Пятые приходят на помощь

Самсонов посмотрел на нового киноактера и насмешливо бросил:
— Болван! — И передразнил: — «Необыкновенный»... Это смотря с какого конца смотреть на Иисуса.
— Ха-ха,— расхохотался сценарист.— «Необыкновенный». Еще ребенком Христос проклял своего товарища, и мальчик на глазах высох. А учителям от него как доставалось? Не хотел бы я быть учителем этого «божьего сына». Как-то учитель не выдержал и трахнул Иисуса по башке. Наверное, тот урока не выучил, точно не знаю, святой Фома не пишет. Ну, Иисус, понятно, в долгу не остался. Он тут же проклял учителя, и тот испустил дух.
Звягинцев почесал затылок и сказал задумчиво:
— Ну его к шутам, такого Иисуса. Не буду я играть убийцу.
— Как не будешь? — подступили к Звягинцеву апостолы.— Тебе доверяют роль бога-сына... Сорвать съемки хочешь?
Павлик попятился и обратился за защитой к Галке Павловой.
— Скажи им, ради общества согласен на жертву.
— Осанна! — прошептал бог-отец.
Профессор Кислых Щей приказал:
— Снимай ботинки!
Павлик помялся и нерешительно спросил:
— Насовсем, что ли?
— На время съемки, разумеется. Можно, конечно, в деревянных сандалиях, но где их возьмешь. Лучше босиком,— ответил сценарист. И, раздумывая вслух, продолжил:—Что-то не помню — цыпки были или нет у Иисуса. А у тебя цыпки хороши! Уметь надо, чтобы такие цыпочки вырастить. Тут и гримеры их не сумеют замаскировать. По-моему, их и не надо прятать. Надо подсказать кинооператору, чтобы он их крупным планом снял.
— Не обязательно, — робко возразил Павлик.
Галка Павлова притащила цветастый халат и велела Звягинцеву побыстрее его надевать. Бог-отец сунул своему сыну кусок гнилой веревки, велел подпоясаться.
— Все это хорошо,— сказал Профессор.— Но самое главное все-таки лицо, голова...
Звягинцев насторожился. Профессор Кислых Щей продолжал рассуждать, обращаясь к апостолам:
¦— Уж кто-кто, а вы помните внешность своего учителя. Во-первых, разве это Иисусов нос? Это кнопка, а не нос. У Иисуса Христа во какой руль был. Ну, это дело поправимое. Нос увеличим. Слышь, Павлова,— крикнул он.— Насчет Иисусова носа побеспокойся. Можно ему картофельный прибавить, можно из ваты. На твое усмотрение...
— Сделаю из картона,— откликнулась Галка.
— Валяй,— согласился сценарист и режиссер, продолжая осмотр Иисуса.
— У Христа была бороденка. Правда, жиденькая, как у козла, но без нее Иисус не Иисус... Опять же лысина — прямо ото лба.
Профессор потрогал Звягинцева за голову, похлопал по плечу.
— Так что выстричь придется. Я видел где-то овечьи ножницы. Это недолго — выстричь лысину...
Звягинцев совсем пал духом и готов был дать стрекача, но понимал, что убежать невозможно.
— Не дамся выстригать,— промямлил он, прикрывая голову ладонями. Профессор Кислых Щей согласился:
— Понимаю, жалко. Но, как известно, искусство требует жертв...
На выручку пришла Галка. Она сказала, что у гримеров есть медицинская клеенка. Из нее можно было бы попробовать сделать Звягинцеву лысину. Цвет клеенки похож на цвет кожи, и, если клеенку наложить на волосы...
— Мысль понимаю и одобряю,—прервал режиссер.—Но как прикрепить клеенку к волосам?
Кто-то из апостолов предложил приклеить клеенку вареной картошкой, кто-то стал хвалить тесто, кто-то заикнулся о резиновом клее...
Звягинцев втянул голову в плечи. Ему казалось, что по ней уже водят раскаленным железом и волосы потрескивают.
— Товарищи гримеры,— обратился Профессор Кислых Щей к Галкиной группе.— Что выбираете вы — тесто или резиновый клей?
Павлова прикусила губу. Звягинцев, затаив дыхание, впился в Галку глазами.
— Думаю, разумней использовать медицинский клей,—сказала Павлова.— Наверное, от него вреда не будет, потому он и называется медицинским. После репетиции Звягинцев вымоет голову с мылом, и будет все в порядке.
Павлик облегченно вздохнул.
