По следам М.Р.
— «Эх, друг Казимир», — уточнил Генька.
— Вот, вот, — продолжал архивариус. — А что если еще раз посмотреть список набора 1893 года? Тот самый, в котором вы нашли Жимского? Может быть, вы недоглядели в этом списке вашего М. Р.? Кстати, фамилии на «М» вы смотрели?
— Нет, только на «Р», — ответила, недоумевая, Оля. — А что?
— Так ведь инициалы могли быть перевертышем: сперва «М» — фамилия, а потом «Р» — имя. А ну-ка, посмотрим…
Однако среди людей с фамилиями, начинающимися на «М», не оказалось ни одного Романа, Ростислава или Роберта. Инициалов «М. Р.» не получалось. Ребята, раздосадованные тем, что им самим не пришло в голову перевернуть буквы, были даже чуть-чуть рады этому.
Но Леонид Константинович не выпускал из рук списка 1893 года. Медленно читал он страницу за страницей, вглядывался в каждую запись, просматривал некоторые из них на свет и, как показалось ребятам, даже зачем-то понюхал какую-то особенно привлекшую его внимание страницу. Дойдя до фамилий, начинавшихся на «Р», Леонид Константинович вдруг резко нагнулся к папке и, повернувшись к ребятам, воскликнул:
— Позвольте! Что же вы раньше меня не позвали?!
— А зачем? — удивилась Оля.
— Да посмотрите же, под номером шестьдесят седьмым нет записи. Она зачеркнута, тушью зачеркнута!
— Ну и что? — также недоуменно отозвалась Оля, — И в других списках были зачеркнутые строчки.
— А чем зачеркнуто было? Чем?
— Чернилами, кажется… Фиолетовыми…
— Вот видите! А здесь — тушью! И не зачеркнуто даже, а залито сплошь, и подтеки остались. Это не зря. Вы — следопыты, а мимо следа прошли, прозевали.
— А какой же это след? Напутали, наверно, потому и зачеркнули. Да и все равно нам теперь не прочесть, — оправдывался Генька.
Скороспелый вывод, молодой человек. Незрелое суждение! Так канцелярские ошибки не исправляли. И что прочесть нельзя, тоже ошибаетесь. Слава богу, не при царе Горохе живем! Приходите завтра, я вас сведу в одно волшебное заведение! Там нам помогут…
… На следующий день в школе Генька с Олей только и говорили о предстоящей поездке в «волшебное заведение». Витина парта стояла как раз перед Генькиной. И он все, конечно, слышал.
— Там, наверно, криминалисты работают, — нарочно громко объяснял Оле Генька, — Они любого фокусника затюкают! Сожги документ, а пепел им принеси — прочитают! Факт!
Витя настороженно слушал. Жаль, что поссорился. Вот бы и ему туда сходить. Неужели ребята напали на верный след?! Откроют всё без него — вот обида!
После уроков Витя, смущаясь, подошел к Геньке и Оле:
— Можно и я… в волшебное…
— Ха! — Генька усмехнулся. — Как на готовенькое — тут как тут, а когда трудно — бежать?
Витя стоял, опустив голову. Молчал, не оправдывался. Генька и Оля еще долго ругали его, называли и трусом, и изменником, а он все так же молчал. Наконец Оля сжалилась:
— Трижды повтори: «Я — клятвопреступник! Позор на мою голову!» Тогда простим.
Витя охотно обозвал себя клятвопреступником.
— А еще раз нарушишь клятву — пощады не жди! — добавил Генька.
Домой ребята возвращались уже вместе.
Глава VI
ЧУДО НА ЭКРАНЕ
Собраться решили на трамвайной остановке.
Витя, пообедав, зашел за Генькой и увидел его во дворе. В углу, возле гаража, стояла автомашина с поднятым капотом. Какой-то мужчина копался в двигателе, были видны только его ноги и широкая, как шкаф, спина в черной тужурке. А Генька — в одном свитере с засученными рукавами, чуть не по локти измазанный маслом, — с увлечением помогал ему.
— Мамина машина? — спросил Витя.
Весь класс знал, что Генькина мать — водитель такси.
Генька презрительно передернул плечами:
— Протри глаза! А шашечки где? Это — соседская. Вот его, — руки у Геньки были заняты, он подбородком указал на спину в черной тужурке. Голова мужчины все еще не была видна; из-под капота слышалось только сопение и постукивание ключа.
