Мятные леденцы

— Сейчас мы им тоже покажем! — возмутился он.
— Вымажем смолой? — Китаец посмотрел на него с сомнением. — По-моему, не стоит.
— Нет, смолой мазать не будем. Сделаем что-нибудь другое… Пошли! — сказал он и двинулся по тротуару, держа в одной руке привязанную собаку, а в другой связку консервных банок.
Ребята послушно шли за ним.
Дом Тоньо ничем от других не отличался, за исключением обшарпанного мотоцикла, стоящего у подъезда. Мотоцикл был весь обвешан вымпелами разных клубов и всякими побрякушками. И принадлежал он Маноло, старшему брату Тоньо.
Мальчики оглянулись по сторонам — нет ли кого поблизости.
— Этот? — спросил Пепито, показывая на мотоцикл.
— Ага, Маноло купил его у кого-то. Говорит, что выжимает сто пятьдесят в час. Маноло хороший хвас… хвас…
— Оба они хвастуны, — Китаец продолжил мысль Курро.
— А ещё Тоньо говорил, что они запросто забьют нам пять голов в первом же тайме… Как бы не так!
— Ладно, держи собаку — и ни с места, — приказал Пепито Кике.
— Ты что задумал?
— Вершить правосудие! — выпятив грудь, грозным басом ответил Пепито.
Он пересек улицу, опять огляделся по сторонам и, нагнувшись, стал привязывать связку банок к заднему колесу мотоцикла.
Закончив, он вернулся к ребятам, и они спрятались в подъезде, откуда затаив дыхание стали наблюдать, что же будет. Им очень хотелось побыстрее удрать, но они боялись даже заикнуться об этом.
Из-за угла показался Тоньо с приятелями. Они шли, подбивая ногой камешки, и громко над чем-то смеялись.
Едва они поравнялись с подъездом своего дома, оттуда вышел Маноло, парень лет двадцати, с шевелюрой, начинающейся от самых бровей, и мускулистыми руками боксёра. Не останавливаясь и не замечая никого, даже собственного брата и его компанию, он сел на мотоцикл, включил мотор и едва тронулся с места, как раздался такой грохот, какой бывает лишь во время праздничного фейерверка.
Маноло заглушил мотор, сошёл с мотоцикла, увидел банки, оглянулся по сторонам и, заметив брата, подошёл к Тоньо и, ни слова не говоря, залепил ему оплеуху.
В своём укрытии Пепито важно изрёк:
— Да здравствует справедливость!
Говорилось всё это шёпотом, из опасения, что Тоньо заметит их. Тот стоял на тротуаре красный, глаза блестели от слёз, а рукой держался за щёку. Лео, один из его друзей, начал было смеяться, но, увидев угрожающую позу Тоньо, демонстративно отвернулся, засунул руки в карманы и, насвистывая, пошёл в сторону. Остальные последовали за ним. А Тоньо вошёл в подъезд.
Воспользовавшись случаем, Пепито вместе с ребятами направился во двор. Двор был для них не только площадкой для игр, но он был центром всей их жизни.
Пёс с большим интересом стал обнюхивать карман Кике.
— У тебя ничего от бутерброда не осталось? — спросил Курро.
— Осталось, — буркнул Кике, глядя в сторону.
— Дай ему, — попросил Пепито. — Не жадничай!
— Ему не понравится, — сопротивлялся Кике, — у меня бутерброд с селёдкой… В жизни не видел, чтобы собаки ели селёдку…
— Дай ей попробовать, тогда увидишь.
— Селёдку едят только кошки, — пытаясь спасти бутерброд, отговаривался Кике.
Тогда Пепито засунул руку в карман Кике, вытащил недоеденный бутерброд и, развернув промасленную бумагу, протянул бутерброд собаке. Собака вмиг проглотила его.
— Видел, как ему не понравилось?
— Очень странная собака… — снисходительно заявил Кике.
Пепито ласково гладил дворнягу. Пёс повизгивал и махал хвостом в порыве признательности. Остальные мальчики окружили собаку и, наклонившись, тоже гладили её.
— Я бы взял его, — после недолгих раздумий сказал Курро, — но отец не выносит в доме никаких животных. Говорит, что это анти… анти… анти…
— Конечно! Это антигигиенично! — уверенно подтвердил Кике. — Не будешь внимательным, не убережёшься, сразу к тебе прицепится воспаление лёгких или ещё чего похуже.
— От него, если уж прицепится что, так только блохи, — спокойно возразил Китаец.
— И вообще… он урод, — продолжал настаивать Кике.
— Поэтому ты и есть ему не дал… — с презрением посмотрел на него Пепито.
— Я бы взял его себе, будь он породистый, — неожиданно заявил Китаец.
— Да он породистый! — воскликнул Пепито, но, уловив недоверчивый взгляд остальных, добавил: — Ну ладно, пусть будет неизвестной породы… Но ведь…
— Урод, урод… — упрямо твердил Кике.
— Это настоящая мужская собака, не то что вон те, которых водят здесь, в кудряшках да с бантиками… точно такие же, как их хозяйки… — Он продолжал ворчать что-то в этом роде, а потом вдруг выпалил, не думая о том, что будет: — И вообще я его забираю себе!
Ребята умолкли: все они думали об одном и том же. В этом молчании было и восхищение, и зависть. Всё вместе.
— Какое имя ты ему даёшь? — спросил Курро. Пепито, застигнутый врасплох, стал смотреть в небо.
— Боби! — предложил Китаец.
Имя не понравилось, и ответом было гробовое молчание.
— Я придумал! Я придумал! Сарита! — завизжал Кике, надеясь на больший успех.
— Почему Сарита? — удивился Пепито.
— У моей бабушки был когда-то маленький попугай, и его звали Саритой… — смущаясь, стал объяснять Кике.
Пёс один не обращал внимания на спор. Он вылизывал бумагу с остатками бутерброда, подбирая каждую крошку.
— У него должно быть имя смелого, храброго пса… — размышляя вслух, продолжал Пепито, — чтобы никто не мог его испугать и чтобы он умел бороться… Есть!
Придумал!.. Дракон… Назовём его Драконом!
Пёс, услыхав эту кличку, радостно взвизгнул и стал скакать и кружиться. Сначала он бросился к Пепито, а потом стал ласкаться ко всем ребятам подряд, к каждому, кто произносил это имя.
— Симпатяга пёс, — не мог не согласиться Китаец.
— Сразу видно, что умный пёс… — позабыв обиду из-за бутерброда, с нежностью произнёс Кике.
— Я уверен, что он по… по… по… — начал было Курро.
— Породистый! — уточнил Пепито.
Так пёс был призван своим. А вот позволит ли мама взять его в дом…
  
