Медный лук

Прошло немало времени прежде, чем тот пришел в себя. Моргнул, повернул голову, в глазах ужас.
— Лежи спокойно, — сердито, почти грубо крикнул Даниил. — Я тебя не трону. Погоди, пока получше станет.
Но старик не стал ждать, вскочил, попятился.
— Стой, — окликнул его юноша. — Вот, возьми, может понадобиться.
И он бросил старику один из кинжалов, совсем недавно угрожавших его жизни.
Даниил наблюдал за стариканом, пока тот семенящей походкой тащился вниз по дороге, откуда только что пришел.
Вернувшись в пещеру, Даниил бросил мешок с золотом к ногам вожака. Рош подхватил, взвесил на заскорузлой ладони, перебросил на другую ладонь, потянул тесемки, поток золотых монет полился на камень. Рош прихлопнул рукой одну-две, что пытались укатиться.
— Неплохая добыча — на одно утро хватит. Небось, теперь локти кусает, старый осел, — позлорадствовал вожак.
Даниил стоял, не говоря ни слова.
— А где его кинжал?
Юноша бросил кинжал на землю. Он знал, что предстоит. Вожаку уже все доложили, сомневаться не приходится.
— А второй?
— Ему отдал. Негоже человеку пускаться в путь без кинжала.
Рош бросил насмешливый взгляд из-под густых черных бровей:
— Что, разжалобил своим нытьем? Я-то думал, ты поумнее будешь.
Даниил молчал.
Рош повертел монету между двумя грязными пальцами:
— Думаешь, он тебя поблагодарит за заботу? Вот встретишься с ним в городе — узнаешь. Надо было его прикончить.
— Ты мне не приказывал убивать, — угрюмо буркнул Даниил.
— Думал, сам сообразишь. Уж больно ты чувствительный. Боишься кровь чуток пустить?
— Мне нужна кровь римлян! — у Даниила лопнуло терпение. — Мы что — с евреями воюем?
Рош запихнул монеты обратно в мешок, затянул тесемки, поднялся на ноги. Глаза сверкают гневом, но голос спокойный:
— Глупец! Будет тебе римская кровь! Совсем ничему тут, со мной, не научился? Все такая же дубина неотесанная — хочешь победить римлян голыми руками? Нет, нам нужны солдаты, оружие и провиант. А они стоят денег — и немалых.
Заруби у себя на носу, раз и навсегда: мы берем деньги везде, где можем.
Губы Даниила крепко сжаты, глаза смотрят в утоптанную землю пещеры.
— Думаешь, этот старый скряга даст деньги на свободу Израиля? — продолжал вожак. — Да он с жизнью расстанется раньше, чем с деньгами! Не заслужил он — умереть достойно, жизнь положив за страну. О чем вообще речь — одним стариком больше, одним меньше.
Внезапно, как это уже бывало, настроение Роша изменилось. Шагнул ближе, положил руку юноше на плечо.
— Знаю, о чем ты думаешь, — уже спокойней бросил он. — Лучше не убивать, когда можно. Есть в тебе этот изъянец, слабина такая — мягкость твоя. Все эти годы к тебе приглядываюсь — и вижу. Будто пустоты в литье. Или выбивай ее из себя — молотом, как при ковке металла, или тебе с нами не по пути. Придет день, будет не до мягкости.
Даниил резко вскинул голову.
— Подожди! — рука Роша еще тяжелее легла на плечо юноши, словно останавливая грозящую вылиться наружу вспышку гнева. — Я же не говорю, что это трусость. Думаешь, я тебя не знаю? Знаю — вдоль и поперек. Но мягкость не менее опасна. Клянусь всеми пророками, я ее выбью из тебя, жизни не пожалею. И в один прекрасный день ты мне еще спасибо скажешь!
Рош отпустил плечо юноши, протянул ему руку. Даниил глянул на заросшее бородой, выдубленное непогодой лицо, сверкающие черные глаза того, кто целых пять лет был его героем. С чего он так разозлился на Роша? То ли непоколебимая уверенность вожака, то ли суровая дружба протянутой руки и грубого голоса — но больше он не сопротивлялся. Какое же облегчение — протянуть в ответ руку! Рошу явно по нраву, что привыкшая к молоту и наковальне рука Даниила даже не дрогнула от железного рукопожатия.
Рош прав, подумалось юноше, когда он снова взялся за работу. Сам и не подозревает, насколько прав. Сумей вожак догадаться, что у Даниила на уме — давно бы выгнал его из банды. Рош знает его страсть к грядущей борьбе. Но кое о чем ему никогда не узнать — о той паутине, что обволакивает Даниила, стоит ему проснуться среди ночи. Лия. Бабушка. Мальтака! Краска бросилась в лицо. Всем этим слабостям нет места. Юноша сжал молот, обрушил на раскаленную железяку — удар за ударом, выбить всю эту мягкость. Бросил кусок металла обратно в огонь, вот он плавится, сверкает красными отблесками. Вытащил щипцами, и снова — удар за ударом, покуда в руках есть сила. Он выбьет из себя этот изъянец.
Как предательский пузырек воздуха ускользает от молота и вновь появляется в куске железа, так вернулись и сомнения. Все-таки, прав ли Рош? Понятно, вожака не переспорить, но его, Даниила, так просто не изменишь. Как бы хотелось поговорить с Иоилем. Может, друг найдет ответ где-нибудь в Писании? В детстве Даниила учили, что в Писании есть ответы на все вопросы. Моисей все предусмотрел в Законе — что только ни случись в жизни. Не убий? Но к войне это не относится. Какая разница, ну, найдет ответ, отыщет нужную главу, нужную строчку. Будь хоть все ответы на языке, у Роша все равно свои собственные законы.
Тут ему вспомнились услышанные слова — не из Писания, их тот плотник произнес. «Каждый из вас драгоценен перед Господом». Вот что его мучает. Рош смотрит на человека и думает — как его использовать. Словно тот — кинжал или молот. Иисус глядит на человека, и перед ним — дитя Божье. Даже старый сквалыга с его набитой сумой?
Он продолжал наносить удар за ударом, покуда искры не посыпались во все стороны, покуда железо не размягчилось на каменной наковальне будто глина. Он никак не мог остановиться, а Самсону, раздувавшему мехи, только и оставалось, что недоуменно глядеть на юношу.
  
