Тайна Староконюшенного переулка

Вместе со стуком часов стучали по кабинету сапоги полковника — он не любил сидеть на месте. Он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Человек он был высокий, статный. Его белое, гладкое, холодное лицо было поднято кверху. На этом лице тонкие бакенбарды соединялись с усами. Подбородок был тщательно выбрит и решительно выдвинут вперёд.
В углу кабинета, вытянув руки по швам и так же выставив вперёд подбородок, стоял дворецкий Захар. Он смотрел неподвижным взглядом на лицо хозяина.
— Ещё что говорят? — спросил полковник.
— Что всем воля будет-с. А как будет-с, так все сразу и пойдут со двора-с.
— Все?
— По правде сказать, вашескородие, оставаться никто не хотит. Только барыню жалеют-с.
— А кто главный?
— Чего изволите-с?
— Кто подговаривает людей уйти?
— Да кто… Антип-кучер… Никифор-дворник… Настасья-нянька… Ключница Егоровна оченно на язык сильна… Да ещё этот…
Захар запнулся.
— Говори! — прогремел полковник.
— Старик… то есть, Трофим… у него чулан-с…
— Ну и что там?
Захар перевалился с ноги на ногу.
— Не знаю-с… По всему дому хожу, как есть дворецкий, могу в любой сундук заглянуть-с. А тут нет, не моги… Старик вольный да важный — что скажешь, он на тебя поглядит, как барин, и пройдёт…
— Я ему покажу волю, — сказал полковник, — я его в деревню, пастухом!
— Никак невозможно, вашескородие, — вздохнул Захар, — барыня не позволят-с…
— Разве? Да что у него там, в чулане?
— Бумаги сохраняет-с, а какие бумаги, не могу знать-с. На дверях замок, ключи с собой всегда носит. Говорит мало, да дерзко.
— Есть у него приятели? — подозрительно спросил полковник.
— Не могу знать-с. Молчалив, смотрит волком.
— Он у меня поговорит, — зловеще пробасил полковник, — если бы не Елена Дмитриевна… Кстати, Захар, попроси барыню ко мне зайти.
— Слушаю-с.
Захар исчез, как будто его ветром сдуло.
— Они желают уйти, — произнёс полковник, обращаясь к часам, — думают, что как им волю дадут, так они и станут господами, да ещё, чего доброго, придумают, как нам отомстить… Я не понимаю государя! Он сказал: «Делайте так, чтоб я мог за вас стоять…» Да когда же ему за нас стоять, если все эти Трофимы уже топоры в чуланах прячут, чтобы пустить их в дело в самый день царского манифеста!
Чок-чок… — ответили часы и безжалостно сверкнули маятником.
Елена Дмитриевна, как всегда, не постучалась, а поскреблась в дверь кабинета. Вошла она выпрямившись, еле шурша широчайшей шёлковой юбкой, опустив голову.
— Ты меня звал, друг мой? — спросила она.
— Садись. Видишь ли, Элен…
Полковник дошагал до окна, повернул «налево кругом» и зашагал обратно, стройный и подтянутый, как на смотру.
— Должен тебе сказать, что нас ждут большие испытания, дорогая. Я не хотел тебя беспокоить, но… — Полковник развёл руками, — Расходы у нас растут изо дня в день. Я продал лес, теперь, кажется, придётся продать и мельницу. Мы ведём жизпь не по средствам. У нас множество бездельных ротозеев: четверо на конюшне, четверо на кухне, горничных две… Лет десять тому назад я продал бы душ пять-шесть, но сейчас это невозможно… Долго ли мы будем содержать этого… как его… Трофима?
— Трофим нянчил меня в детстве, — сказала Елена Дмитриевна, потупившись, — он меня на руках носил.
— Ну и что ж? Сейчас уже нянчить тебя поздно. Вдобавок старик строптив, бог знает, что он замышляет и что прячет в своём тайнике?..
Елена Дмитриевна вспыхнула.
— Ты знаешь, что он там хранит, друг мой. И ничего дурного он не замышляет.
— Как ты беспечна, Элен! Нынче каждому из нас надо быть начеку. Кругом слухи, недозволенные речи, шепотки, тайные бумажки. Мы сидим на пороховой бочке, уверяю тебя! Может быть, через неделю Москва загорится! И мы услышим не просто колокольный звон, а набат, подлинный набат! И вся эта нечисть выбежит на улицу: дворовые, мастеровые, мещане, слуги — бог знает кто!
