Черепашкина любовь

«Сюда бы Лу, – подумала Черепашка, украдкой разглядывая своих соперниц. – Вот она бы точно прошла по конкурсу!» Народу в просторном холле телецентра «Останкино» собралось ничуть не меньше, чем на вчерашнем неудавшемся концерте. Но если вчера в клубе были и парни и девушки, то сегодня здесь собрались особы исключительно женского пола. Черепашка никогда не считала себя красавицей, а со вчерашнего вечера и вовсе перестала себе нравиться. Сейчас Люся поглядывала на этих ярко одетых, веселых, раскованных и красивых девушек, которые все без исключения казались ей лучше, чем она сама, и думала с тоской: «Я-то тут что забыла? Сидела б сейчас дома, книжку читала или музыку слушала!» Люся понимала, что ее шансы на победу равны нулю. Но, признаться, это обстоятельство ничуть ее не расстраивало. Очень даже хорошо, что нулю. Сейчас все, что касалось этого дурацкого кастинга, ей было, по выражению Лу, «глубоко фиолетово».
Все мысли Черепашки с некоторых пор занимал лишь один человек на всей земле. Его звали Геной. Сейчас она говорила себе: «Даже если он разлюбил меня или не любил никогда, это ровным счетом ничего не значит. Пусть любит кого хочет, все равно, кто это будет, Лу или другая девушка!» Главное, что она, Люся, невзирая ни на что, всю жизнь будет любить его одного, Гену Ясеновского.
– Черепахина Людмила! – объявил высокий, с надрывом голос.
На этот раз его обладательница, симпатичная блондинка в кожаной мини-юбке, даже не соизволила высунуться из-за двери. Очевидно, ассистент режиссера (а именно эту должность и занимала симпатичная блондинка) просто устала. Еще бы! Ведь кастинг длился уже часа четыре, если не больше.
Она еще раз назвала свое имя и фамилию, сказала, сколько ей лет и что она из Москвы. Отвечая на эти и другие вопросы режиссера, совсем еще молодого парня с длинными черными волосами, собранными сзади в хвостик, Люся не испытывала ни малейшего волнения. Потом ее попросили повторить тоже самое «на камеру» и назвать свой номер телефона. В это время режиссер смотрел на экран монитора, который Люсе виден не был. Когда Черепашку попросили назвать любимых рок-исполнителей, она задумалась на секунду, а потом уверенно перечислила:
– «Ночные снайперы», «Сплин», Земфира.
– Прочитайте, пожалуйста, что-нибудь, – режиссер бросил на нее быстрый, внимательный взгляд. – Стихотворение, басню или прозаический отрывок.
Люся опустила голову, потом резко подняла ее и начала негромко:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад,
Изысканный бродит жираф.
Сердце сжалось в груди и защемило. Люся не заметила, когда на глаза выступили слезы. Просто очертания всех предметов стали почему-то расплывчатыми, нечеткими. Но когда она почувствовала, как крупная слезинка ползет по щеке, то подняла очки и быстро вытерла ее тыльной стороной ладони. Черепашка словно забыла, куда она пришла и зачем. Она читала стихи и видела перед собой не режиссера, а Гену, слышала его тихий, вкрадчивый голос и вспоминала, как они выбирали в булочной торт и он говорил ей, что это стихотворение написано будто бы про нее.
– Продолжайте! Что же вы замолчали? – требовательные интонации режиссера вернули Люсю к действительности.
Она прерывисто вздохнула и заговорила снова, глядя прямо в черный одинокий глаз камеры, на месте которого представляла синие внимательные и всегда чуть насмешливые глаза Гены:
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад,
Изысканный бродит жираф.
Потом режиссер предложил ей взять интервью у девушки-ассистента, представляя, что это – рок-звезда. Потом он дал команду оператору выключить камеру, а сам подсел к Люсе на ступеньки, обтянутые ярко-синей тканью, и начал задавать совершенно праздные и, как ей казалось, не имевшие никакого отношения к делу вопросы. Например, режиссер спросил, какой из школьных предметов ей нравится больше всего, занимается ли Люся спортом, умеет ли она рисовать, любит ли кошек?
