Тук Тукыч

Я встаю и кричу. Глухое эхо отзывается в камышах у реки и тонет в песках. Собаки срываются с мест и, как огромные белые шары, катятся ко мне под ноги.
Стреляю в воздух. Собаки отскакивают, но подбегают снова. Стреляю в землю между собаками. Среди дыма и пыли прыгает чёрный пыж, клочьями разлетается сухая трава. Собаки роют землю, по которой прошла дробь. Особенно свирепствует куцый пёс с жёлтой мордой и обожжённым правым боком. Он всё старается напасть на меня сзади.
Кричу, закладываю в стволы заряды с самой мелкой дробью и собираюсь стрелять в собаку, но на песчаном холме возникает высокая фигура в чёрной шапке и красном халате.
— Лежать! — громовым голосом кричит человек.
Собаки, не переставая повизгивать, застывают на месте. Я стою на крохотной площадке, окружённый четырьмя белыми собаками, вздыхаю с облегчением и жду человека.
— Испугался? — спрашивает он, показывая ослепительно белые зубы на молодом обветренном лице.
— Боялся, что придётся ранить собаку.
— Стрелять хотел?
— Ну, а что бы ты сделал на моём месте?
— Ясное дело, стрелять надо. От таких собак уйти нельзя, это правда. А ты куда шёл?
— В отару, к Сары-Язу. Мне сказали, что он здесь близко.
— Так я и есть Сары-Яз. — И он протянул мне сильную загорелую руку. — Пойдём.
Я иду рядом с высоким туркменом и изредка поглядываю на орден, прикреплённый к его халату.
Поднимаемся на песчаный холм. Перед нами — чёрные, белые, коричневые овцы на жёлтых песках.
Недавно прошли первые зимние дожди, снова начала оживать пустыня после знойного лета, и овцы выискивают редкую зазеленевшую травку.
Сары-Яз легко идёт по песку в мягких верблюжьих чукоях. Я еле поспеваю за ним в тяжёлых солдатских сапогах.
— Ну, и ходок ты, Сары-Яз! С детства ходишь за стадом?
— С малых лет. Сколько вёрст прошёл здесь — и не сосчитаешь! Да и сейчас хожу в день тридцать километров. Хорошо, что собаки выручают, а то пришлось бы и того больше.
— Как «выручают»?
— Кормов у нас мало. Чтоб овца наелась, ей надо обойти за день до десяти гектаров. А у меня овец больше тысячи. Понимаешь?
Я ещё ничего не понимаю, но мы подходим к отаре, и разговор обрывается.
Нас встречает бородатый козёл с бубенчиком на шее. Такой вожак есть в каждом стаде. Двинется козёл в путь — и все овцы послушно пойдут за ним в поисках корма.
Мы садимся на кошму.
Мне хочется поскорей узнать, как выручают собаки чабана.
Но Сары-Яз не торопится. Он привык к молчаливому одиночеству в пустыне. Ему приятно, что новый знакомый посидит с ним подольше, поговорит побольше.
Он достаёт из кармана пузырёк с зелёным табаком — насом и закладывает щепотку за нижнюю губу. Сидит, жуёт табак, глядит, как садится солнце и как стадо овец, готовясь к ночлегу, сбивается тесной кучей вокруг вожака.
Тишина, покой. Лишь изредка слышно, как чихают овцы.
— Да, — говорит Сары-Яз, — выручают меня собаки. Они злы, но послушны и хорошо понимают хозяина. Круглый год они со мной. Бывает, вздохну я или затяну грустную песню, так уставятся на меня, о чём-то думают, только сказать ничего не могут… Гей-ей! — крикнул он собакам.
Собаки замахали хвостами и подползли к нашим ногам.
— Вот сейчас отара ляжет отдыхать, собаки уйдут, окружат стадо и будут до утра стеречь его вместо меня. А я посплю немного под тёплой буркой.
— А не опасно?
— Нет. Если подойдёт к стаду чужой человек, они заставят его, как тебя, остаться на месте. А если волк сунется, то живым ему не уйти. Каждая собака одолеет его, а если вчетвером возьмутся, то и головы волчьей не найдёшь.
Сары-Яз умолкает и снова достаёт пузырёк с насом. Я закуриваю и с уважением смотрю на псов.
Бородатый козёл, позвякивая бубенчиком, медленно приближается к нам.
— Тоже хороший помощник, — говорит Сары-Яз, показывая на козла. — Но, когда он ведёт стадо, бывает, что часть овец задерживается на старом пастбище. Покажешь на них собакам — они подгонят отставших к отаре. Порычат, подтолкнут овец грудью, а то и куснут раз-другой за курдюк, чтоб скорей бежали. Вот мне приходится бегать меньше. А если овца останется на старом выпасе — заболеет, например, — собака ляжет рядом с ней и будет дожидаться меня. Вот какие они у меня работники!
Сары-Яз громко щёлкает языком. Куцая собака с рыжей мордой встаёт, потягивается и кладёт голову к нему на колени.
— А вот эта — очень хорошая собака, — говорит чабан. — Седьмой год ходит за стадом. Не сменяю её и на пару верблюдов. Щенком похожа была на белую пушистую папаху, и прозвал я её Тельпек — по-вашему «шапка».
Собака, услыхав своё имя, лезет целоваться.
— Об этой собаке всю ночь рассказывать можно. Нынешним летом начался пожар в песках. Трава по-высохла и вспыхнула, как солома. Подуло ветром. Чувствую — запахло гарью. Смотрю — серый столб дыма поднялся к небу, пламя выше кибитки, и всё это летит в мою сторону.
Схватил я козла, крикнул и побежал от огня; отара — следом. «Вырвусь!» — думаю. Да не тут-то было: ветер усилился — и за мной! Гляжу назад — бросает меня то в жар, то в холод. Укрыться негде, кругом как на ладони, а надо, чтобы ни одна овца не пропала.
А огонь всё ближе и ближе: гудит, трещит, пламя вот-вот догонит отару, и куда ни кинусь — огонь и дым, солнца не видно.
Подстегнул я козла, направил его к реке, а сам с собаками бросился навстречу пожару. Овцы шарахаются из стороны в сторону, собаки трясут головами от дыма, языки наружу, гонят отару за козлом. Я хватаю то одну овцу, то другую, толкаю их, а сам чуть не плачу от горя.
Всё же вырвался к реке. Перегнал отару через Мургаб, переплыл реку как есть, в халате. Смотрю — нет Тельпека.
Кинулся опять в воду, выплыл, выбегаю на бугор и вон там, — Сары-Яз показал рукой в ту сторону, где пески ещё были черны от гари и пепла, — вижу: идёт мой Тельпек, тащит овцу за загривок. У овцы ноги опалены, а у собаки — правый бок. Глядит на меня красными глазами и виновато так хвостом машет. Это он говорит мне: «Не надо было ложиться рядом с овцой. Взвалить бы её сразу на плечи — и к тебе! А я стал стеречь её, вот и пострадал немного».
Три дня прохворал Тельпек, а теперь, как видишь, здоров. Такой собаке и цены нет!..
Стало темнеть. Я решил остаться на ночлег у Сары-Яза.
Собаки ушли стеречь стадо и не слыхали, как мы долго хвалили их за то, что они такие преданные нам друзья.
  
