Три плова

— Он женится, — сказала Миранса. — Он поймет, что слова матери — добро и правда.
А сестрам нравилось, что их брат женится, и они пустили
ю
в ход свои проворные языки. Когда умолкала Асмет, начинала Наргиз, и, когда останавливалась Наргиз, приступала с советами бойкая Гюльназ. Рамазан опасался, что не сможет обеспечить и родителей и жену, но отец и мать просили, а сестры им помогали, и больше всех требовала быстрая в разговоре Гюльназ.
— У меня же нет никого на примете, — сказал Рамазан.
— У Неймата есть дочка, — сказал отец. — Ее зовут Амина. Она будет твоей женой...
Рамазан пожаловался, что у него еще нет денег для подарка родителям невесты. Но отец сказал: надобно только купить ситца на платье, больше ничего не нужно.
— Я не смогу купить шелковый платок для жены! — пожаловался Рамазан.
Отец с матерью утешали его, что шелковый платок для жены согласился купить родственник Косум. Это будет дешевая и тихая свадьба. Нечего бояться больших расходов. Асмет приготовит завтра плов, и Рамазан, кроме школьных товарищей, позовет также Неймата с женой и дочерью Аминой.
— Стыдно отказываться, — сказал отец. — Разве кто-нибудь другой, а не ты, поступил сегодня на транспорт?
И Рамазан замолчал — он сидел у постели больной матери. Сестры радовались покорности брата. Они чуть не заплясали, когда Рамазан, махнув с веселым отчаянием рукой, проговорил:
— Я согласен, мать! Если ты этого хочешь — жени! Пожалуйста, жените меня!
2
Полюбив свой труд, Рамазан выходил из дому задолго до начала работы. Инструменты свои он тоже полюбил. Кроме фонаря, флажков и рожка, Рамазан получил лопаты, кирки и скребки. Он смастерил себе ящик-готовальню; внутри было чисто, как у хорошего ученика. Ему советовали:
— Тебе следует начать с изучения стрелки и всех ее механизмов. .
Механизмы у стрелки следующие: стрелочные перья, крестовины, рамный рельс, контррельс, тяга и флюгарка Беккера. Изучив их, Рамазан принялся за пути. Он подолгу и очень внимательно всматривался в расположение путей по всей станции. На станции Ба-ку-Вторая было всего восемнадцать стрелочников. Присматривался Рамазан и к ним, удивляясь, что не всем работа так нравится, как ему.
— Я сегодня стоял на посту номер три, — рассказывал дома молодой жене Рамазан.— Из Черного города целый день идут составы — сама понимаешь какие.
— Цистерны?
— Конечно, цистерны. Надо показать им сигналы, разрешить по свободному пути проезд.
— И ты им разрешаешь?
— Когда путь свободен, разрешаю.
— Говори громче, — просила молодая жена: — пускай мама тоже послушает.
Хорошая жена Амина; его радовало, что она вместе с сестрами заботится о матери.
— Иван Политотдел сказал про меня: старательный новичок.
— Хорошо! одобрила Амина.
По-русски Рамазан говорил плохо, но никогда не ошибался в названиях инструментов и стрелок. И рожок он тоже полюбил. Вначале случалось, что его неправильно понимали, путали музыкальные сигналы; тогда он играл на нем еще, пока не отзывался как следует ответный рожок...
Сына назвали Али. Бабушка качала младенца на рукач и даже набиралась иногда сил для игры с мальчуганом; чуть подбрасывала его, напевая:
— Молчи, Сафар Али, не плачь, Сафар Али! Твой отец — большой человек. Он работает на транспорте. Твой отец принимает поезда, отправляет поезда. Он работает лучше всех...
Сын дряхлой Мирансы и в самом деле работал лучше других. Приходит, скажем, на смену стрелочник Мамед. Принимая дежурство, Мамед спрашивает:
— Все благополучно?
Ему отвечают, что благополучно, и Мамед уж ни о чем не тужит. Совсем по-другому принимал смену Рамазан Алиев. Прежде чем вступить на дежурство, он проверял все свое хозяйство: нет ли где-нибудь лопнувшего рельса или неисправ* ной стрелки. Если находил, то сперва исправлял, а затем при* иимал дежурство.
Он исполнял, случалось, и работу, которую не обязан делать.
— Я сегодня прицеплял к поезду паровозы, — рассказывал он дома матери и Амине.
