Чемпион

Сугур, прицеливаясь на меня злыми черными глазами и становясь все более сердитым, по-петушиному обошел вокруг моего коня и вдруг гневно налился краской и закричал:
— А ну, слезай с кобылицы!.. Я вам покажу! Я вас научу!..
 И он, легко потянув за рубашку, опрокинул меня с коня. Я кое-как удержался, чтобы не растянуться на земле.
 Со стороны на нас смотрели люди. Кто-то смеялся. Я стоял, растерянно опустив руки, и не знал, что мне делать. Такого позора я никогда не переживал. К тому же я чувствовал, что нашему вольному житью с Султаном пришел конец. Больше уж мы не будем с ним джигито­вать по джайляу. Вскинув седло на плечи, я пешком направился в сторону своего аула.
Слух о том, что произошло на празднестве, дошел и до мамы. Честно говоря, я никогда не хочу ее огорчать, но как-то так получается, что в последнее время она часто расстраивается из-за меня.
Мне давно надо было с ней поговорить откровенно обо всем. Если бы я мог рассказать ей о том, что хочу стать писателем, что с Султаном сдружился только пото­му, что он доставал мне лошадей (я так люблю верховую езду!), что каракуль он стащил, не спрашивая меня, и на джайляу я приехал за тем, чтобы увидеть ее, — если бы все это я рассказал маме, она бы меня поняла и прости­ла. Но я никак не могу начать об этом разговор, и когда мама в чем-либо упрекает меня, я неловко оправдыва­юсь, и глаза у нее становятся еще больше печальными. Видимо, в эту минуту она думает, не лучше ли ей выйти замуж за Каратая и тем самым наказать меня за все мои проступки. Но ведь мы с мамой не любим Каратая, и нам совершенно не нужен его облезлый, как старый верблюд, мотоцикл.
С такими мыслями я возвращался домой из аула ко­неводов.
...Мама сидела на пороге шалаша и штопала мою рубашку. Лицо у нее было грустное, и я уже знал, о чем она меня сейчас спросит. Подойдя к ней, я оста­новился и стал молча ждать. Не поднимая головы, она сказала:
— Сынок, что ты там натворил?
— Что я натворил?
— Разве я не говорила, чтобы ты не связывался с Султаном? Держись от него подальше.
И тут я решил объяснить маме все по порядку, ска­зать ей то, о чем я только что думал. Я сел рядом и начал:
— Я ничего не делал, мама...
Лицо у нее стало еще более грустным. Она посмот­рела на меня, глубоко вздохнула и сказала:
— Неужели ты не знаешь, что я сохну от одних твоих похождений. Хватит тебе скитаться, вернись в аул и работай в колхозе вместе со всеми ребятами.
— И так вернусь, — буркнул я и замолчал. Разве я мог в эту минуту сказать ей, что хочу стать писа­телем.
Утром на центральную усадьбу колхоза отправилась грузовая машина. Шофер — веселый, разговорчивый па­рень по имени Каипжан — усадил меня в кабину, я про­стился с джайляу и поехал домой.
Наш путь шел в объезд: напрямик через горы ма­шина не могла пройти. Снова, но уже с другой стороны, я увидел красноватые горы, вспомнил, что где-то там за перевалом стоит юрта, в которой живет конопатый маль­чик Даулет.
Когда мы миновали равнину, Каипжан свернул влево и по бездорожью направил машину в горы.
— Куда мы? — спросил я.
— В этой лощине школьники косят сено. Сегодня кончают, захватим их с собой.
Чего-чего, а встретиться со своими ребятами именно сегодня я не хотел. Они уже, наверное, слыхали обо всем, налетят на меня роем и начнут дразнить. Особенно хит­рый Жантас.
Мы подъехали к предгорью. На том берегу узкой бур­лящей речки показалась юрта и белая палатка. Над палаткой реяло небольшое красное знамя. На лужайке, чуть пониже юрты, группа загорелых ребят в одних тру­сиках играла в волейбол. Я узнал среди них Жантаса, Темира и других.
Машина подошла к берегу речки, остановилась. Ка­ипжан вылез из кабины и стал обследовать речку. Она была неглубокой, но на дне виднелись глыбы острых камней.
— Эй, ребята, где можно переехать на ту сторону? — крикнул Каипжан.