— Надо бы парик сделать,— сказал он режиссеру.
Тот кивнул:
— Верно. Но дело не терпит. Дома этим займешься. А сейчас пока временно. Ну, и бороду, разумеется...
Бог-отец сходил в кладовку и протянул Павловой клок козьей шерсти. Та смазала ее медицинским клеем и стала прикреплять клочья шерсти к подбородку и щекам Иисуса Христа.
Звягинцев уже смирился с судьбой и послушно склонял голову в нужную сторону. Когда Павлова приклеивала клеенку, он даже встал на колени, чтобы гримеру было удобнее работать. Большой картонный нос мешал смотреть вперед, а резинка, с помощью которой он крепился, стягивала голову.
Звягинцев, выпрямив грудь, прошелся по двору, морщась от боли, босые ноги непривычно кололо разными камушками и комочками засохшей грязи.
— Истинный Иисус! — сказала вышедшая на крыльцо бабка Фонарикова.— Вишь, разбойник, с бородкой и при лысине... Дура я, старая! Почитай, всю жизнь молилась вот такому обормоту, просила у него милости и благодати.
Профессор похлопал в ладоши — он видел, что режиссер в клубе, прежде чем начать репетицию, хлопал в ладоши, тем самым требуя внимания,— и залез на перевернутую кадку.
— Начинаем, товарищи апостолы и товарищи боги,— сказал он. Потом недовольно крикнул: — Павлова, где горшки с цветами? Ты что, райские кущи из крапивы хочешь изображать?
— Несем,— торопливо ответила Галка.
В ограду вынесли большой фикус, две герани и тощий кактус.
— А это барахло зачем? — недовольно буркнул режиссер.— Неужели получше ничего не нашли? А где яблоня с красными яблоками?
Галка вынесла ветку березки, увешанную картофелинами, и виновато сказала:
— Яблок в магазине нет...
— Правильно. Но ведь картошку можно было покрасить,— сказал Профессор Кислых Щей.— Просто какая-то безответственность. То Иисуса Христа потеряли, то яблоки картофельные.
Посреди ограды поставили клетку, в которой бабка держала кур зимой, и бог-отец уселся на ней, скрестив ноги калачиком. Вместо скипетра он сжимал кочергу. Бог-сын, то есть Павлик Звягинцев, тоже полез на клетку, но Профессор его оттащил за рукав:
— Куда прешься?
— Но ведь я должен сидеть по правую руку бога-отца!
— Больно много знаешь,— укоризненно покачал головой режиссер.— Хочешь в рай пролезть без распятия, да? Ну и проныра. И прошу не опережать событий. Надо бы понимать, что во времена Адама и Евы тебя на свете не было. Правда, товарищ бог?
Васька Фонариков постучал о землю кочергой и неопределенно сказал:
— Шут ее знает. Да пусть сидит, мне места не жалко.
— Я понимаю, что клетки хватит. Но нельзя же Библию с ног на голову ставить. В общем, отойди пока, Христос, в сторонку. И не переживай — еще успеешь начудить и насмешить людей....
Звягинцев обиженно запыхтел, попробовал бородку. Козья шерсть приклеилась намертво. У Павлика мелькнула смутная догадка, что Галка напутала и медицинский клей мылом не отмывается, но проверить эту догадку все равно было нельзя. Звягинцев поскреб ногтем лысину-клеенку — она тоже сидела крепко. Черт с ними, и с бородой, и с лысиной, подумал Христос и смешался с толпой своих бездействующих учеников-апостолов.
Между тем режиссер еще раз осмотрел райские кущи из домашних цветов, колупнул картофелину на березке и крикнул:
— Адам и Ева. Прошу вас...
На крыльцо выскользнула Павлова. Следом за ней появился Ромка.
Играть роль Адама Профессор уговорил Ромку. Тот долго отказывался, ссылаясь на то, что ему не суметь перевоплотиться, что он будет волноваться и сорвет съемки. Профессор Кислых Щей был неумолим.
— Это же большая честь — играть первого мужчину,— сказал он.— И если ты отказываешься от этой чести, я отказываюсь ставить фильм.
Режиссер знал, что такой ультиматум на Ромку подействует. Сейчас Адам направлялся к кадушке с березовой веткой. В глаза бросались всклокоченная копна волос и длинная, до пола, борода из крашеной ваты. Подметая бородой крыльцо, Адам спускался со ступенек.
— Бородка не хуже, чем у Карабаса Барабаса,— восторженно сказал режиссер.— Молодец, Павлова, постаралась.