Трудный ребенок
— Ладно, ладно. Не важно. Меня совершенно не касается, кем станет наш ребенок. Это будет просто наш ребенок. Неплохо, конечно, если он будет директором.
Когда разговор зашел о директоре, ближайшая пара — симпатичный длинноволосый швед и его молодая белокурая подруга — навострили уши. Увидев это, супруги Хилли понизили голоса, но, видимо, зря пишут о холодном темпераменте народов севера. Попав в благодатную атмосферу долины Миссисипи, причудливо сотканную из запахов плодородного ила речных наносов и эха чисто южноамериканских пересудов и сплетен, даже суровые выходцы из Скандинавии скоро становятся неисправимыми болтунами. И сейчас молодая шведка, потеряв надежду услышать что-нибудь важное о таинственном сыне-директоре таких молодых родителей не выдержала и спросила напрямик:
— А чем занимается ваш ребенок?
По правилам хорошего тона, принятым в Сент-Луисе, на вопрос женщины, обращенный к супружеской чете, должна отвечать женщина. Честно говоря, Флоренс не промолчала бы и в том случае, если бы вопрос задал флегматичный гигант-швед.
— О, вы знаете, я еще по-настоящему не забеременела. Мы просто заранее планируем, — Флу внимательно вгляделась в уже округлившийся живот симпатичной блондинки и жалобно-умильно добавила: — Никому не запрещается помечтать…
— Мистер и миссис Хилли! — двери кабинета доктора Хилкинсона открылись, словно выпуская голос симпатичной медицинской сестры.
Извинившись, Бен и Флу кивнули паре счастливых будущих родителей и поспешили вслед за мелькнувшей в дверях красавицей в белом халате в просторный кабинет.
Усадив обоих супругов в уютные мягкие кресла, медсестра исчезла за ширмой. Через пару мгновений оттуда выскочил симпатичный мужчина средних лет. Черные усики его темпераментного лица излучали немеркнущий оптимизм, а блеснувшая под крылом халата джинсовая ткань потертых штанов подчеркивала демократические взгляды их молодившегося обладателя. Бросив короткий взгляд на застывших в ожидании пациентов, доктор придавил и без того тяжелое кресло к полу своим достаточно сильным телом и задумался. Он был похож на шахматиста, который решает, какой дебют выбрать в партии с трудным и опасным соперником.
— Вы, наверно, слышали, что мы гарантируем всем: 99 процентов обратившихся к нам женщин беременеет.
— О, здравствуй, Генри-Дональд! — мистер Хилли не обрадовался бы больше, даже если бы его «Бравые ребята» выиграли чемпионат штата по бейсболу.
— Но, к сожалению, — доктор Хилкинсон старался не смотреть на своих собеседников, — остается еще один процент. И вы к нему относитесь.
— Извините, но ведь результаты анализов… — Бен, собственно, не знал результатов анализов. Но что говорить в такой ситуации, он тем более не знал.
— Да, вы правы, результаты анализов неплохие. Вы оба абсолютно здоровы и проживете еще до ста лет. И вы, и ваша жена.
Флоренс, до поры застывшая в оцепенении в своем кресле, переварив, наконец, услышанное, тут же пошла в атаку:
— Вы, вероятно, перепутали. У моего мужа все в порядке. Это, может быть, анализы какого-нибудь другого мужчины. Мой муж вполне справляется со своими обязанностями.
Доктор Хилкинсон с сожалением покачал головой:
— Нет, никакой ошибки нет. Хотя, вы правы, ваш муж совершенно здоров в этом отношении. Положительно хорошо, что он справляется со своими обязанностями. Хорошо, что то, как он это делает, вас устраивает, но, простите, это ничего не значит. Детей у вас не будет, — теперь доктор Хилкинсон обращался исключительно к Флоренс.
Мистер Хилли, растерянно застывший в кресле, неспособен был объективно воспринимать ситуацию. Он сидел бледный и понурый. Ведь они так надеялись! Флоренс же, немного сбавив напор, все еще запальчиво наседала:
— Нет, вы хотите сказать, что мы каждую ночь этим за зря занимаемся, что ли!
— Давайте я вам все объясню, — с этими словами доктор Хилкинсон извлек из-под стола сложную разноцветную конструкцию пузырьков, шлангов, шариков и трубочек. — Вот это — система ваших половых органов. Ой, самая важная часть отвалилась.
