Ольга Яковлева
* * *Они шли по осеннему лесу. Ещё не испорченные дождём листья упруго прогибались под ногами. Особенно это было заметно там, где отдельно, небольшим отрядом, стояли клёны. Вот, оказывается, почему говорят: ковёр осенних листьев.
А где берёзы росли, всё шелестело и осыпалось, осыпалось… Листья плавно мелькали по воздуху и тихо позванивали, словно полегчавшие вдруг пятаки. «Так монеты в воде тонут!» — вспомнила вдруг Ольга. Перед отъездом из деревни они с мамой бросили в озеро по две монетки — медяк и серебро, — чтобы вернуться. Вода в озере тёмная, но чистая — видно глубоко. Белые и жёлтые кружочки уплывали, уплывали вниз, под лодку, словно по очень скользкой лестнице сбегали…
Ольга шла рядом со стариком ботаники, а Генка шагал в стороне и впереди. Сквозь кусты и лиственный дождь ярко виднелась его синяя шелестящая куртка. Солнышко горело жёлтым нежарким светом. И облака, плывущие в синеве, не трогали его, старались пройти стороной — словно жалели. Может, то был последний погожий день во всей этой осени. Так сказал, а вернее, подумал вслух старик ботаники.
— В сентябре-то жить можно, — говорил он, — незнойко, дышится мне хорошо, — он вздохнул, будто набираясь сил, ещё вздохнул, — а следующий сентябрь далеко, девочка… Через целый год пройти надо! Как дорогу эту одолеть? Я и не знаю…
Ольге представился огромным длинный, как море, год. Отдельно зима. И весна. И лето… А старик ботаники — он ведь был старый, он был уже совсем старый и больной. У него сердце билось кое-как, ни капельки его не жалело…
Как это человек умереть может? Живёт-живёт, а потом куда девается?.. Нет, она, конечно, знает: мёртвых в землю закапывают. А сама жизнь? Куда она из человека пропадает?..
Ольгины дед и бабушка умерли. Но их она и не видела никогда живыми, не была с ними знакома. Только фотокарточки и могилы на кладбище… Холм продолговатый дедов, холм продолговатый бабушкин. Ольге — когда она поменьше была — всегда казалось, что должны быть замки на этих заросших цветами буграх.
В общем, выходило так: бывают живые люди, бывают мёртвые. Но чтобы знакомый живой человек сегодня — здравствуйте, а завтра… Этого Ольга представить себе никак не могла. Поэтому она набралась храбрости и сказала:
— Ничего, скоро опять сентябрь наступит. Год пройдёт, и он наступит. — И чтобы старик ботаники ничего не успел ответить, крикнула громко — Э-эй, Генка! Где ты?
— Эге-гей! Ко мне!.. — принеслось в ответ.
Минут через пять они увидели Огонькова. Он стоял, прислонившись к шоколадной сосне. Корни её крепко вцепились в край оврага, не разрешая стенке его обрушиться с отвеса вниз. Ольга прямо ужаснулась, какие огромные скрюченные пальцы были у этих корней.
— Послушай, дед, — сказал Огоньков задумчиво, — может, мне правда стать ботаником?.. Мама с отцом ботаниками были, и ты ботаник. И я стану ботаником!
— Я, Геня, право… Я был бы очень и очень…
— Хорошо бы! — продолжал Огоньков, нисколько не слушая деда. — А только для ботаники всю школу эту проклятую надо проучиться. А я только и думаю, как бы хоть до конца четверти дотянуть…
— Ну, Геня! Без учения… словом, ты же знаешь!
— Да знаю! — Огоньков сердито ударил ногой — сбил в овраг шишку. Она полетела с обрыва и пропала, и не слышно было, как и где там она шлёпнулась. — Тут и знать-то нечего: ученье — свет, неученье — тьма, повторенье — мать ученья, век живи, век учись, учиться всегда пригодится… Я это всё знаю, дед! Дальше-то что?
Старик ботаники стоял опустив голову. Лица его не было видно за широкополой шляпой. Только длинные волосы спускались на висках белыми сосульками. А Генка ломал и ломал на мелкие кусочки тонкую, как проволока, сухую палочку.
Ольга в эту секунду старалась стоять понезаметнее. Даже чуть отшагнула за куст боярышника, усыпанный красными ягодами.
* * *Но такие уж удивительные люди были эти двое. «Двое Огоньковых», — подумала неожиданно Ольга. Старик ботаники, наверное, ведь тоже был Огоньков!
