Барсук выслеживает тигра

Гарри тоже не уходил, он стоял и словно к чему-то прислушивался.
— Если бы вы когда-нибудь побывали в наших местах, — сказал Бадж, улыбаясь ему, — я бы показал вам барсучьи норы на Упрямице. Но там барсуки все маленькие, не то что ваш циркон, — добавил он с восхищением.
Старый Гарри ничего не ответил, но смотрел на мальчика так пристально, словно хотел просмотреть его насквозь; потом вдруг, наклонясь, ткнул его своим длинным указательным пальцем в плечо.
— Я тебе сейчас что-то покажу, — буркнул он. — Это недолго, а твоя сестра ведь еще будет поить пони. Но если ты кому-нибудь про это расскажешь…
— Никому нельзя? Даже Игги?
— Ей-то, уж конечно, нельзя! Только пикни, так будешь иметь дело со мной! Ну, идем. И главное, тихонько, чтоб ни единого звука…
Гарри повернулся и бесшумно, как кошка, зашагал по уступу.
Бадж, оставив на месте свой мешок, двинулся за ним, стараясь ступать как можно тише. Скоро они пришли к проходу меж каменных стен в форме буквы «Г», и тут Гарри стал на четвереньки и пополз дальше с бесконечными предосторожностями. Так они с Баджем ползком добрались до края, где в просвете меж скал виднелось ущелье. Придвинувшись к Бад-жу, Гарри шепнул ему в самое ухо:
— Ну, теперь смотри! Он всегда в это время приходит сюда на водопой.
Касаясь подбородком земли, Бадж дополз до края ущелья и, когда посмотрел вниз, невольно ахнул. Прямо под ним было небольшое углубление в почве, выдолбленное струей воды, которая стекала сюда по склону утеса и образовала в этой впадине озерцо. По другую сторону этого озерца травы сменялись зарослями папоротника, а за ними начиналась сплошная стена леса, замыкавшего эту долину не хуже самой крепкой ограды.
Лес покрывал склоны предгорья до того места, где начиналась цепь высоких гор. Их громады уже казались темными на фоне закатного неба. Бадж снова опустил глаза и стал наблюдать. Где-то справа, вероятно, высились арки, но он и не пытался их увидеть, так как ущелье уже заполнил сумрак.
Его стало клонить ко сну, но тут жесткий локоть Гарри толкнул его в бок. Бадж смотрел во все глаза. Сначала ничего не было видно, потом внизу что-то зашевелилось… И Бадж с волнением увидел, как кусты раздвинулись ровно настолько, чтобы пропустить зверя — худого, нескладного, похожего на волка.
Зверь поднялся по склону с тем гордым достоинством, какое отличает диких обитателей леса, остановился, окинул все вокруг грозным взглядом и опустил к воде свою большую голову. На спине его были ясно видны темно-шоколадные полосы; прямой, как палка, хвост слегка вилял из стороны в сторону.
Тишину нарушили хриплые крики соек, и тасманский тигр, перестав пить, посмотрел на этих птиц, пролетавших у него над головой. Когда они улетели, он повернулся, глянул вправо, влево и двинулся вниз по склону, той же дорогой, какой пришел, готовясь, должно быть, к ночной охоте.
Гарри предостерегающе сжимал плечо Баджа даже тогда, когда тигра и след простыл и вокруг воцарилась полная тишина. Наконец он отпустил его, и оба молча зашагали назад к уступу.
— Ну вот, ты видел то, чего ни один мальчик в наше время не может увидеть, — сказал старик, когда Бадж поднял с земли свой мешок. — Я так и думал, что он придет сюда сегодня вечером. И нам повезло — почти не пришлось ждать.
Бадж не находил слов, чтобы выразить свои чувства, только взглядом и улыбкой поблагодарил старика.
— Да смотри же ей ничего не говори про это, — сказал Гарри, когда по лесу вдруг прокатился, грубо нарушая тишину, зов Игги: она приказывала Баджу поторопиться.
— Иду! — крикнул Бадж. Когда он оглянулся, старика уже не было.
  
