Мы с Серёжкой близнецы

— Серёжка, ты за кого?
— Ясно, за папу.
— И я тогда за папу.
Слышим, мама заплакала. Папа ей:
— Ну вот. Теперь в слёзы. И ведь почему плачешь — сама знаешь, что неправа. Ну, правда?
Мама молчит. Он, видно, к ней подошёл. Серёжка мне:
— Спи. Теперь помирятся.
— Ну, давай вытрем слёзы. Глупая ты у меня. Как Машка.
Ничего я не глупая. Всегда они так!
— Я же хочу, как лучше, — говорит мама.
— И я тоже. Поняла ты? И шубу купим. Подумаешь — шуба. Мы три шубы купим. Хочешь?
— Что ты со мной, как с маленькой.
— А ты и есть маленькая. Маленькая моя. Любимая.
— Господи, — говорит Серёжка. — Поспать не дадут.
Они замолчали. Мы с Серёжкой стали засыпать. Потом опять слышу:
— Ты мне самый родной. Я бы без тебя…
— Маша, — шепчет Серёжка. — Ты знаешь, если бы папа с мамой были близнецы, то папа был бы на двадцать минут старше.
— Почему?
— Потому, что он умнее.
Что ли, он этим хочет сказать, что он умнее меня? Ещё новое дело!
  
