Катя, Катенька, Катрин
Из мрачных размышлений Катю вывел бабушкин голос. Она говорила, что дедушка сейчас едет на машине к больным и предложила:
— Поехали вместе с ним, выйдем в лесу и пешком вернемся домой.
— Кто едет? — спросила Катя.
— Качек-Мачек, Вера и я, — перечислила бабушка и добавила: — Поедем с нами! Ведь ты еще из дома не выходила, как приехала.
Но Катя только поблагодарила. Она не поедет ни за что на свете, даже при условии, что вообще останется дома одна.
— Как хочешь, — сказала бабушка и направилась к выходу, но у дверей остановилась. — Можешь переселяться, Катюшка. Раз не хочешь жить в палатке, перебирайся туда! — и бабушка показала рукой наверх.
— Правда? — воскликнула Катя восторженно. — В комнату тети Веры?
Она боялась поверить своему счастью. Комната тети Веры — это был рай, рай, о котором любая девушка могла только мечтать. Однажды (на этом все и кончилось!) Катя и Верасек там уже ночевали. Но вместо того чтобы спать, они рылись в сундуках, стоявших в мансарде, вытаскивали из них всякие шляпки и платья и, разодевшись, шли пугать малышей. Громко завывая, они спустились однажды в полночь по ступенькам. Качек так испугался, что два дня не мог говорить. А Вера, нарядившись в длинную юбку со шлейфом, упала и подвернула себе ногу. С той ночи о тети Вериной комнате никто больше не заикался. Бабушка была неумолима: когда в палатках нельзя было ночевать, мальчики спали на передней веранде, девочки — на задней.
А сейчас бабушка — самая лучшая бабушка в мире! — пообещала Кате комнату в мансарде. Когда-то в ней жила тетя Вера — мама Станды, Веры и Качека, — пока она не вышла замуж за дядю Тихого.
Наша бабушка — настоящее золото!
«А я похожа на бабушку?» — подумала Катя и тотчас же решила взглянуть на себя в зеркало. Овальное зеркало в спальне отразило свежее загоревшее лицо, румяные щеки, нос, усеянный веснушками, скулы, голубые глаза. «Голубые, как что? — снова подумала Катя. — Почему глаза всегда должны быть голубые, как васильки?» Катины глаза были цвета фиалок. Черные волосы. Она внимательно осмотрела их. «Ничего. Даже немножко вьются. Если бы мама разрешила сделать короткую стрижку и уложить волосы легкими волнами! Так нет же! Они должны туго лежать за ушами и свисать на шею. „Прическа — как у малолетней“», — с презрением решила Катя, и с помощью расчески и заколок сделала себе новую, какую-то демоническую прическу.
Гм! Теперь не подходил усеянный веснушками нос. Но и тут можно было кое-что поправить! В бабушкином ящичке она нашла коробочку с пудрой. Робко взяла пуховку и неопытной рукой провела по носу и щекам. С любопытством снова посмотрела на себя.
«Привет! — обратилась она сама к себе в зеркале. — Я выгляжу как дурочка».
Она решила внести еще кое-какие коррективы. На столике лежали перламутровые бусы, а на стуле — цветастый халат. Еще раз начесала волосы, но тут раздался звонок. Он звенел нетерпеливо и требовательно. Катя схватила в руки длинную юбку и бросилась на переднюю веранду: «Что случилось?»
Молодой человек в клетчатой рубашке яростно нажимал на кнопку звонка. К забору был приставлен поблескивающий мотоцикл.
— Здесь живет пан доктор? — спросил он.
— Что нужно? — строго спросила Катя.
— Извините, барышня… Пан доктор дома? — сказал он приветливее, когда взглянул на нее… И заморгал. Катя была уверена, что он заморгал.
— Нет, — ответила она и милостиво добавила: — Нет, его нет дома! — Ей удалось тряхнуть волосами почти как киноактрисе.
Молодой человек снова, на этот раз с пониманием, заморгал, сказал ничего не значащее «ага» и продолжал стоять. Катя спросила официально:
— Вам еще что-нибудь нужно?
— Конечно. Да. Нет, — ответил он и улыбнулся; эта улыбка показалась Кате очаровательной. — Спасибо… — сказал он и исчез в облаке пыли, успев при этом снова моргнуть глазами.
