Горькая сладость

— Я не могу так — проделать весь этот путь до Висконсина и остановиться в твоем доме. Я никогда не соглашусь на такое.
— Тогда ночуй у матери. Пойми, что ты будешь уходить на весь день. Мы будем плавать и гулять до острова Кэй, толкаться в антикварных магазинах. Черт, мы можем делать все, что захотим. Это моя последняя неделя отпуска перед тем, как начнутся занятия, и я потеряю свою постоянную няню. Боже мой, я просто сбегу. Мы прекрасно проведем время, Мэгги. Что скажешь?
— О, Бруки. — Чувствовалось, что решимость Мэгги ослабевает.
— Это я уже слышала.
— Ох, Бруки-и-и-и!
Даже когда они смеялись, лицо Мэгги выражало то сомнение, то страстное желание.
— Думаю, у тебя полно денег и на билет хватит, — добавила Бруки.
— Так много, что ты велишь мне заткнуться, если я начну рассказывать.
— Здорово! Так приезжай! Пожалуйста.
Мэгги устала бороться с искушением.
— Ох, ладно, ты — чума, я приеду!
— Ий-йоу! — Бруки оборвала разговор, чтобы леденящим душу воплем оповестить кого-то, стоящего рядом: — Мэгги приезжает! Я освобождаю тебе телефон, — сказала она Мэгги, так что можешь звонить в аэропорт. Сообщи мне сразу же, как приедешь, а лучше даже сначала заверни ко мне, а потом уж пойдешь к своим родственникам. Увидимся во вторник!
Мэгги положила трубку и произнесла, обращаясь к стене:
— Я собираюсь в Дор-Каунти. — Она поднялась с кресла и сообщила стене, изумленно разводя руками: — Я собираюсь в Дор-Каунти! Послезавтра я собираюсь ехать в Дор-Каунти!
Чувство изумления осталось. В воскресенье Мэгги не сделала толком ничего. Она упаковала и распаковала пять комплектов одежды, в конце концов решив, что ей нужно купить что-нибудь новое. Она меняла прическу и даже отважилась на поход в парикмахерскую. Она позвонила и оформила заказ на билет в первом классе. В банке на счете Маргарет Стерн лежало почти полтора миллиона долларов. И Мэгги приняла решение — раз и навсегда: наступил момент, когда она начинает получать от этих денег удовольствие.
На следующий день в салоне Джин Джуарез она попросила дизайнера по прическам:
— Создайте какое-нибудь произведение искусства. Я еду домой для встречи со школьными подругами первый раз за двадцать три года.
Когда она вышла, у нее был такой вид, словно ее прокипятили и сушили вниз головой. И что странно, она развеселилась, как не веселилась уже многие годы.
После этого Мэгги отправилась в магазин Нордстрома и спросила продавца:
— Что могла бы надеть моя дочь, если бы собиралась на концерт Принца?
Она вышла с тремя парами выстиранных в кислоте голубых джинсов и набором маек с ремешками, которые выглядели так, что их с удовольствием носил бы старик Ниекдзвески, продающий подержанные автозапчасти у себя во дворе.
Мэгги купила пару изысканных платьев, одно — для поездки, другое — на всякий случай; принюхалась к аромату известных духов, завернула в дешевый магазин Чик, где с удовольствием заплатила два доллара девяносто пять центов за бутылку своего любимого вина «Эмерюд».
Во вторник утром в международном аэропорту «Си-Тэк» Мэгги попала под проливной дождь, через четыре часа высадилась в Зеленой бухте, где ослепительно сияло солнце, и взяла напрокат автомобиль, все еще не веря, что это происходит именно с ней. Они с Филлипом всегда планировали свои поездки заранее, за несколько недель или месяцев. Импульсивность была для Мэгги новым ощущением, и это возбуждало. Почему она не поступала так раньше?
Мэгги поехала на север с обновленным восприятием окружающего мира и пересекла канал у бухты Старджион, чувствуя приближение дома. И вот наконец Дор-Каунти, а вдалеке, на расстоянии нескольких миль, вишневые сады. Деревья, уже лишенные своего богатства, маршировали строем по стелющимся зеленым лугам, обрамленным известняковыми стенами и зелеными лесами. Яблоневые и сливовые сады были увешаны тяжелыми плодами, сверкающими под августовским солнцем, как сигнальные огни. Вдоль автострады на открытом воздухе расположились базары и на всеобщее обозрение были выставлены разноцветные корзины с фруктами, ягодами, овощами, соками и вареньем.
