешь, отец настоятель…
Даукус задал следующий вопрос:
— А где же ты держишь все эти вещи, если их нет и бочке?
Ежик Орквил бодро улыбнулся и произнес:
Ко мне в мозги нельзя залезть,
Но можно в книжечке прочесть.
Командор тут же хлопнул его своим веслообразным хвостом по уху:
— Не забывайтесь, молодой сударь. Ведите себя как следует. Что за шуточки со старшими!
Гранпик Нибло все еще питала к Орквилу нежные чувства. Она заахала, замахала на Командора лапками.
— Ишь ты, размахался своей лопатой, веслохвост! Отец аббат, малыш ведь просто сказал, что он в книжку все записал, что где у него лежит, где мы все найдем, и ничего обидного. Правда ведь, Орквил?
Ежик снова ухмыльнулся и покровительственно похлопал старую ежиху по иголкам:
— Молодец, бабуля, умница старушка!
Тут уж рассердилась не на шутку Нибло:
— Какая я тебе еще старушка?! — Она щелкнула Орквила по лбу. — Нахал молодой! Зелен еще… Я-то тебя нашла, помню как сейчас, на мелколесье, голодного, ободранного… плакал горько… помню как сейчас… Подлецы родители… И вот, вырастили нахала на свою голову!
Орквил тоже расчувствовался, даже расхлюпался, прильнул к ее колючему боку.
— Ну прости меня, бабуля… Я больше не буду…
Нибло горестно вздохнула:
— Ах, Орквил, и почему ты таким нескладным вырос?
Аббат сунул ежонку платок:
— Прекратите нюни распускать, молодой человек. Вы уже не впервые проштрафились. Неоднократно вас ловили на воровстве. Верните мне эту испорченную вами книжку. То, чем вы занимаетесь, называется воровством, и никакие оправдания здесь неуместны. Вы отнимали у добрых зверей имущество и пользовались им без всякого на то права. Как еще это назвать? Почему вы это делали?
— Даже не знаю, отец настоятель. Когда я вижу что-нибудь… что-нибудь… мне сразу этого хочется.
— Это у него в крови, — пробормотала еле слышно Фенн Синяя Лапа. — И родители его, говорят, такие же были, проныры и бессовестные бандиты. Грабители.
— Нет-нет, мэм, вы уж слишком, — перебил ее Командор. — Грабители отнимают вещи насильно, они и поранить могут зверя, даже убить, чтобы отнять имущество. Орквил, слава сезонам, никого не тронул.
— Что значит «не тронул»? А разве мне не было больно, когда он украл мои новые варежки? До слез обидно! Это та же боль. Признавайся, ты стянул мои варежки, разбойник?
Орквил потупился:
— Да, я… Но я хотел их отдать…
— Так где же они, грязный воришка?
Аббат решил, что беседа принимает слишком неспокойный характер.
— Тихо! — прикрикнул он. — Ведите себя пристойно.
Собравшиеся подтянулись, кто-то откашлялся. Даукус оглядел всех по очереди и продолжил речь:
— Все получат свое имущество… если это возможно. Орквил, скажи мне честно, есть ли что-то из взятого тобой, чего невозможно вернуть?
Ежонок наморщил нос:
— Да что-то не припомню, отец настоятель… Разве что провизия из кухни… да немножко сидру из погребов мистера Бенджо.
Бенджо Типпс вспомнил два пропавших бочонка особого светлого сидра, припасенные для летнего праздника, и закусил губу, чтобы не выругаться. Даукус тем временем обратился ко всем присутствующим старейшинам:
— Орквил Принк признал свою вину. Не впервые его ловили на воровстве. Раньше такого среди рэдволльцев не водилось. Что вы скажете на это? Я уже наказывал его, отправлял драить котлы на кухню, но он не исправился. Как его теперь наказать?
Молчание. Марджа Даббидж, впрочем, молчала ровно столько мгновений, сколько требуется, чтобы набрать полную грудь воздуха.
— Гнать его вон из аббатства, чтобы духу его здесь не было! Ничего другого он не заслуживает.
Гранпик Нибло всхлипнула:
— Ой, не надо, не надо выгонять. Может, он еще исправится.
Кротоначальник Берф, призвав на помощь знаменитую кротовую логику, изрек:
— Хурр, выгнать, конечно, стоит… Только не на всю жизнь звериную короткую, да, не на всю, нет… Временно выгнать, на сезон… Может, прочувствует, хурр…
Обдумав это мудрое предложение, члены совета подняли лапы. Все, кроме Орквила, мнением которого никто более не интересовался, а также библиотекарши-архивариуса и колокольной звонарихи. Аббат и Командор сурово уставились на воздержавшихся. С мольбой смотрела на них матушка Нибло. С мудрым прищуром покачал головой Кротоначальник. Лапы обеих непримиримых мало-помалу зашевелились и тоже поднялись над их головами. Аббат облегченно улыбнулся:
— Ну что ж, единогласное решение — лучшего и желать нельзя. — Он согнал с мордочки улыбку и повернулся к провинившемуся: — Орквил Принк, в течение одного сезона, до дней, когда завянут осенние листья, вам не разрешается ступать на территорию аббатства. Мы надеемся, что за это время вы научитесь ценить общество рздволльцев, станете честным, полезным членом нашего сообщества. Жизнь за этими прочными стенами сурова. Придется научиться защищаться, добывать пищу, разыскивать укрытие, избегать опасностей. Гранпик Нибло выдаст вам добротную одежду, брат Хондрус снабдит пищей на три дня. Используйте это время с толком, помните нас, а мы о вас не забудем. Не воруйте, не протягивайте лапу к тому, что вам не принадлежит. Желаю вам успехов во всех добрых начинаниях, Орквил Принк.
Закат окрасил стены Рэдволла нежным розовым цветом. Жаворонки спели последние вечерние песни. Орквил понуро брел от Рэдволла на север, вздымал лапами пыль, поглядывал по сторонам. Слезы бабули Гранпик на его лбу уже высохли. Он остановился, обернулся в сторону аббатства, и глаза его наполнились собственными слезами. Аббатство замерло в лучах закатного солнца, сверкавшего в его окнах и витражах. На фоне темнеющего неба вырисовывалась высокая башня колокольни, кровля главного здания, крепкие стены из красного песчаника. Вздохнув, Орквил отвернулся от аббатства, зашагал дальше.