«Каникулы начались плохо. Ты была права, мне не следовало…» Чирк! Чирк!
«Что за глупости я написала?» — подумала Катя, мгновенно разорвала письмо и взяла новый лист бумаги.
«Милая Уна! Каникулы начались замечательно. Хотя Гайенка — ужасающая дыра, но я, в общем, рада, что приехала сюда. У меня здесь прекрасная комната и, кажется, будет прекрасное общество…»
Последующие строки вдохновенно описывали красоту гайенских бассейнов и теннисных кортов. Они напоминали проспект для иностранцев, где не хватало только слов: «Посетите Гайенку — центр мировой культуры!»
Начинался чудесный день.
Катя проснулась и не могла поверить собственному счастью. Но это было так. И все существовало реально. Комнатка с колышащимися занавесками. Красная герань на подоконнике. Белый столик, стул, кровать, одеяло, сшитое из пестрых лоскутков материи, полочка, на которой уставится целая стопка книг. На стене — четыре картины, выполненные в пастельных тонах, по-старинному мягкие, как будто бы покрытые пыльцой бабочек. На одной из них танцует девушка с венком из цветов на голове. Это хрупкая, нежная Весна. Лето — шаловливый малыш, поливающий цветы из лейки. Осень — озорной мальчонка в заплатанных штанах лезет на забор и рвет у соседа яблоки. У Зимы красные щеки и огромные от испуга глаза, потому что санки несутся с такой невероятной скоростью!
С этими милыми улыбающимися личиками было очень приятно побыть наедине. А Катя действительно была совершенно одна. От мира ее отделяла винтовая деревянная лестница, которая при каждом шаге предостерегающе скрипела. В комнате было тихо, спокойно и уютно.
Как прекрасно иметь свою собственную комнату!
— Поддерживай здесь порядок, — советовала бабушка, когда Катя устраивалась. — Посмотрим, унаследовала ли ты от мамы этот ценный дар.
Катя удивленно взглянула на бабушку:
— Дар? Я? Какой? Что за дар?
Бабушка подразумевала под словом «дар» не подарок, совсем не то, что перевязывают красивой ленточкой и преподносят с самыми добрыми словами в день рождения. Она имела в виду способность, черту характера делать вокруг себя все красивым и уютным.
— Яна просто волшебница, — заметила бабушка.
И Катя с любовью вспомнила о маме: «Что она сейчас делает? Вспоминает, грустит?» Нет, по Кате она явно не грустит. В последнее время дочка бывала грубоватой и довольно часто трепала маме нервы.
Катя глубоко вздохнула и начала прибирать комнату. Она стерла с полочки невидимую пыль, подышала на стекло и до блеска протерла все картины. Поправила одеяло, оторвала желтеющие листья на герани. А потом, как старая крестьянка, закончившая все свои хозяйственные дела, с довольным видом выглянула в окно.
Во фруктовом саду белели две большие палатки. Над каменным очагом поднималась полоска дыма. Обитатели лагеря столпились у насоса. Станда согнулся под искрящейся холодной струей воды, Качек сонно путался в своей длинной ночной рубашке, а Енда с Верой спорили.
— Говорю тебе, что нет! Достаточно взять вербовый прутик и пепел, конечно, от настоящего дерева! — визжал Енда и размахивал перед Верой руками.
— А я тебе говорю, что этого недостаточно!.. Доктор, дедушка! — обратилась она к авторитету, который как раз входил в сад. — Доктор, скажи Енде, что он должен чистить зубы.
— Я и собираюсь их чистить, — защищался обвиняемый, — но только пеплом и вербовой палочкой. — И, как в азбуке Морзе, добавил: — Это-го со-вер-шен-но до-ста-точ-но!
Дедушка смотрел на него, подняв брови:
— Интересно!
С минуту Енда горячо защищал свой индейский способ чистки зубов, потом начал что-то путать и наконец стыдливо умолк. Дедушка за все это время не сказал ничего, ни слова.
Он только стоял, смотрел, и глаза его смеялись.
Енда начал рьяно мыться. Но пасту и зубную щетку он держал в руках, как ядовитую змею. Смыв с себя все огорчения, он убежал. Катя видела из своего окна, как из курятника вылетели испуганные куры. Затем появился Енда с четырьмя яйцами в руках, блаженной улыбкой на губах и перьями в волосах.