И конечно, повсюду виднелись амбары, рассказывающие о национальности тех, кто их строил: бельгийские амбары из кирпича; английские — каркасной конструкции, с щипцовыми крышами и боковыми дверями; норвежский вариант — из прямоугольных бревен; немецкий — из круглых; высокие финские двухъярусные амбары; немецкие насыпные амбары, земляные, некоторые — наполовину из древесины с пространствами между бревнами, заполненными кирпичом или дровами. И один великолепный амбар с цветочным узором на красном фоне.
В Дор-Каунти бревенчатые конструкции были так же распространены, как и каркасные. Иногда целые фермы оставались такими же, какими были сотни лет назад, бревенчатые домики любовно оберегались, старым постройкам придавали очарование современные окна и слуховые окошки в мансардах, белые двери и рамы. Дворы окружали изгороди из расщепленных реек и цветы краснодневов, посаженные грандиозными желтыми и оранжевыми пятнами; на обочинах наклонили свои яркие стебельки петунии и розовые алтеи.
Возле гавани Эг Мэгги, поражаясь, сбавила скорость, чтобы рассмотреть, как она выросла. Повсюду слонялись туристы, облизывая мороженое в конусообразных стаканчиках, толпясь на тротуарах перед витринами антикварных лавок и в дверях магазинов рыболовных принадлежностей. Мэгги проехала мимо ресторана «Голубой ирис» и дома с куполом, высокого, белого, не изменившегося, наполнившего ее душу ощущением близости дома. Мэгги направилась дальше, прямо к Рыбачьей бухте — через богатые желтовато-коричневые пшеничные поля, фруктовые сады и величаво стоящие березы, похожие на меловые черточки на зеленом бархате.
Она добралась до высокого утеса над ее родным городом, миновала последние вишневые сады, затем по круто спускающейся дороге у основания отвесной известняковой скалы въехала в сам город. Этот момент всегда приятно поражал. Только что ты находишься в сельскохозяйственном районе наверху, совершенно не подозревая, что внизу лежит город, потом замираешь, затаив дыхание, глядя на искрящиеся впереди воды гавани Зеленой бухты и на Мэйн-стрит, протянувшуюся слева и справа.
Все было точно так, как она помнила: везде туристы и автомобили, медленно двигающиеся параллельно, и пешеходы неосторожно переходят улицу, где им только вздумается; ярко оформленные витрины магазинов, расположившихся в старых домах вдоль тенистой Мэйн-стрит, восточный и западный концы которой просматривались с того места, где находилась Мэгги. Сколько времени прошло с тех пор, как она жила в городе без светофора и пешеходной дорожки? С тех пор как жители Мэйн-стрит должны были летом косить траву, а осенью чистить улицу граблями? Где еще обычная бензозаправочная станция выглядит, как коттедж Гоулдилока? Где еще найдется пекарня с терраской? И проложенные между зданиями дорожки, которые нужно регулярно поливать, чтобы лучше росли петунии и герань?
На Мэйн-стрит на здании со старым декоративным фасадом внимание Мэгги привлекла вывеска «Универсальный магазин Зеленой бухты». Здесь работал ее отец. Мэгги улыбнулась, представив, как он, стоя за длинным белым прилавком, режет мясо и делает сандвичи. Эту картину она помнила с детства.
— «Привет, папа, — мысленно произнесла она. — Я возвращаюсь!»
Она повернула на запад и поехала с черепашьей скоростью вдоль обсаженного кленами проспекта, мимо цветочных газонов и домов, переделанных в сувенирные магазины, мимо гостиницы «Свистящий Лебедь», громадного обшитого досками белого здания с большой верандой, на которой стояли плетеные стулья. Мимо кондитерской фабрики и площади Основателей, и коттеджа Эйза Торпа, основателя города, и общинной церкви, во дворе которой по-прежнему ходили голуби, а солнце бросало блики на покрытые пятнами стекла окон. Миновав гостиницу «Белая Чайка», Мэгги доехала до конца дороги, где у входа в парк Сансет-Бич стояли высокие кедры. Деревья расступались, открывая величественный вид на Зеленую бухту, сверкающую в лучах послеполуденного солнца.