Глава 10
 
В душный августовский полдень Эбол, часовой, принес Даниилу весточку — на обломке глиняного кувшина нацарапано два слова: «БАБУШКА УМИРАЕТ», и подпись — «СИМОН».
Эбол протаскал с собой черепок три дня, а сколько времени он до того переходил из рук в руки — кто знает. Лучше бы мне его вовсе не получать, сердито подумал Даниил, запихивая послание поглубже в поясной карман.
Еще полдня он носил его там, ничего никому не говоря, покуда не стало казаться — глиняный черепок весит не меньше булыжника. Тогда он все рассказал Рошу и отправился вниз, в селение.
Дверь бабушкиного дома заложена засовом изнутри, в ответ на стук — молчание. Что теперь делать? Непонятно. Из соседней хибарки выбежали две женщины, за ними ковылял старик.
— Ты бы еще дольше не приходил, — с укоризной проговорила соседка. — Они там уже десять дней, как заперлись. Ума не приложу, жива старуха или нет.
— Почему же вы дверь не сломали? — спросил Даниил.
— Девчонка одержима бесами, — ответил старик. — Она никого к себе не подпускает.
— Мы бросаем хлеб в окно, — добавила женщина. — Но больше я ничего делать не собираюсь. Вдруг бесы вырвутся наружу?
— Моя сестра и мухи не обидит, — возразил Даниил. — Она вовек никому зла не причинила.
Наверно, все эти годы ее никто и в глаза не видел. Похоже, от соседей помощи не дождешься. Он посмотрел на маленькое окошко. Передвинул наружную лестницу, попытался заглянуть внутрь. Не увидел ничего, кроме пола. В доме ни звука. Собрался уже слезать, как вдруг заметил движущуюся тень.
— Лия, — позвал тихо, потом повторил настойчивей. — Лия! Это я, Даниил, твой брат. Открой.
Внутри ни тени, ни звука.
Его вдруг охватил ужас. Что там скрывается, в этой комнате? Как же хочется со всех ног пуститься наутек, подальше от молчащего дома. Но соседи не сводят с него глаз. Выбора нет, придется ломать дверь.
Со второго удара мощного плеча дверь поддалась, полусгнившая рама треснула, и он со всего размаху влетел в дом, почувствовал застарелую вонь. Солнечные лучи разогнали темноту, осветили скрюченную фигурку со спутанными пшеничными волосами. Огромные, широко открытые глаза на мертвенно-бледном лице. Лия метнулась в угол, съежилась у стены комочком страха. А в середине комнаты, там, где раньше сидела девочка, на груде соломы какая-то серая тень. Даниил в ужасе замер у порога. Потом, к огромному его облегчению, бабушка медленно повернула голову, прошептала еле слышно: