Медный лук

Какая она сгорбленная, какая худая!
— Даниил? — каркающий голос, неужели это бабушка? — Это ты, Даниил?
— Я, бабушка, — еле выговорил он. — Мир тебе.
Тут над селеньем снова пронесся звук рога.
— Мальчик мой! Пора идти в дом! — ее глаза, выцветшие и затуманенные, глядели на внука. Костлявыми руками старуха прижала его к себе.
У двери он помедлил, откуда-то всплыла давняя детская привычка, сам с трудом осознавая, что делает, юноша коснулся мезузы [16], маленькой коробочки, прибитой к дверной раме — хранилищу священных слов Торы [17]. И шагнул через порог.
Казалось, комната пуста. С балки свисает чуть дымящий светильник. Циновка уставлена посудой — все накрыто к ужину. Даже субботняя плошка с маслом наготове. Он с ужасом огляделся.
— Пойди сюда, Лия, — позвала бабушка. — После второго сигнала пора кончать работу. Иди, поздоровайся с братом.
Тут он заметил девочку, сидящую за ткацким станком в углу. По плечам рассыпаются золотистые волосы. Даниил стоял, словно язык проглотил. Он помнил ее совсем девчушкой. Теперь она уже взрослая девушка, и до чего же красива!
— Лия, — недовольно повторила бабушка. — Это Даниил, он к нам вернулся. Столько лет спустя!
Юноша облизал пересохшие губы:
— Мир тебе, Лия.
Девушка подняла голову от работы, глаза удивительной голубизны — а в них такой страх, что у него просто дыхание перехватило.
— Не обращай на нее внимания, — буркнула старуха. — Она к тебе скоро привыкнет. Постыдилась бы, Лия. Принеси брату воды. До чего же ты невоспитанна!
Девушка не двигалась. Даниил с тоской в груди ждал и, наконец, заикаясь, произнес:
— Лия, не узнаешь меня? Забыла уже, как всегда приносила мне воду, когда я возвращался домой?
Она снова подняла голову. Брат заметил в голубых глаза первые следы узнавания.
— Ты и вправду Даниил? — голосок тоненький и дрожит. — Где ты так долго пропадал?
— Принесешь мне воды, ладно, Лия?
Она послушно встала из-за станка, подошла к большому глиняному кувшину у двери, налила в долбленую деревянную плошку воды — движения плавные, грациозные. Но протянутая рука дрожит, вода чуть вся не расплескалась. Он неловко взял плошку, наклонился омыть ноги. Чего он ждал? На что надеялся? Ничего не изменилось, словно и не прошло пяти лет. Нет, стало еще хуже. Теперь его сестре Лии пятнадцать. А в глазах все тот же страх.
До них донесся последний призыв рога — начинается суббота. Бабушка зажгла лучинку, поднесла к субботнему светильнику.
— Скажи благословение, Даниил, — попросила она. — Хорошо, когда это делает мужчина.
Он помедлил, но слова сами, хотя и с запинкой, пришли ему на язык:
— Благословен Ты, Господь наш, Царь Вселенной, Который освятил нас заповедями Своими и повелел нам зажигать субботний свет.
Они уселись на жесткий земляной пол вокруг потрепанной циновки, и снова бабушка взглянула на внука. Давным-давно, в первое время жизни в пещере, он еще повторял про себя положенное благословение. Его он помнил:
— Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, вырастивший хлеб из земли.
Благословлять Господа почти и не за что: жидкая чечевичная похлебка, немного черствого ячменного хлеба. Он заметил — бабушка с Лией ничего не едят, только смотрят на него, провожая глазами каждый кусочек — от миски до рта.
— А вы почему ни до чего не дотрагиваетесь? — спросил Даниил.
— Мы уже поели, — ответила старуха.
Но Лия врать не умела.
— Бабушка велела оставить тебе, — голосок такой чистый, детский. — Сказала, ты, наверно, ужасно голодный.
У Даниила враз пропал аппетит.
— Поешь со мной, — попросил он, подвигая миску поближе к сестре.
Испуганно взглянув на бабушку, девочка отломила корку хлеба, обмакнула в похлебку. Он увидел тоненькие синие прожилки, просвечивающие сквозь кожу, запястья хрупкие, словно птичьи лапки.
Откуда вообще в доме еда? Он никак не мог сообразить, как задать этот вопрос.
— Хороший хлеб. Сами выращиваете?
— Доля нищих, — резко ответила старуха.
Лучше бы ему не спрашивать. Только представить себе — бабушка ходит за жнецами в поле и подбирает то, что они уронили — упавшее наземь по закону принадлежит нищим.
После еды все сидели в молчании. Бабушка не задавала никаких вопросов. Рада она его приходу? Старуха, похоже, слишком устала, чтобы радоваться чему бы то ни было. Опустила голову, уткнула подбородок в складки накидки и беспокойно, то и дело просыпаясь, дремлет. Наверное, по-прежнему работает в поле, выращивает кетцу — черный тмин, в честь которого и названо селение. День-деньской шагает по полю, работы много — сначала сеять, потом полоть, а только голубые цветочки опадут, выколачивать покрытые пухом маленькие, острые на вкус зернышки, они хорошо идут на рынке — хозяйки приправляют ими еду.
Даниил оглядел комнату. Помнится, в доме был второй этаж, но настил давно обрушился, остался только узкий его кусок, там еле-еле можно уместиться на ночь. В земляном полу яма с холодной золой старого очага. В комнате почти нет мебели — только дряхлый деревянный сундук да ткацкий станок, за которым работает Лия.
Стало совсем темно, раздался еле слышный звук. Бабушка подошла к двери, впустила в дом черную козочку. Та сразу побежала к Лии, девочка обняла ее за шею. Козочка ткнулась в нее носом, а потом устроилась рядом, положив морду хозяйке на колени. Лия сидела, поглаживая мягкую шерсть, накручивая на пальцы черные прядки маленькой бородки, и тихо что-то бормотала, словно голубка на крыше. Даниил смотрел на сестру, смущение и неловкость куда-то исчезли. Как же она похожа на маму! Тут он наконец разобрал, что она бормочет.
— Его не надо бояться. Он наш братец Даниил. Он вернулся. Когда он пойдет тебя доить, стой смирно и не брыкайся. Посмотри, какой он большой и сильный. Он о нас позаботится, и все будет хорошо.
На юношу снова напал испуг. Отвернулся, не в силах смотреть на шелковистые, золотые волосы девочки, сияющие на свету, не в силах слышать этого нежного голоса. Маленькая беспомощная фигурка грозила разрушить его жизнь, все смелые планы.
Руки и ноги затекли. Как же тут жарко и душно. Светильник брызгает маслом, распространяя вокруг тошнотворный запах. Голова болит, так хочется снова очутиться на воле, там, где легкий вечерний ветерок качает у входа в пещеру тоненькие ветки. Он с облегчением заметил, что старуха вытащила из ниши в стене спальные подстилки.
— Я приготовила твое старое место — на крыше.
Даниил схватил потертую скатанную подстилку, пожелал им спокойной ночи и вышел из домика. Вскарабкался по шаткой приставной лестнице на крышу. Тут ненамного прохладней. Жара накрыла селенье удушливым покрывалом. Он сел, обхватив руками колени, и посмотрел вниз.
Зачем я сюда пришел? Как бы поскорее отсюда убраться. Ужасно есть хочется. Там, в горах все сидят вокруг костра, набив животы ворованной бараниной, запивают ее виноградным вином, хвастаются, рассказывают забавные истории. Потом завернутся в плащи и мирно уснут, вдыхая чистый горный воздух, а над головой звезды — сверкают так близко, что, кажется, можно до них дотянуться. Интересно, Иоктан покормил Самсона? Или гигант все так и стоит у входа в пещеру? Внезапно Даниил упал на подстилку, уткнул лицо в ладони и разрыдался в тоске по дому — родной пещере.
  
Глава 4
 
Утро субботы такое тихое. Не слышно ни скрежета точильного камня, ни громких голосов. Ни один дымок не поднимается от глиняных очагов. Спустившись по лестнице с крыши, Даниил обнаружил завтрак — горстку оливок и ломоть черствого, вчерашнего хлеба. Маленькая козочка бродит по крохотному садику позади дома.
Было раннее утро, но Даниилу казалось — еще немного, и он просто не выдержит. Однако скоро к двери подошел Симон. Услышав стук, Лия стремглав бросилась в угол. Даниил поспешно вышел на улицу, захлопнул за собой дверь.