Браво, Аракс!

- Ничего, — сказала Бугримова, — день ещё большой. Оставим их одних. Пусть осваиваются.
К вечеру молоко было выпито.
- Порядок, Арина Миколавна! — обрадовался Павел Игнатов.
Но Бугримова ничего не ответила. Она внимательно разглядывала Аракса.
Ночь в вольере львята провели более или менее спокойно.
Наутро дрессировщица заметила, что молоко пьёт только Самур.
- Так я и предполагала. И вчера он один всё молоко выдул! У Аракса не работает желудок. Подождём ещё немного, потом примем меры.
Прошёл день.
Львята уже не пугались людей, как прежде. Всё еще держась рядом, они играли и бегали по вольеру.
Однако стоило кому-нибудь подойти поближе к решётке, как малыши прекращали игру и, припав к полу, начинали гневно шипеть.
Аракс не притронулся ни к сырым яйцам, ни к молоку, ни к мясу, обильно политому рыбьим жиром. А сахарной косточкой только поиграл немного, а глодать не стал.
- Готовьте подсолнечное масло, воду, — решительно сказала дрессировщица, натягивая на руки резиновые перчатки. — Будем ставить клизму. Кстати, ребята, и решётку приготовьте!
- Зачем? — спросил Игнатов.
- А ты что, Паша, хочешь, чтобы и на тебе Самур штаны разорвал? Или ещё кого-нибудь за ногу тяпнул? Посидят немного в разлуке, ничего не случится.
Львят разогнали друг от друга и перегородили решёткой. Малыши заметались в отчаянии.
- Потерпите немного, детки в клетке, — сказала Бугримова. — Не убивайтесь так. Жалко мне вас, да ничего не попишешь! Без этой процедуры помрёт Аракс. Такой случай у меня уже был, знаю!
Бугримова и помощники вошли к Араксу с большим куском плотного брезента, накинули его на львёнка. Он взревел, стал барахтаться, кувыркаться.
За перегородкой ещё сильнее бесновался Самур.
- Держите Аракса покрепче, — приказала помощникам Бугримова. — Так… Минуточку… Готово! Ну вот, теперь всё отлично!
Аракс перестал барахтаться, затих.
- Ну как он там? Разворачивайте. Только осторожно! Может броситься!
Но Аракс ни на кого броситься не мог. Он лежал без движения. Глаза его остекленели.
- Господи! Что я наделала! — Бугримова пришла в ужас. — Мёртвое животное! Боже мой! Такой удачный львёнок, смелый, красивый, хороший, куда лучше того, и вот такое несчастье!
- Что с ним? — спросил кто-то.
- Очевидно, шок. Нервный шок… Паралич сердца… Воды! Скорей воды!..
На Аракса побрызгали водой. Пасть приоткрыли деревянной палочкой, влили в неё воду. Бугримова легонько потрясла львёнка.
- Очнись, маленький, очнись!
Но Аракс по-прежнему не шевелился, не приходил в себя. Из его пасти вытекала вода.
В отчаянии дрессировщица опустилась на колени, приложила ухо к груди львёнка. На конюшне воцарилась тишина. Даже Самур на миг умолк, будто почувствовал, что мешает.
- Бьётся сердце! Бьётся! — радостно сообщила Бугримова. — У него просто обморок! Перенервничал. Вот ведь кисейная барышня!.. — Дрессировщица быстро поднялась с колен. — А ну-ка мигом все отсюда!
По её приказу помощники убрали решётчатую перегородку. Самур со всех лап бросился к брату, ткнулся в него носом, растерянно отскочил, снова подбежал, обнюхал, а затем, дрожа от волнения, стал вылизывать его морду, шею, спину, жалобно порыкивая.
- Так, так! Работай, Самур, работай!
Аракс зашевелился, глазки его заморгали. Он вскочил, ничего не соображая, начал трясти головой, будто желая сбросить какой-то груз, затем неожиданно присел, поднял хвост, оглянулся… и застыл в изумлении.
- Всё… порядок, — облегчённо вздохнув, сказала дрессировщица, сбрасывая перчатки. — Ну как себя чувствуешь, а, курносый нос? Полегче тебе стало? Что молчишь?
Аракс зарычал. Все расхохотались.
- Вот теперь уверена, поест с удовольствием!
