Катя, Катенька, Катрин

И вдруг лодка пошла, будто сама собой. В темноте дети заметили фигуру. Катя! Да, это была она. Молча принялась она за работу. Укрыла то место, где разводили костер, сняла прищепки, короче — убирала все, как в собственной комнате, в своей, а не в их, не в комнате детей, с которыми взрослой девушке нечего делать.
— Катя, какая ты хорошая! — мягко произнесла Вера и нежно погладила ее мокрой рукой.
— Да нет, во мне вообще ничего хорошего нет, — ответила Катя.
Домой они возвращались, обнявшись за плечи.
— Теперь уже действительно пора отправляться спать, — настаивала бабушка, как до этого настаивала она на том, чтобы дети выпили горячего чаю с бутербродами.
Ее послушались, только о кроватях никто не хотел и слышать. Прямо на кухне, на полу, разложили одеяла с подушками и улеглись. Катя осталась со всеми. Ее комната в мансарде осиротела.
Бабушка опустилась в кресло у окна.
— А у меня будет ночное дежурство.
— Как у индейцев! Еничек так хотел завести дежурство в лагере! — вспомнила Вера и расплакалась.
— Перестань! Не плачь! Ведь Енда не умер! — строго заметил Станда.
Катя сунула голову под подушку. Даже у нее не хватило выдержки.
— Дети! Хватит разговоров — и быстро спать!
Единственный, кто всерьез принял бабушкины слова, был Качек. Он спокойно спал в кроватке.
Воцарилась тишина. Она продолжалась, может быть, час, а может быть, минуту, потому что в ту ночь время остановилось.
— Бабушка, пожалуйста, расскажи нам что-нибудь! — нарушила молчание Вера.
Дети наперебой просили бабушку: Вере хотелось сказку, Станда считал, что не надо рассказов, а лучше почитать из страшно интересной книги о развитии животного мира, а Катя робко попросила:
— Бабушка, расскажи нам что-нибудь о себе, когда ты была маленькой.
С этим согласились все.
— Мы жили в небольшом городке, где наш отец работал директором школы. Нас было трое детей. Самый старший учился в университете, стал врачом…
«Франти! — вспомнила Катя. — Франти, старший брат, который послал Кате дневник, подарил куколку, разгадал ее тайну!»
— Его звали Франтишек, — продолжала бабушка. — Он был умный, красивый, общительный, веселый, прекрасно учился. И мама больше всех любила его. Бедная мамочка! Она и умерла из-за него. Когда бедного Франтишека убили на войне и пришло извещение, то мама… Нет, дети, — бабушка провела рукой по лицу, — это слишком грустные воспоминания.
На минуту воцарилась тишина.
— Ведь у тебя, бабушка, был еще один брат? — снова робко проговорила Катя, вспоминая записи в дневнике.
— Был? Есть!
Дети начали отгадывать:
— Дядя Йозеф из Бероуна? Нет, это дедушкин брат. Тогда ольшовский дядя? Тоже нет?
— Его зовут Благослав, — сказала бабушка.
И все в один голос заявили:
— Такого дяди у нас нет!
— А дядя Славек есть? — с улыбкой спросила бабушка.
Конечно, дядю Славека знали все, и все его очень любили.
Только никто никогда не предполагал, что его зовут так возвышенно и серьезно — Благослав! Это был самый толстый и самый веселый человек на свете. «Пану Славеку Томсе, директору гостиницы „Панорама“», — так писал каждый из них, посылая дяде открытки во время каникул. Дядя Славек был знаменитым поваром. Когда он приезжал в гости, то неизменно привозил с собой много разных тортов и других вкусных вещей, а также новейшие анекдоты, шутки и всевозможные идеи.
«Значит, Славек — это Благоуш? Тот мальчик, которому трудно давались диктанты, который каждый вечер учил уроки при свете керосиновой лампы, в то время как его сестра вышивала крестом?» Кате было непонятно, как люди старятся, изменяются, как бежит время.
— А ты, бабушка? — спросила Вера.
— Я? Я была средняя: намного моложе Франтишека и на два года старше Благоуша. Так мы называли нашего Славека дома.
— Расскажи о себе, бабушка.
— Я была высокая, длинноногая девочка. Некрасивая. В те времена были в моде маленькие полненькие девочки, с ямочками на щеках и с маленькими ножками.
— Ты определенно была красивая, бабушка, — высказала свое мнение Верасек.
Бабушка нежно обняла ее и стала рассказывать о своих подругах. Одну из них Катя знала — Отилию Шторканову, у которой было два чемодана приданого, подушки с нашивками-пожеланиями «Доброй ночи», а также мечты выйти замуж за офицера. Бабушка вспоминала, как они вместе гуляли в парке у Старой крепости, а летом ходили купаться на пруд, берега которого настолько заросли ольхой, что можно было незаметно залезть в воду. В те времена, чтобы купаться, надо было обладать мужеством или потерять стыд. А тем более купаться девушке! Поэтому они купались по вечерам, когда темнело и когда никто не мог их видеть. Прыгали в воду в старых летних платьях или в застиранных кофточках и сатиновых юбках.
— Бабушка, ты и училась вместе с Отилией?
— Да, до второго класса городского училища. Когда Отилии исполнилось четырнадцать лет, она ушла из училища. Тогда было такое правило: ты обязан учиться до четырнадцати лет, а как только тебе перевалит за четырнадцать, можешь продолжать учиться, а можешь и бросить учебу, даже не дожидаясь окончания учебного года.
Слушая бабушку, Катя кивала, как будто заранее знала каждое ее слово.
— А я, дети, как я из-за этой учебы настрадалась! Мне очень хотелось учиться, но тогда это было не так легко, как теперь. Единственная женская гимназия находилась в Праге. Она называлась «Минерва». В небольших же городках девушки учились только заочно или вообще не учились. Все зависело от благосклонности местных властей, а вернее… от многих вещей. Так как женские гимназии были тогда чем-то необычным и новым, то и большинство людей придерживалось того мнения, что неразумно учить девушек тому же, чему обучают молодых людей. Кроме того, считалось, что девушки менее способные, что их мозг и их здоровье не приспособлены для серьезной учебы.
— Бабушка, неужели так было?
— Конечно, — ответила бабушка. — Вот посмотрите, наша Катя хочет быть врачом. Если она будет продолжать хорошо учиться, то ее мечта исполнится. В то время как я…
Катя почувствовала, что краснеет, а бабушка не договорила фразу, потому что в дверях показался дедушка. Все устремились к нему и засыпали его градом вопросов.
— Теперь его ищет милиция. К сожалению, не работают телефоны — в горах сильная гроза.
У доктора было бледное, сосредоточенное лицо и заметно дрожали руки. Катя вдруг подумала, что их дедушка уже старый и что он очень, очень устал.
Пришла ночь, долгая и без тени надежды.
Утром выглянуло солнце.
В саду ветер поломал ветки; цветы, согнувшиеся от дождя, понуро уставились в грязь; над рекой, вздувшейся от мутной воды, с криком носились птицы.
На рассвете все обитатели «Барвинка» сгрудились в коридоре, где стоял телефон. Они смотрели на доктора.
— Думаю, что не стоит больше ждать, — сказал он. — Позвоню в Прагу. Сообщу Филиппу и Яне.
Он позвонил на телефонную станцию и заказал разговор.
Дети с бабушкой расселись на деревянных ступеньках лестницы, как куры на насесте. Стало тихо.
Вдруг медленно открылась дверь. У всех мелькнула надежда, но это был Качек. Заспанный, с трудом стоя на ногах, он спросил, вернулся ли Енда. Ему сказали, что все будет хорошо, и он спокойно вернулся в свою теплую кроватку.
Дедушка мерил коридор большими шагами. Раз, два, три — остановился, чтобы сверить свои часы с настенными часами, висевшими в нише. Потом еще пять шагов, чтобы убедиться, что телефонная трубка правильно лежит. Потом десять шагов — и конец ковровой дорожки. И потом обратно: телефон — часы. Это было мучительно. Катя затыкала уши, чтобы не слышать монотонно-печального ритма шагов.
Станда, сидевший уткнувшись в колени, вдруг выпрямился:
— Слышите?! Машина! Машина! — И он побежал к двери.
Другие тоже услышали шум мотора и визг тормозов.
— Енда! — вскрикнула Катя и бросилась вслед за Стандой.