Невеста Данкена
Вспомнив свои собственные дни в колледже, он вынужден был согласиться.
– Но я не получаю от алкоголя удовольствие, – продолжила она. – Таким образом, можно сказать, что я усвоила, по крайней мере, половину бабушкиных уроков. Неплохие пропорции.
– А она имела что-нибудь против азартных игр? – Маделин посмотрела на него, ее губы одновременно изогнулись и смягчились, серые глаза наполнились странным одобрением.
– Бабушка Лили полагала, что жизнь – это азартная игра, и каждый должен рискнуть. Иногда вы разоряетесь, иногда разрушаете дом. – Это было наблюдение, которое она передала своей внучке. Иначе, подумала Маделин, почему она сидит здесь, в пикапе, влюбляясь в незнакомца?
* * *С тех пор, как Риз смотрел на свой дом глазами постороннего человека прошло уже много времени, но, остановив грузовик возле дома, он неожиданно сильно смутился. Краска на доме облупилась и отслаивалась, а надворные постройки находились в еще худшем состоянии. Он давно забросил попытки содержать двор опрятным и вконец разрушил клумбы, когда-то очерчивающие дом, потому что те заросли сорняками. За прошедшие семь лет не было добавлено ничего нового, не заменено ничего сломанного, за исключением предметов первой необходимости. Запчасти для грузовика и трактора были важнее покраски дома. Забота о стаде была важнее стрижки газонов или пропалывания клумб. Проблема выживания не оставила времени для изысканности. Он делал то, что должен был делать, но это не означало, что ему нравился тот внешний вид, в котором пребывал его дом. Ему было ненавистно, что Маделин видела дом в подобном состоянии, тогда как прежде ни одна женщина не стала бы его стыдиться, пусть он и не был достопримечательностью.
Маделин заметила отслаивающуюся краску, но не придала этому значения; в конце концов, в этом не было ничего, с чем нельзя справиться с помощью небольшого усилия и нескольких галлонов краски. Вместо этого ее внимание привлекла крытая веранда с качелями, тянущаяся вокруг всего двухэтажного дома. У бабушки Лили была такая же веранда с качелями, на которых они коротали множество беззаботных летних дней под медленное поскрипывание цепей, пока они тихонько покачивались.
– Это напоминает мне о доме бабушки Лили, – сказала она, ее глаза снова стали задумчивыми.
Он открыл дверь с ее стороны и положил руки ей на талию, спуская ее из грузовика прежде, чем она успела соскользнуть на землю. Вновь совершенно изумленная, она быстро взглянула на него.
– Не хочу снова рисковать с этой юбкой, – почти рыча сказал он.
Ее пульс снова сбился.
Он потянулся в грузовик и одной рукой вытащил ее сумку, затем другой взял ее за руку. В дом они вошли через дверь черного хода, которая оказалась незапертой. Маделин была поражена тем, что он не чувствовал опасности, оставляя дверь открытой, когда собирался уезжать на целый день.
Черный ход вел в комнату, совмещавшую в себе прихожую и прачечную. Мойка и сушилка стояли вдоль стены слева, а правая стена была утыкана крючками, на которых висели различные шляпы, куртки, пончо и ярко-желтые дождевики. Разнообразные ботинки, в большинстве своем грязные, выстроились в линию на резиновом коврике. Прямо впереди, во всю ширину маленького холла, стояла полная ванная, что, как она поняла, было удобно, когда он приходил грязный с головы до пят. Он мог принять ванну, не растаскивая грязь или стекающую воду по всему дому, как произошло бы, если бы ему пришлось подниматься в ванную наверх.
Они повернули налево и оказались в кухне, большой, открытой, солнечной комнате с уголком, приспособленным для принятия пищи. Маделин с интересом смотрела на огромные приборы, которые в ее представлении не соответствовали тому, на что должна была походить небольшая кухня холостого владельца ранчо. Она ожидала чего-то меньшего и куда более старомодного, чем эта рациональная, укомплектованная аппаратурой комната.
– В доме десять комнат, – сказал он. – Шесть внизу и четыре спальни наверху.