Ирина Николаевна родилась в Харькове. Её отец — сначала скромный ветеринарный врач, а затем известнейший профессор — работал в ветеринарном институте. Мать закончила музыкальную школу, отлично пела, играла на рояле.ЙДед Ирины со стороны матери — Иосиф Иосифович Федорович — был известным адмиралом, участником обороны Севастополя. В дни обороны командовал вторым бастионом. Во время одного из кругосветных путешествий он взял на борт корабля замечательного русского художника Айвазовского. Они подружились. Художник написал портрет адмирала и подарил ему на память. Для Айвазовского это было большой редкостью: он обычно писал только море, людей же — почти никогда.
Портрет деда висел в доме Бугримовых на почётном месте, в библиотеке отца Ирины. Тут же были помещены две картины Айвазовского — «Шторм» и «Штиль», тоже подарок великого художника.
Дядя Ирины — Михаил Иосифович Федорович был известным черноморским минёром. И по сей день в Ленинградском морском музее целый уголок посвящен адмиралу Федоровичу и его сыну.
Мать Ирины мечтала иметь сына, который, по примеру её отца и брата, посвятил бы себя мореплаванию. Но рождались только девочки. Четвёртой появилась на свет Ирина.
- Не расстраивайся, — сказал жене Николай Иванович. — Что поделаешь, будем воспитывать девочек.
- Конечно, будем, я очень рада, — вздохнула мать. — Мальчик… Девочка… Какая, в общем-то, разница…
Но сама одевала и стригла дочку под мальчика и даже называла не Ириной, а Коленькой, в честь Николая Ивановича.
Николай Иванович иногда разрешал Ирине приходить в ветеринарную лечебницу. А кого только не приносили и не приводили к нему на приём! И коров, и лошадей, и свиней, и коз, и кошек, и собак. А как-то приволокли на верёвке и одногорбого верблюда!
Да она и сама стала подбирать на улице и таскать в дом бездомных щенят, котят, птенцов, выпавших из гнезда или отбитых у мальчишек.
Отец не ругал её за это, а, наоборот, в шутку называл своим «самым главным ассистентом».
Только однажды он запротестовал. На всю жизнь запомнила девочка этот разговор с отцом.
- Почему надо временно воздержаться? — спросила Ирина.
- В городе зарегистрировано несколько случаев бешенства животных.
Отец рассказал ей об этой страшной болезни.
- Её называют ещё водобоязнью, гидрофобией, аэрофобией. У неё двадцать три названия. Болезнь ужасна, неизлечима, смертельна. Я тебя не запугиваю, Аринушка! — Он поднялся из-за стола, достал с книжной полки томик Чехова, полистал его, нашёл нужное место и протянул дочери: — Читай!
Ирина прочла:
«Нет болезни мучительнее и ужаснее, как водобоязнь.
Когда впервые мне довелось увидеть бешеного человека, я дней пять потом ходил как шальной и возненавидел тогда всех в мире собачников и собак».
- И это пишет человек, страстно любящий животных. Ты ведь читала «Каштанку», знаешь, что у Антона Павловича были две собаки — Хина и Бром, я рассказывал тебе, помнишь? И до чего страшное впечатление произвело на него бешенство!
У Бугримова всегда было много работы. Кроме ветеринарного института, его часто приглашали в зоологический сад, на ипподром и в цирк. В зоологическом саду он лечил бегемотов и крокодилов, обезьянок и змей, на ипподроме — чистокровных скакунов, в цирке — всевозможных четвероногих и пернатых «артистов»…
Маленькая «самая главная ассистентка профессора», которая, кстати сказать, очень гордилась этим званием, больше всего, конечно, любила походы в цирк, восхищалась смелостью воздушных гимнастов и канатоходцев, ловкостью наездников, акробатов и жонглёров, храбростью укротителей диких зверей.
Ирина подолгу просиживала в кабинете отца, выбирала книги, читала их и однажды наткнулась на небольшую, в скромной серой мягкой обложке книгу. Девочка уже училась в школе, часто видела, как отец выписывает рецепты, и сразу поняла, что книга эта написана по-латыни.
- Это про зверей? — спросила она отца, указав на небольшой чёрный силуэт льва, нарисованный на обложке под заголовком.
- Нет, Ариша, — рассмеялся отец. — Это книга про знаменитого римского полководца, государственного деятеля и писателя Кая Юлия Цезаря.