Действительно, шикарного размера зеленая труба с грохотом покатилась по лакированной поверхности стола, вывев из оцепенения мистера Хилли. Водрузив деталь на место, Хилкинсон продолжил;
— Вот видите эти зеленый штучки. Это ваши яйцеводы, а вот это… — неосторожное движение хотевшего подняться из кресла доктора буквально сотрясло систему, какие-то желтые шарики с грохотом запрыгали по столу. Хилкинсон сноровисто схватил один из них и водворил на прежнее место. Второй мяч ускакал под стол, и в лекции по анатомии наступил вынужденный перерыв, вызванный попытками Бена Хилли извлечь его оттуда. Наконец, молодому человеку это удалось, он передал добычу доктору и тот продолжил:
— Нет, этого не должно было произойти. Эти вот желтенькие штучки — это яичники вашей жены. Давайте-ка, я их вставлю. Вы и сами можете убедиться — они очень легко достаются и меняются местами. Подойдите и сами попробуйте. Можете их вставлять, вынимать. Вот так. А, собственно, не важно. Потому что у вашей жены нет этих желтеньких штучек, а ее зелененькие штучки — совсем не зелененькие, а коричневые.
— Подождите, доктор, вы уверены, что для нас нет никакой надежды? — переход от радостного ожидания к крушению всех планов был слишком резок для Бена Хилли. Он никак не мог поверить в то, что они с женой никогда не смогут обзавестись потомством.
— Абсолютно никакой. Нет, но у вас, мистер Хилли, еще есть возможность заиметь собственного ребенка.
И тут миссис Хилли, переварив известие и осознав, что вина ложится не на лентяя и пентюха Бена, а на нее, носительницу материнского начала не того цвета, перешла в атаку:
— Нет, доктор, и у него нет никакой надежды. Знаете, доктор, я, наверно, знаю, когда у меня не стало этих желтых шариков, ну, как их, яичек. В первую же ночь это чудовище стало приставать ко мне. Как я ни просила повременить, он настоял. У меня тогда, наверняка, и вытекли эти яичники, он их раздавил, мастодонт.
Миссис Хилли бушевала и в машине. Бену, который сел за руль, приходилось увертываться и от встречных машин, и от грозных обвинений своей разгневанной супруги. Только к вечеру Флу успокоилась, опять надев на себя личину невозмутимой стопроцентной американки.
* * *В приюте последний месяц царила напряженная атмосфера ожидания непременного краха. Казалось, громоздкое серо-желтое здание вот-вот взлетит на воздух. Ну, если не все здание, то его левое крыло. Или правое. В том-то и беда, что никто не знал, откуда ждать следующей напасти. Беды сыпались на «Трех монахинь» одна за другой, и, несмотря на то, что сестры-воспитательницы не сомневались в источнике, от которого они исходили, поймать виновника за руку пока не удавалось. Он с добродушным видом бродил по коридорам с пестрым галстуком-бабочкой на рубашке и уверял всех, что будет известным оперным тенором. А в это же время где-то в другом конце приюта уже загоралась проводка или вырывались из запертой туалетной комнаты засидевшиеся там монашки.
Уследить за Джуниором было невозможно. И, несмотря на то, что наш герой всегда настаивал на своем алиби при разбирательствах всех прискорбных случаев, его наказывали в назидание. Мыть котлы и грязные коридоры, носить воду в пекарню, мести двор — лучшего времяпровождения для малыша не представляли себе ни сам Джуниор, ни тем более его воспитательницы.
Вот и сегодня строптивого мальчугана отправили на кухню в распоряжение сестры-хозяйки мисс Луизы. Шеренга задымленных котлов, сваленных в ужасном беспорядке, не привлекала внимания кухарок уже дней пять. Все давно уже привыкли, что котлам не миновать рук малолетнего шалуна. Недавно в приюте уволили посудомойку: она уже была не нужна. Джуниор отлично справлялся со всеми обязанностями.
Нужно было быть большим психологом — или просто заглянуть в личное дело воспитанника, чтобы понять причину мрачного настроения Джуниора, с которым он отправлялся в этот раз на кухню. Сестра Луиза, которая многопудовой горой переваливалась по шатким ступенькам вслед за малышом, не обладала никакими задатками психолога, и уж совсем невероятной показалась бы ей мысль взглянуть в дело мрачно шагавшего впереди малолетнего разбойника. А между тем, у него сегодня был день рождения. И то, что в другой день было наказанием — и только, в этот раз Джуниор воспринял как личное оскорбление. А он-то надеялся, что сегодня ему, как и другим воспитанникам, устроят небольшой праздник: позволят не заниматься уборкой и на обед выдадут два сушеных финика. Но вместо этого его заставили драить котлы…