Прошло минут десять, и размолвка их забылась, словно маленькая станция для пассажиров в быстролетящем поезде.
А вот Ольга так не могла. Даже и боялась такого. Она всегда старалась всё выяснить до конца. Чтоб не было каких-нибудь обид или недоговорок. Чтоб про старое не вспоминать!.. И мама у неё такая же. Она говорит: «А то эти обиды будут накапливаться, накапливаться, как ил в пруду. Разве столько черноты можно в себе таскать?»
Но старик ботаники и Генка ничего — могли. Будто совсем не уставали от этой ноши.
Они шли уже опять спокойно втроём меж деревьев, как будто по музею. Старик ботаники рассказывал… Чуть не о каждом дереве он мог рассказывать. Да зачем оно так растёт, да почему… Он как будто бы за них говорил, за эти деревья. Высказывал то, что они хотели сказать их мысли. Такой удивительнейший был этот старик!
Ольга до того в породах не очень-то разбиралась. Откуда ей было их знать! Ну берёза, сосна, ёлка. Клён — листики резные… А здесь поздороваться с нею вышли из лесу тополь, и вяз, и дуб.
Ива опустила длинные волосы до самой воды. Старик ботаники говорил, словно уговаривал:
— Нет, нет, не печальная! Ей так хорошо… Это всё мы насочинили! — Потом всё же добавил — Ну, действительно задумчивое дерево. Они же разные по характеру, как и люди: тот весёлый, тот не очень…
Ольге хорошо теперь было приглядываться к деревьям опытным глазом, самой находить их, распознавать… Скажем, берёзы. У них, оказывается, тоже разные сорта есть. Как, например, у яблонь.
— А знаете как, если заблудишься, из лесу выбираться? — неожиданно спросил старик ботаники.
Они все трое сидели на низком и широком сосновом пне. Сидели, касаясь друг друга плечами, завтракали.
— Как из лесу выбираться? — с улыбкой переспросил Огоньков. — О! Слышишь? — Вдали где-то проскакала электричка. — Вот туда и шагай! — засмеялся он, очень довольный своей шуткой.
— Ну, а если серьёзно? — спокойно и твёрдо продолжал старик ботаники. — Если в тайге, скажем?
— По мху… — неуверенно сказала Ольга. Она где-то что-то слыхала про это. Но где и что?..
— Да старо это всё, — со скучающим лицом протянул Огоньков, — как дважды, два!.. Мох растёт на севере, а ветки у дерева гуще на южную сторону…
— Долгонько, вижу, вам плутать придётся! — притворно засокрушался старик ботаники. — Покамест железную дорогу в тех местах не проведут. Чтоб вам по звуку…
— Не, дед, погоди! — сказал Огоньков. — Я же точно помню. Вроде даже читал про мох и про ветки…
Борис Платоныч пожал плечами, улыбнулся мягко:
— Тем писателям, видно, тоже плутать придётся…
— Не, ну правда…
— А ты сам посуди. Разве дерево может определять стороны света?.. Или, вернее, так скажем: разве дереву нужно определять стороны света? Оно ведь не лётчик и не птица! А то, что вы говорите, — это же просто сказки для детей младшего возраста!
— А тогда чего ж…
— Просто заметили, что обычно с южной стороны веток больше. С южной солнышка бывает больше. Вот дерево туда и тянется своими руками… Ну, а если вдруг с северной стороны лучше освещение? Или с западной?.. Так ведь тоже бывает — в лесу деревья стоят по-разному! Вот и выйдет: что ни дерево, то и свой юг.
— А мох? — спросила Ольга.
— Так же и мох, девочка. Только он наоборот — тенёк любит.
— А как лее тогда из тайги выбираться?
— По звёздам, по солнцу, по компасу.
— А в ненастную ночь и если компаса нет?
— В тайгу, Геня, как попало не ходят. А если ходят, значит, плутают…
Вдруг он замолчал, склонив седую голову на плечо. Сидел и думал о чём-то и видел, наверное, совсем не этот лес. Ольга даже бутерброд жевать перестала, посмотрела на Огонькова. А он пальцем ей показал: погоди, мол, немного, молчи, после…
* * *И потом опять они брели втроём по лесу. Большие деревья постепенно кончились, отступили, пошло мелколесье — всё осинки да берёзки чахленькие.
