Горе

 
 
Да идет-то за сохой не брат его,
 
А какой-то человек неведомый.
 
Только примется, кажись, за полосу —
 
Глядь, назад другую бороздит опять.
 
Из-под рала [1] комья так и валятся,
 
Так и лезут сами из сырой земли;
 
Валуны и пни корявые,
 
Словно щепки, так и сыплются.
 
„Ай да пахарь! исполать тебе! —
 
Похвалил мужик работника удалого. —
 
Как назвать, не знаю, величать тебя?“
 
„А зовут меня Судьбою-счастием
 
Твоего родного брата старшего.
 
Он баклуши бьет; а я тем временем
 
На него без устали работаю“.
 
„А мое куда же Счастье делося?“
 
„А твое вон под кустом лежит;
 
Под кустом лежит да без просыпу спит“.
 
„Погоди ж ты! — говорит мужик. —
 
У меня небось еще напляшешься“.
 
Взял он, тут же плетку знатную
 
Срезал с дерева ракитова
 
Да как вытянет ленивца по боку!
 
Пробудилось Счастье, разбранилося:
 
„Что дерешься-то, за что про что?“
 
„А за то, что люди добрые
 
Землю пашут знай, в поту лица,
 
А тебе и горя мало: растянулося,
 
День-деньской без дела проклажаешься“.
 
„Да коль ваше дело-то крестьянское
 
Не по нраву мне, не по сердцу?
 
Хоть на месте разрази сейчас —
 
Не могу пахать, и только!“
 
„Что же можешь ты?“
 
„Торговать могу. Займись торговлею.
 
Батраком, увидишь, не нахвалишься“.
 
„Хорошо сказать: займись торговлею!
 
Да на что ее вести-то, коль и гроша нет?“
 
„А продай домишко свой; что выручишь —
 
В оборот пусти: вернешь сторицею“.
 
„Так ли, ой ли?“ —
 
„Верь не верь, как хошь“.
 
И махнул рукой мужик, послушался:
 
Все свое хозяйство деревенское
 
С молотка распродал до иголочки,
 
Перебрался в город и на выручку
 
Торговать тихонько, помаленьку стал.
 
Что ни купит, ни продаст — все с прибылью,
 
Загребает денежки лопатою.
 
Вот и дом себе построил белокаменный,
 
Зажил в нем с семьей припеваючи.
 
И дошла тут весть о том до брата старшего.
 
Обуяла скрягу зависть лютая,
 
Сам собрался в город убедиться в том,
 
Смотрит: точно, дом в пять ярусов,
 
В дверь взошел — хоромы барские.
 
Облилося кровью сердце алчное,
 
Затаил в себе он злобу тайную,
 
Поклонился низко брату младшему,
 
Стал расспрашивать медовым голосом:
 
„Уж скажи-ка, братец, мне, поведай-ка,
 
Как из нищих ты да в богачи попал?“
 
И поведал тот по чистой совести,
 
Как к нему пристало Горе горемычное,
 
Как они с ним зиму нагулялися,
 
Как в лесу себе он начал яму рыть,
 
Да как Горе кстати подвернулося —
 
За него спустилось, улеглось туда.
 
Намотал себе то на ус старший брат,
 
Не простился даже с братом, а в телегу сел
 
И прямым путем поехал в темный лес.
 
„Дай-ка, — думает, — я Горе выпущу:
 
Пусть-ка брата снова разорит дотла“.
 
Своротил с могилы камень в сторону.
 
Наклонился только: там ли все еще?
 
А оно к нему уж мигом на спину.
 
„А! — кричит, — попался! не уйдешь теперь!“
 
„Что ты, Горе! — завопил мужик. —
 
Это брат ведь засадил тебя,
 
Я тебя, напротив, выпустил.
 
Ты ступай к злодею, разори дотла…
 
«Рассмеялось Горе на ту речь в ответ.
 
„Нет, любезный, не пойду к нему!
 
Он ведь злющ, похоронил меня,
 
Ты же добр, на волю выпустил;
 
Ввек тебя за это не покину я“.
 
И сдержало Горе слово: на спине его
 
Навсегда засело крепко-накрепко;
 
И пошло его хозяйство деревенское
 
Вкривь и вкось: немного времени —
 
Разорило Горе богача вконец.
 
Так-то сказывают сказку люди старые
 
Молодым про Горе горемычное.
 
 
1904