– Ну что ж, – наконец режиссер поднялся. – Спасибо большое, милая барышня… Если что, мы вам позвоним…
Когда Люся медленно, как во сне, брела к автобусной остановке, она знала: этого «если что» никогда не случится. И все-таки Черепашка не жалела, что пошла на кастинг.
Прямо с порога мама сообщила ей, что минут сорок назад звонил Гена. Как была, в сапогах, в шапке и дубленке, Черепашка кинулась в комнату, к телефону. Но на другом конце провода слышались лишь длинные печальные гудки.
 
19
Лу и Гена сидели в «Двух клонах». Предлогом для этой встречи явилась все та же кассета «Ночных снайперов». Геша сказал ей, что позвонит Люсе и пригласит ее в кафе вместе с ними. Но когда Лу узнала, что Черепашки нет дома, она неожиданно для себя самой испытала чувство облегчения и странной радости. Ей необходимо было остаться с ним наедине. Лу отчаянно пыталась убедить себя, что действует исключительно ради спасения Черепашки. Ведь из того подслушанного ею разговора Геши и Шурика было совершенно очевидно: за всем этим скрывается какая-то тайна. Одна фраза Шурика: «До четырнадцатого февраля ты занят! Ты очень сильно занят!» – чего стоит?!
«Я должна все выяснить, любой ценой! – говорила себе Лу, собираясь в кафе. – А потом все рассказать Черепашке. Или не рассказать? Все будет зависеть от того, что мне удастся узнать… Но одно, кажется, ясно: он ее не любит». Но еще больше, чем разгадать тайну Геши, Лу хотелось просто увидеть его еще раз… Но в этом она ни за что и никому не призналась бы. Даже себе.
Геша вел себя странно. Он то и дело озирался по сторонам, нервно теребил пальцами медные пуговицы своей джинсовой куртки. В какую-то секунду Лу даже подумала, что ошиблась. Нет, она ему совсем не нравится. Наверное, Геша все-таки любит Люсю…
И в тот самый миг, когда Лу уже раскрыла было рот, чтобы задать самый важный, заранее приготовленный и тысячу раз прокрученный в голове вопрос, он вдруг сказал:
– Я подлец, Лу.
И вопрос, который должен был прозвучать секундой ранее: «Геша, скажи, ты любишь Люсю?» – так и остался незаданным…
Он смотрел на Лу застывшим взглядом. И прежде чем она успела прийти в себя от столь неожиданного признания, Геша начал рассказывать все, с того самого первого, вернее, последнего дня второй четверти, когда ученицы 8 «А» отрабатывали бросок в кольцо. Но кое в чем Геша все-таки не смог признаться Лу. В том, что самому ему казалось самой чудовищной из всех подлостей, совершенных им за эти две недели. У Геши не хватило смелости, просто язык не повернулся рассказать Лу о том, как на переменах и по телефону он передавал Шурику все подробности их с Черепашкой свиданий и разговоров. Про литературный конкурс и повесть Шурика, ради которой, собственно говоря, и было все затеяно, Геша не сказал Лу ни слова. Но ей, признаться, и сказанного хватило!
Пауза, повисшая над алюминиевым, тускло поблескивающим столом длилась целую вечность. Так, во всяком случае, показалось Геше. Обычно в «Клонах» играла какая-нибудь монотонная, сплошь состоящая из электронных эффектов музыка. Сегодня же тут стояла непривычная тишина.
– Только не рассказывай этого Люсе, – охрипшим от волнения голосом попросил Геша.
– Можешь быть спокоен, – пообещала Лу, пристально вглядываясь в стакан с апельсиновым соком. – И что же ты теперь собираешься делать? – Она взглянула на него в упор.
И как ни всматривался Геша в ее черные блестящие глаза, как ни пытался понять, как относится Лу к услышанному, по непроницаемому и какому-то отстраненному выражению глаз сделать это было невозможно.