— Хорошая марка, — вежливо похвалил Витя. Потрогал сверкающую металлическую полосу возле багажника. — А эта штука… никелирована… да?
— Не марка, а модель, — снисходительно поправил Генька. — Не «штука», — а бампер! И не никелирована, а хромирована! Эх ты, темнота!
Витя терпеть не мог, когда Генька задавался. Но сегодня он нарочно поддерживал беседу об автомобилях: ведь Геньку хлебом не корми, только дай поговорить о машинах. А Витя нынче хотел подладиться к товарищу, чтобы хоть как-то загладить свою вину.
— А какую скорость… развивает эта… модель? — спросил он.
— До ста тридцати.
— А вот я читал… в Канаде машины… мчатся, как бешеные. — Витя нарочно спросил о скорости «Победы», чтобы потом рассказать эту историю. — И вот там… на руле у некоторых машин… есть такая штука… вроде магнитофона… Как скорость перевалит… за сто двадцать километров в час… так эта штука… автоматически включается… и громко произносит: «Водитель… купил ли ты себе… место на кладбище?», «Водитель… купил ли ты себе… место на кладбище?»… и так без конца… Пока шофер не уменьшит скорость… И при этом… звучит похоронный марш!..
Генька засмеялся:
— Хитро! — и подумал: «Вот ведь… В машинах — ни фига. А читать — обо всем читает. И все помнит. Голова!»
Он вытер руки ветошью и повернулся к машине:
— До свиданья, Михаил Федорович!
— Счастливо, — прозвучало из-под капота.
Старик архивариус уже давно ждал ребят.
— Пойдемте, пойдемте! Скорей! — бросил он на ходу. — Тут недалеко…
Ребята, еле поспевая за торопливым стариком, миновали несколько улиц, уходивших вглубь Васильевского острова, и вскоре перед ними оказался небольшой старинный дом с типичной ленинградской окраской: белые колонны и наличники подчеркивали желтизну гладких стен. Возле тяжелых дубовых дверей с зеркальными стеклами виднелась дощечка: «Лаборатория консервации и реставрации книг и документов».
— Вот, — повернулся к ребятам Леонид Константинович, — это и есть самое настоящее волшебное царство. Здесь такие маги и чародеи!..
Когда Леонид Константинович в сопровождении ребят вошел в кабинет заведующего лабораторией, навстречу из глубокого кресла поднялся человек неимоверного роста. Казалось, этому человеку приходится все время приспосабливаться к обычной людской обстановке: стол у него был слишком высокий, кресло слишком глубокое и даже люстра висела слишком близко к потолку, чтобы не мешать хозяину кабинета. Увидев Леонида Константиновича, огромный человек улыбнулся во весь свой огромный рот и, согнувшись почти пополам, долго жал и тряс руку старому архивариусу, привыкшему, видимо, к этой процедуре.
— Вот, Георгий Христофорович, извольте видеть, наша будущая смена, красные следопыты. Заняты делом государственной важности, — и Леонид Константинович раскрыл перед ученым реставратором папку с залитыми тушью строчками.
Георгий Христофорович молча взял папку. В его огромных, как лопаты, руках листы бумаги казались маленькими, хрупкими. Вот-вот он сомнет их, покалечит. Но нет, эти темные жилистые руки, руки грузчика, борца, землероба, видимо, привыкли обращаться с бумагой: осторожно и нежно переворачивали они страницы.
Георгий Христофорович разгладил чуть покоробившиеся листы, посмотрел бумагу на свет, поскреб тонким ножичком угол черного пятна и, собрав на стеклянную пластинку крупицы осыпавшейся туши, капнул на них какую-то жидкость. Результаты пробы, видимо, оказались благоприятными. Он вышел из-за стола и жестом предложил всем следовать за ним.
В просторных помещениях, освещенных лампами дневного света, работали люди в белых халатах. Проходя мимо них и невольно замедляя шаги, ребята успели заметить стопки книг в старинных кожаных и холщовых переплетах, кипы заплесневелых кожаных листов и пожелтевшие свитки с подвешенными к ним огромными сургучными и свинцовыми печатями. Тут же виднелись обрывки бересты, полоски пергамента.
Открыв узкую дверь, обтянутую плотной материей, Георгий Христофорович пропустил Леонида Константиновича и ребят в небольшую комнату без окон. Яркий молочно-белый свет невидимых ламп отражался от невысокого потолка. Вдоль стен и посреди комнаты стояли не знакомые ребятам приборы.