Ребята бросили игру и прибежали к речке. Загоре­лый коренастый подросток, спортсмен Батырбек, стоя на том берегу, сказал:
— Переезд остался далеко внизу. Здесь нигде не пе­реедете...
— Как же теперь быть? — задумался Каипжан. — Меня председатель просил привезти вас домой.
Ребята загалдели, каждый спешил дать свой совет.
— А мы сейчас устроим здесь переезд, — заявил Ба­тырбек так уверенно, как будто он всю жизнь тем и за­нимался, что устраивал переезды.
— Как же ты это сделаешь? — спросил Каипжан.
— Строительная бригада здесь оставила бревна; ес­ли под колеса положить шесть бревен, связав их по три, разве машина не пройдет?..
Стоило Каипжану согласиться с этим предложением, как Батырбек тотчас же распорядился:
— Дежурный, играй сбор!..
Мелькнув загорелой спиной, дежурный влетел в па­латку и через минуту вынес оттуда сверкавший на солн­це серебристый горн. Мальчик подбоченился, поднял горн и начал трубить сбор. Веселые призывные звуки полетели далеко в горы и вернулись оттуда эхом.
Ребята бежали к горнисту со всех сторон и выстраи­вались в шеренгу перед палаткой. Все это было сделано быстро и красиво. И мне стало очень обидно, что я си­жу в кабине, а не стою там, в шеренге, вместе со всеми ребятами. По правде говоря, ведь они все неплохие ре­бята!
«Почему я тогда не поехал вместе с ними работать в поле, а потянулся за Султаном на джайляу?» — думал я с досадой.
Я видел, как дружно работали ребята. Одному под­нять бревно будет не под силу, а когда они берутся все и по команде поднимают, то это совсем легко. Каипжан и Батырбек руководили работой ребят, измерили рас­стояние между колесами, указывали, где класть бревна.
Мне страшно хотелось включиться в работу, но стыд­но было вылезти из кабины.
Когда мост был готов, Каипжан вплотную подогнал к нему машину и весело сказал:
— Теперь-то мы проедем!
Я чувствовал, как передние колеса грузовика осто­рожно коснулись бревен.
— Немного правее! — кричали ребята.
— Теперь чуть левее.
— Хорошо!.. Езжайте прямо!..
Через несколько секунд машина осторожно прошла по бревенчатому мосту на другой берег. И я тоже ехал по этому мосту, хотя и не строил его.
— Ура! Ура!.. — раздались радостные крики ребят, и их голоса повторили горы, словно они тоже радовались и кричали «ура».
Однако я понял, что напрасно так долго скрывался в кабине. Ребята все равно меня заметили. Как только ма­шина вышла на тот берег, Жантас с ходу съязвил:
— Ты откуда это, дезертир?
— Какое твое дело?
— Сбежал от работы на джайляу?
— Это тебя не касается.
Наш спор разгорелся бы еще сильнее, но в это время подошел Батырбек и приказал:
— А ну, не стойте зря!.. Быстро грузите вещи...
...В аул мы въехали с песней и шумом. Машина оста­новилась у правления колхоза. В это время из конто­ры выбежал незнакомый, худощавый человек, одетый по-городскому, и начал нацеливать свой фотоаппарат.
— Ребята, подождите, не сходите с машины, — крик­нул он. Теперь я был в кузове вместе со всеми. Завидя фотографа, я протиснулся вперед, наспех поправил на се­бе рубашку и вытянулся перед самым объективом. Фото­граф щелкнул.
 * * * 
Я слез с машины и пошел домой. Мне очень хотелось встретить Жанар. Как давно мы не виделись! Конечно, она уже забыла нашу ссору во время игры в шашки.
Скоро я оказался на краю поселка и два раза про­шелся мимо дома Жанар. Ставни окон были закрыты, и я заметил, что в палисаднике сильно разросся бурьян; похоже было на то, что здесь уже давно никто не живет. Только влажный коровий кизяк, недавно налепленный на солнечной стороне дувала, говорил о том, что смуглая маленькая старуха — бабушка Жанар — по-прежнему все еще проживает здесь.
Незаметно я дошел до реки. Песчаная коса, где я люблю сидеть с удочкой, за месяц еще больше расшири­лась, у знакомого куста боярышника все так же лежал чистый, как стекло, песок, но следов Жанар уже не было.