Не было паровозного проводника, и Рамазан сам провожал поезд и прицеплял паровоз.
— Понимаешь, Амина, зачем ждать, когда подоспеет сцепщик?
В парикмахерскую к Гудрату Рамазан заходил теперь почаще. Приятель брил его и стриг, обливал хинной водой, брызгал одеколоном. Отчего не потратиться, если на стене написано печатными буквами, что одеколон не роскошь, а гигиена! Освежившись, Рамазан любил похвастать:
— Люди говорят, что мои стрелки блестят как серебро! Они правильно говорят. Пускай каждый, кто хочет, проведет по моим стрелкам рукой — следа на ней не увидишь никакого!
— Следующий! — крикнет Гудрат, и ему уже не до приятельских рассказов.
Но по понедельникам или по-сле праздников «следующих» в парикмахерской не бывало, и тогда Гудрат слушал охотно, переспрашивал:
— Стекла в «беккере»? Чистые, говоришь?
— Вот как это зеркало! — показывал Рамазан.
Его сигналы видны издалека. Рамазан не только чистит стрелки — он еще смазывает их смесью из керосина и мазута. Затем обтирает их тряпками.
— Керосин съедает грязь, а мазут не дает стрелкам ржаветь. У меня есть свой рецепт, — говорил Рамазан. — Я беру три четверти керосина и одну часть мазута...
Но раз в парикмахерской его огорчили. Он сидел в очереди, день был предпраздничный. Рядом с ним грыз орехи старичок. Дожидаясь очереди, он болтал и с клиентами и мастерами. Он работал масленщиком на промысле Пута.
— Ох, эти автобусы! — проворчал старичок.
— Чего ты их ругаешь? — спросил Гудрат.
— Каждый день стой и жди. Каждый день жди...
— Прошу простить, что я вам выскажу удивление, — почтительно проговорил Рамазан. — Зачем вам ездить автобусом? Ведь в Пута ходит рабочий поезд.
— Поезд? — спросил старичок и огорченно вздохнул, так что Рамазан уже не ждал от него хорошего ответа. — Зачем я полезу в поезд?
-— Там светло, удобно. По расписанию.
— Удобно? Светло? По расписанию? — передразнил его старичок масленщик и улыбнулся в зеркале Гудрату.
Улыбнувшись, он сказал такое, что обидело Рамазана. Масленщик сказал, что не доверяет поезду. В автобусе не так хорошо, зато безопасно.
— Совершенно правильно, — отозвался Гудрат.
А его клиент сделал рукой знак, чтобы Гудрат убрал на минутку бритву, и, обернувшись, похвалил масленщика:
— Золотые слова сказал, отец! Нехай железнодорожники сами ездят по расписанию.
Нового спорщика Рамазан слушать не пожелал, прошеп-
тав про себя: «Собака лает, ветер носит», но на масленщика он смотрел по-прежнему почтительно, хотя и с обидой.
— Насмешка ваша, уважаемый отец, совсем напрасна. У нас очень хорошо ходят поезда в Пута. И туда ходят и обратно ходят.
— А крушения? — спросил масленщик.
— На этом участке не было ни одного крушения, — ответил Рамазан.
— А на другом участке?
Очень хотелось Рамазану ответить, что и на другом участке не было крушения, но, вспомнив про аварию около Шам-хора, он грустно согласился:
— Да, на другом участке случилось...
Старичок масленщик нехорошо кашлянул — с ехидством.
— Вот видите, молодой человек, зачем мне рисковать жизнью? Я же на работу еду — не на войну.
Рамазан оглянулся — и на лихо точившего бритву Гудра-та, и на мальчика-ученика, кипятившего на примусе воду, и на нефтяников, также дожидавшихся очереди. Они улыбались. Мало того: один из нефтяников поддержал ста
ричка:
- Да, у вашего брата-железнодорожника не ладится. Людей калечите, вагоны ломаете...
— У нас в Пута ждали вагонов с капустой и картошкой,— сказал масленщик. — На базе просят: забирайте, ради бога, скорей! Но ваши путейцы так долго возили овощи, что и картошка и капуста приехали испорченные.
— Мой родственник, — сказал поддержавший старичка нефтяник, — очень, очень торопился в Кюрдамир на свадьбу. Прискакал на станцию — и доволен: «Ну, думает, теперь я уж поспею к плову». Да поезд опоздал на восемь часов. Когда родич вошел в дом жениха, то увидел: вино выпито, плов съеден.