Часть третья. Весна
   
Саша Бубнов
 
Что-то наш Серёжка опять задумал. И Бубнов, конечно, с ним. Только, наверное, это Бубнов задумал. Идёт к нам и тащит в авоське что-то тяжёлое. Мне Серёжка всё равно расскажет. Уроки они кое-как сделали, грязи навели — ужас! И я с ними. Тороплюсь, думаю — сейчас гулять пойдём. Но Серёжка меня совсем не взял.
— Сиди, — говорит. — К тебе твоя Беликова придёт. А я пошёл.
Схватил зачем-то две бутылки — и бежать. А мне интересно: что это у них в авоське?
Галя пришла и спрашивает:
— Ваш Серёжка с ума сошёл или что?
— Почему с ума сошёл?
— Он меня прямо извёл на переменах: не забудь, говорит, к Машке прийти. Ей, говорит, скучно одной сидеть. А у меня, понимаешь, говорит, дела. Какие дела у него?
Вот до чего дошло! А я и не знаю ничего. Ну, раз так, залезли мы в Серёжкин ящик и нашли стекляшку — толстую такую, красивую. И тяжёлую. Очень даже может пригодиться. Я её Гале подарила. А потом взяли скакалку и пошли во двор. Там девчонок много — стали скакать. Я скачу, а сама всё прислушиваюсь. Вроде мне Серёжкин голос слышится. Да, точно Серёжкин. И Бубнова. В подвале они.
— Отойди, — говорит Бубнов. — Сейчас взорвётся.
— Ничего, ещё минут пять осталось.
Я, конечно, бросила скакать и побежала в подвал. А дверь заперта. Я в окошечко — там маленькое есть окошечко: в него кошки лазают и мальчишки ходят. И кричу:
— Серёжка, ты здесь? Чего вы делаете?
А Серёжка как закричит на меня:
— Уходи сейчас же! Взорвёшься!
Все девчонки за мной прибежали и стоят сзади. Но близко не подходят. Только Галя подошла и говорит:
— Маша, чего же мы к ним не лезем? Там интересно!
— Ещё как интересно! Вот сейчас взорвётся Серёжка, что тогда будет?
И немножко я всё-таки заревела. Смотрю — и Галя ревёт. Ей Бубнова, наверное, жалко. Она теперь с ним дружит. Но вдруг слышу, Серёжка кричит:
— Вот и не взорвалось! Это мы неправильно делали. Воздух прошёл. Плохо закупорили бутылку.
А Бубнов:
— Правильно всё. Нам девчонки помешали. Ну, в следующий раз мы не так сделаем. Его, во-первых, подогреть надо. Снесём к вам и поставим под плиту. В субботу будете пироги печь, духовка разогреется, и наш карбид тоже тёплый станет. Вот тогда и взорвётся как следует.
— В кухне?
— Зачем в кухне? Мы его вынесем.
— А если не успеем?
— Успеем! Большое дело — карбид вынести.
Я кричу:
— Серёжка! Вылезайте оттуда! Взорвётесь!
А Бубнов:
— Ну что это за девчонка! В первый раз такую вижу. Нет покою. Бежим на тот участок! Галька, не ходи за нами! Я тебе потом покажу хороший взрыв.
И, слышно затопали — побежали. Куда? Неизвестно. Я Гале говорю:
— Ты как хочешь, а я всё-таки полезу за ними.
— Конечно, — говорит Галя. — Идём. Только там темно. Фонарик надо.
Побежали мы домой, нашли папин фонарик и полезли в подвал. Страшно же там! Кошки из углов выскакивают, как ведьмы; паутина везде, палки какие-то, бутылки, кирпичи ломаные. Потом Галя на дворникову лопату налетела, и — бац! — шишка на лбу. Всё облазили — нет ни Бубнова, ни Серёжки. Где у них другой участок?
Пришлось идти домой. А там уже мама пришла с работы. У неё голова болит, она легла на диван и просит нас потише. А мы, конечно, рады, что она нас не видит, потому что мы страшно вымазались в подвале. Мы только ждём, чтоб она заснула, — тогда можно будет хоть как-нибудь пальто отчистить. И в это время являются Бубнов с Серёжкой. В таком виде! Мы рядом с ними просто какие-то чистюли! А мама встала с дивана и поглядела на Серёжку. Что тут началось! Как она закричит:
— Несчастье вы моё! Ну что за уроды! Даже заболеть нельзя! Вот раз в жизни хотела полежать — так разве дадут! Что это за собачья жизнь, никакого отдыха! Всем можно болеть, а мне нет, да?
И пошла, и пошла… Серёжка знает, что она сейчас разойдётся, так и стукнуть может. Они с Бубновым тихо, тихо — и в кухню. А нам с Галей некуда деться, приходится слушать. Мама когда кричит, такая некрасивая делается! И всё у неё получается, как будто мы нарочно, ей назло пачкаемся. Хорошо только, что она у нас отходчивая.
Покричала-покричала и говорит:
— Ну, садитесь обедать. Только вымойтесь сначала.
Серёжка мне шепчет:
— Маша, это ещё не всё. На нас акт составили.
И правда, только всё успокоилось — папа пришёл; сели мы обедать — является тётенька из детской комнаты. Показывает на Бубнова и Серёжку.
— Ваши эти дети? — спрашивает.
— Наши, — отвечает папа.
А они встали из-за стола и молчат.
— Что случилось? — говорит мама.
— Да вот пришлось на них акт составить. Представьте: сидят в подвале, что выходит на улицу, и обливают прохожих из водяного пистолета.
Значит, они совершенно в другом подвале были!
— Ну вот, пожалуйста! — говорит мама.
А Бубнов Серёжку отодвинул — и к тётеньке:
— Это на меня надо акт составить. Это я придумал. И мы не обливали, а стреляли. И не во всех людей, а только в шпионов.
Тут все взрослые засмеялись, а папа говорит:
— Помешались на шпионах. Да откуда вы узнали, что это шпион?
— Мы по ногам смотрели, — объясняет Серёжка. — У кого ботинки заграничные и носки в полосочку.
Всё-таки тётенька велела папе подписать акт и ушла. А папа стал с Серёжкой и Бубновым разговаривать. Мы с Галей давно посуду вымыли, сидим в уголке, а папа всё им говорит чего-то, говорит… И вдруг Бубнов ему:
— А что вы от меня хотите? Это, может, ваш Серёжка соображает, а я разве могу соображать?
Папа очень удивился.
— Почему же ты соображать не можешь?
— Потому что у вашего Серёжки есть папа, у меня никакого папы нету. И маме со мной некогда. Она с утра как уйдёт — так я и остаюсь безнадзорный.
— Кто тебе сказал, что ты безнадзорный?
— Кто да кто… Люди говорят. Рот не заткнёшь. Был бы у нас папа хоть где-нибудь далеко — другое дело. А наш папа, наверное, подлец.
Галя меня толкает, а мне самой слушать стыдно и страшно. И про Галю думаю: ей-то не очень это всё приятно. Видно, Бубнов слишком расстроился, если такое говорит. И папа, я чувствую, не знает, что ему ответить. Но потом всё-таки сказал:
— Смотри, как ты здорово во всём разбираешься! Люди говорят, рот не заткнёшь! Да ещё и подлец! А может, твой отец — самый лучший на свете человек, а?
— Ну, как же? Он бы тогда здесь был.
— А может, его в живых нет. Он, может, герой — людей спасал и сам погиб. Откуда ты знаешь? Он небось не стал бы без разбору людей водой обливать.