II
 
Пепито жил в том доме, где на первом этаже была лавка дона Хоакина. Подойдя к лавке, Пепито крадучись стал пробираться к своему подъезду, стараясь заслонить собой дракона.
На тротуаре возле лавки он увидал сложенные штабелем пустые картонные коробки. Он выбрал одну, с трудом засунул туда собаку и, довольный, направился к своей квартире.
Как раз в это время дон Хоакин приводил в порядок лавку после разгрома, учинённого Драконом. А разгром был ужасающий: всё вокруг было вымазано яйцами, везде валялась яичная скорлупа, по всей лавке были разбросаны помятые, грязные коробки.
Потрясая веником и тряпкой, он говорил своей жене, худой женщине с испуганным лицом:
— Убить нужно всех собак! Всех до единой! Не знаю, куда смотрит муниципалитет. Мы платим налоги, а порядка нет…
Жена поддакивала.
У Пепито от ужаса мурашки забегали по спине. Что, если дон Хоакин обнаружит Дракона? Страшно подумать, что будет…
Стараясь быть незамеченным, Пепито крался, прижимая коробку к груди.
— Добрый день, — вежливо поздоровался мальчик, поравнявшись с лавкой.
Лавочник вместо ответа что-то буркнул.
Пепито взбежал по лестнице на второй этаж и осторожно, чтобы не шуметь, открыл дверь.
Их квартира была обыкновенной: две комнаты и столовая, где мама — портниха — весь день шила. Тут же в столовой стояла швейная машина и большой стол, на котором мама кроила.
Когда Пепито вошёл в комнату, она разговаривала с заказчицей, доньей Кларой. Пепито её не любил, он терпеть не мог её разговоров. Она была толстая, большая — ну прямо туша мяса! Туша мяса с короткой шеей, руки у неё были все в складках, как у грудных детей, про которых с восхищением говорят: «Кровь с молоком!» Пепито терпеть не мог таких младенцев. Что в них интересного?