Полковник искренно разволновался. Его белое лицо покраснело, бакенбарды и усы встали торчком.
— Я отвечаю в этом доме за всех! Я наведу порядок и дисциплину! Что за студентик обучает Мишеля всякой всячине?
— Ты знаешь этого человека, — сказала Елена Дмитриевна, — он уже несколько дней не являлся, вероятно заболел.
— Значит, лишний расход! В шею его отсюда! Мишелю пора учиться по-настоящему.
— Как это по-настоящему, друг мой?
— Как подобает сыну полковника Карабанова. В столицу, в военно-учебное заведение! Я хоть под Севастополем не воевал, но за венгерский поход имею отличие. Да мы не хуже других — великий князь меня знает! Я сам с Мишелем поеду в Петербург.
— Господь с тобой, — ужаснулась Елена Дмитриевна, — расстаться с Мишелем!!
— Да, голубушка, не век ему за маменькиной юбкой бегать да шептаться с дворней! Обучать военному распорядку надо с детства.
— Так Мишель будет военным?! — горестно воскликнула Елена Дмитриевна.
— Конечно! А ты хотела бы сделать его… как это… физиком?
Полковник вынул из-за обшлага мундира платочек и пригладил бакенбарды.
— Я всё возьму в свои руки. О разговорах дворовых будет сообщено полиции. Никифору сторожить всю ночь посменно с помощником, ворота всегда держать на двух засовах. Никаких студентов и посыльных дальше ворот не пускать. Захару будет дано приказание ещё раз проверить все сундуки и ящики дворовых людей. А Трофим…
Елена Дмитриевна умоляюще подняла на мужа свои длинные, тёмные, печальные глаза.
— Я этот чулан на антресолях осмотрю сам. Почём я знаю, что там нет пуль и пороха? И почему в распоряжении этого бывшего солдата находятся палаш и пистолет? Всё это никуда не годится, друг мой!
Полковник ещё раз прошёлся к окну и обратно, постукивая каблуками и выбрасывая носки в стороны.
— Тебя же прошу сколько можно умерить расходы по дому. Увы, приходится думать и об этом. Не ровен час, мужики захватят землю, начнут своевольничать, бог знает что! Ах, ступай же, извини!
Но Елена Дмитриевна не ушла.
— Друг мой, — произнесла она, краснея, — я давно хотела поговорить с тобой…
Полковник заложил руки за спину и остановился посреди кабинета как вкопанный.
— Слушаю. О чём?
— Да всё о том же… Мы живём, как в крепости! Люди возвращаются… возвратились уже давно… Государь их простил… их приветствуют, многие их почитают, даже сановники… а мы скрываем правду от Мишеля… Ведь он же всё узнает и без нас… Зачем это?..
— Довольно! Я понял! Конечно, Мишель узнает, но когда?
— Я бы рассказала ему хоть сегодня… Полковник нервно постучал пальцами по краю стола.
— Увы, дорогая Элен, мне, кажется, придётся объяснять тебе всё, как малому ребёнку… Дело не в моей воле — хотя я не люблю этого человека, ты это знаешь, — дело в том, что Мишель мальчик впечатлительный и любопытный. С ним следует обращаться осторожно. Если сразу ему открыть истину, он начнёт задавать вопросы. Придётся рассказать ему все подробности этого несчастного дня на площади! А ведь это окончательно собьёт его с толку и помешает его воспитанию.
— Но в обществе нас уже сейчас считают неисправимыми упрямцами, — сказала Елена Дмитриевна, опуская голову.
— Смотря в каком обществе! Я уже говорил тебе, — неумолимо продолжал полковник, — что готов всё принести в жертву для того, чтобы Мишель получил правильное образование. Я веду подсчёт всего ему необходимого. Ах, мы не так обеспечены, как мои предки-генералы! Придётся многое продать, может быть даже заложить земли, но я добьюсь своего. Когда Мишель станет постарше, я сам открою ему всё. Но раньше он должен уехать в Петербург и стать воспитанником закрытого учебного заведения. Там военный распорядок, там я за него не боюсь! А здесь… — Полковник пожал плечами. — Кажется, я всё объяснил. Ах, ступай, извини!
Елена Дмитриевна поднялась и покинула кабинет так же, как вошла, тихая и прямая, еле шурша шёлковой юбкой.
— Да, мы живём, как в крепости, — пробасил полковник, обращаясь к часам, — но я не могу допустить, чтоб единственный наследник Карабановых не был блестящим офицером. Уж позвольте мне, отцу, знать, что делать с моим сыном! Что?