Козочка
 
Толстый Ата Бабаев, кряхтя, поджимает ноги, опускается на кошму и протягивает руку к чайнику.
— Иди к телефону, Ата. Звонят из района.
В дверях стоит и улыбается черноглазая девочка лет тринадцати с длинными тонкими косичками.
Бабаев не берёт чайник и с досадой машет рукой. Девочка скрывается за дверью.
— Вот дела, а? Всё бегом и бегом. Подожди минутку, я сейчас!
Он легко встаёт, поправляет тюбетейку на бритой голове и молодцевато шагает через порог. За стеной слышны его тяжёлые шаги.
В большом доме председателя колхоза Ата Бабаева много старых ковров. Они, как книги, рассказывают о тяжёлой и долгой борьбе туркмен за хлеб и воду. Караванные пути в зыбучих песках пустыни, стены крепостей с бойницами и башнями видны в старинных рисунках тёмно-красных, мрачных ковров.
На других коврах можно обнаружить нежный лепесток абрикоса, красный цветок граната, зелёный и серебристый лист и сиреневый цветок тамариска — гребенщика.
Против входа висит пендинский ковёр, украшенный распустившимся цветком, который называется «салорская роза».
Мой взгляд останавливается на маленьком коврике для чувала. От его красок веет теплом и радостью. В нём преобладают голубые тона, а в рисунке ясно видны глаза и лапки птицы.