9. ДВЕ РЫЖИЕ ТЕЛУШКИ
 
Баджа мучило странное чувство вины перед Игги, от которой он скрыл свою тайну. Правда, в тот вечер когда они возвращались домой с озера, он даже не испытывал никакого искушения рассказать ей про тигра. Чем больше темнело, тем сердитеt отчитывала его Игги за то, что они так поздно выбрались в обратный путь. А он до того устал, что мог только огрызаться на ее воркотню. С трудом ковылял он по дороге, почти повиснув на хвосте Наррапса, как вдруг впереди — о чудо! — засиял свет. Это шел им навстречу отец с фонарем, с едой и бутылкой сладкого, горячего чая…
А теперь Игги уезжала обратно в школу, и Бадж испытывал чувство некоторого облегчения: больше не надо будет удерживаться от желания разболтать секрет. Отец подвел к веранде Наррапса, и тут же из дома вышла Игги в своем ярко-красном джемпере.
— А мне нельзя с вами? — спросил Бадж только для того, чтобы Игги на него не обижалась, — он не надеялся, что отец изменит свое решение.
— Я не беру Принца, а идти пешком туда и обратно ты не сможешь — слишком далеко… Ну вот, увожу, значит, из дому одну рыжую телушку, — отец лукаво покосился на яркий наряд Игги, — а оттуда приведу другую. После обеда ты, Бадж, пойди на верхушку Трех кулаков, чтобы помочь мне спуститься по Зигзагу со старой Баурой и ее телушкой.
Возвращение домой старой Бауры, самой кроткой и безобидной коровы на свете, всегда бывало большим событием. Как ласточка предвещает наступление весны, так и возвращение Бауры означало, что в долину пришло лето. Корову назвали так потому, что она питалась главным образом жесткими кустиками травы «бауэра», ненавистной каждому усталому путнику в австралийской степи, так как об ее стебли спотыкаются самые осторожные пешеходы. А корова семейства Лоренни умудрялась жиреть, пасясь на отведенной ей полоске за домом.
Лишь старая Баура и ее телята возвращались домой по тропе Зигзаг. Тот скот, что отец Баджа откармливал для своего брата, и диких «полукровок», которых он отправлял на продажу, выгоняли на пастбища по другой дороге, — не дойдя до вершины Трех кулаков, она сворачивала на юг. Пастбищем им служила большая тихая долина, почти замкнутая естественной стеной, образовавшейся вследствие сброса {4}, точно так же как Иерусалимская стена западнее Большого озера. Здесь, правда, почти не приходилось огораживать пастбище, но состояло оно только из нескольких лужков, остальная часть долины поросла непроходимым лесом, где человек, запутавшись в ветвях, может повиснуть в сорока футах от земли. В этой долине стадо Дэйва Лоренни паслось летом и жирело.
Бадж не раз ходил с Крошкой мамой встречать стадо и слышал, как отец и дядя Линк, ведя старую Бауру вниз по Зигзагу, покрикивали на ее нового теленка, родившегося на ферме. А сегодня, после того как дядя Линк увезет Игги к себе на ферму, Баджу предстояло как взрослому помогать отцу. И он очень надеялся, что на Игги это произведет впечатление.
— А этот большущий сверток с вязаньем ты тоже берешь? — спросила мать, глядя, как Игги подвешивает к седлу свой багаж. — У тети Флорри в шкафу, пожалуй, не найдется для него места.
— Ничего, я его все-таки возьму, — отозвалась Игги, вскочив Наррапсу на спину и улыбнувшись матери на прощанье.
— Ну, Бадж, значит, я буду тебя ждать наверху, — сказал отец. — До встречи.
— Вперед, Наррапс! — весело крикнула Игги, и они тронулись.
На этот раз Бадж не побежал, как обычно, провожать их до подножия Трех кулаков. Он чувствовал себя уже взрослым и стоял подле Крошки мамы, провожая Игги глазами до первого поворота, у которого она обернулась и помахала им рукой.
— По-моему, ей не хочется возвращаться на ферму, как ты думаешь? — вдруг спросила мать. — А ведь и виду не показала. Ну и характер!
Бадж тихонько покачал головой. Может, у нее и вправду сильный характер, раз она сумела притвориться, будто хочет ехать на ферму. Впрочем, кто ее знает — так трудно угадать, что у Игги на уме!
Какое это было удовольствие — стоять над пропастью, видеть, как внизу Крошка мама (отсюда она и в самом деле казалась крошкой), согнувшись, окапывает ревень, и слышать слабое мычание теленка, которого отец, пока еще невидимый, гнал сюда откуда-то с восточной стороны. Бадж от удовольствия стал насвистывать, подражая мелодичному пению пролетевшей птички. Добрая старушка Баура! Не придется теперь пить порошковое молоко, — да и того каждую ложку жалеют, потому что его надо беречь на зиму. Не будут больше дома экономить топленое масло! Теперь кашу будем есть с молоком, а скоро еще и малину и клубнику со сливками — ягоды уже поспевают. В жаркие дни можно будет пить холодное молоко, а утром к чаю есть горячие лепешки…