– Это большой дом для одного человека, – прокомментировала она, следуя за ним наверх.
– Именно поэтому я хочу жениться, – заметил он так, будто объяснял, почему захотел глотнуть воды. – Мои родители построили этот дом, когда я был ребенком. Я рос здесь. Я хочу передать его своим собственным детям.
Она немного запыхалась и не только от подъема на лестницу. От мысли иметь от него детей она почувствовала слабость.
Он открыл дверь, расположенную сразу же наверху лестницы, и проводил ее в большую, приятную спальню с белыми занавесками на окнах и белым покрывалом на кровати с балдахином. Она издала тихий звук удовольствия. Перед одним из окон стояло старое кресло-качалка, а гладкий деревянный дощатый пол покрывал коврик, несомненно, ручной работы. Сам пол стоил маленькое состояние. Все очарование комнаты заключалось в ее простоте, никакие безделушки не выделяли ее. Но он жил здесь один, напомнила она себе; личные вещи должны были находиться в комнатах, которыми он пользовался, а не в пустых спальнях, ожидающих, когда их заполнят его дети.
Он прошел мимо нее и опустил сумку на кровать.
– Я не могу освободиться на весь день, – сказал он. – Хозяйственные работы должны быть сделаны, поэтому я вынужден предоставить вам некоторое время развлекаться самостоятельно. Можете отдохнуть или заняться чем-то другим, на ваше усмотрение. Если желаете освежиться, ванная прямо внизу в холле. В моей спальне есть отдельная ванная, поэтому не стоит волноваться о возможности столкнуться со мной.
Она мгновенно поняла, что не хочет остаться одна и до конца дня бить баклуши.
– Разве я не могу пойти с вами?
– Вы заскучаете, и потом, это грязная работа.
Она пожала плечами.
– Я и раньше бывала грязной.
Он смотрел на нее в течение одного долгого момента, его лицо выглядело неулыбчивым и невыразительным.
– Хорошо, – наконец, ответил он, задумавшись, будет ли она чувствовать то же самое, когда к ее модельным туфлям пристанет засохший компост.
В ее глазах засветилась улыбка.
– Я переоденусь за три минуты.
Он в этом сомневался.
– Я буду в сарае. Приходите, когда будете готовы.
Как только он закрыл за собой дверь, Маделин скинула с себя одежду, скользнула в джинсы и затолкала ноги в самые старые мокасины, которые привезла с собой именно для этой цели. В конце концов, она не смогла бы как следует исследовать ранчо на высоких каблуках. Она через голову натянула белую хлопковую футболку и вышла за дверь тогда же, когда он оказался внизу, сменив свою собственную рубашку. Риз одарил ее изумленным взглядом, затем его веки отяжелели, когда он окинул пристальным взором ее шею и плечи, оставленные обнаженными кофточкой без рукавов. Маделин чуть не споткнулась, когда этот очень мужской взгляд остановился на ее груди, и ее тело внезапно наполнили жар и тяжесть. Она и прежде видела, как мужчины бросали на ее грудь быстрые скрытые взгляды, но Риз не предпринимал никаких усилий, чтобы утаить свои мысли. Она чувствовала, как ее соски напряглись и затвердели, натираясь о прикрывающий их хлопок.
– Не думал, что вы успеете так быстро…
– Я не переживаю по поводу одежды.
«И не должна», – подумал он. С таким телом ей не требовалось каких-либо других дополнений и приукрашиваний в виде одежды. Он почти пускал слюни от одной лишь мысли о ее грудях и этих длинных, стройных ногах. Их скрывали джинсы, но теперь он точно знал, какие они длинные и красивые, а, когда она повернулась, чтобы закрыть дверь спальни, с замиранием сердца отметил волнующий изгиб ее ягодиц. Он чувствовал себя намного более горячим, чем обещанная погода.
Она шагала к сараю рядом с ним, вертя головой во все стороны, пока вбирала все аспекты ранчо. Позади дома стоял трехдверный гараж, выполненный с ним в одном том же стиле. Она указала на него.
– Сколько у вас других автомобилей?
– Ни одного, – кратко ответил он.