Маленькие дикари (Издание 1923 г.)
Эрнест Сетон-Томпсон
МАЛЕНЬКИЕ ДИКАРИ ИЛИ ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК ДВА МАЛЬЧИКА ВЕЛИ В ЛЕСУ ЖИЗНЬ ИНДЕЙЦЕВ И ЧЕМУ ОНИ НАУЧИЛИСЬ
Изведав мучения жажды,
Я попробовал вырыть колодец,
Чтоб из него черпали другие.
Э. С. Т.ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Новое жилище
Яну минуло четырнадцать лет, и он стал длинноногим, худым, нескладным мальчиком. Он рос непомерно быстро, и доктор нашел, что ему следовало бы пожить годик в деревне.
Дело устроилось таким образом, что Ян должен был работать за стол и квартиру на ферме Вильяма Рафтена в Сенгере.
Сенгер принадлежал к недавним поселениям. Это можно было узнать по тому, что он граничил с непроходимой чащей девственного леса, где в изобилии водились олени. К этому лесу примыкали небольшие просеки. Далее шло поселение, в котором лес и просеки занимали приблизительно одинаковое пространство и оленей совсем не было. Под конец тянулись поля, где оставались лишь маленькие участки леса.
За тридцать лет перед тем в Сенгере поселились ирландские выходцы, большею частью крестьяне. Они принесли с собою старинную вражду, которая долго разделяла Ирландию на два непримиримых лагеря: католиков или «доганов» (никто решительно не знал, почему они так назывались); и протестантов или по другому наименованию «праттисонов». У католиков цвета были зеленый с белым, а у протестантов — оранжевый с голубым, в силу этого последним еще дано было прозвище «оранжевых».
Эти две партии раскололи общественный строй надвое в продольном направлении. Кроме того, существовало несколько поперечных слоев, которые, подобно геологическим пластам, проходили через оба вертикальные отрезка.
В те времена, т.-е. в начале девятнадцатого века, британское правительство охотно оказывало помощь избранникам, желавшим переселиться из Ирландии в Канаду. Помощь эта заключалась в том, что их бесплатно перевозили через океан. Многие лица, не попавшие в число избранников и располагавшие некоторыми средствами, присоединялись к ним и уплачивали за проезд по обыкновенному тарифу пятнадцать долларов. Окружающие не усматривали между ними того различия, которое они установили сами. Уплатившие за дорогу были «пассажирами» и считали себя несравненно выше тех, которые ехали на казенный счет и назывались «эмигрантами». Среди жителей Сенгера это различие никогда не забывалось.
Существовали, однако, еще две другие ступени общественной лестницы. Каждый мужчина, каждый подросток в Сенгере умел владеть топором. Ходячее выражение «молодец» имело здесь двоякий смысл. В применении к какому-нибудь поселенцу, который принимал участие в обычных субботних состязаниях ирландцев в ближайшем городке, оно означало, что тот ловко владеет кулаками. В применении к домашней жизни и работам на ферме оно означало, что поселенец искусный плотник. Человек не удовлетворявший этому условию, пользовался презрением.
Поселенцы строили себе бревенчатые хижины и потому очень ценили хороших плотников. У них существовало два рода домов: одни с выступающими на углах перекрестными балками, другие с заделанными углами. В Сенгере считалось унизительным жить в доме с выступающими балками. Такие жильцы считались подонками общества, и те, которые могли выстроить себе более совершенные жилища, смотрели на них свысока. Еще одна группа выделилась, когда появилась кирпичные постройки, и более зажиточные поселенцы поспешили обзавестись хорошенькими кирпичными домиками.
К удивлению всех, некий Филь О'Лири, бедный многосемейный доган, сразу перескочил от самой плохонькой бревенчатой хижины к кирпичному дому. Представительницы местного высшего общества были не мало смущены этим социальным переворотом, так как теперь девять толстых дочерей О'Лири желали занять место на-ряду с ними. Многие поселенцы, всего каких-нибудь пять лет назад построившие себе кирпичные дома, признали О'Лири выскочкой и долго отказывались вести с ним знакомство.
Вильям Рафтен, как самый состоятельный человек в общине, первый завел себе красный кирпичный дом. Его непримиримый враг Чарльз Бойль, подстрекаемый женою, тотчас же последовал его примеру. Впрочем, Бойль обошелся без каменщиков и клал кирпичи сам с помощью своих семнадцати сыновей. Эти два человека, хотя оба «оранжевые», были злейшими врагами, а их жены соперничали из-за положения в обществе. Рафтен был влиятельнее и богаче. Зато Бойль, отец которого приехал на свой счет, знал всю подноготную о родителях Рафтена и при всяком удобном случае старался его уязвить:
— Нечего разговаривать, выскочка. Все знают, что ты эмигрант!
Это было единственным темным пятном на прошлой жизни Рафтена. Что и говорить — отец его воспользовался бесплатным проездом. Правда, Бойль получил бесплатно участок земли, но это не принималось в расчет. Старый Бойль все-таки был «пассажиром», а старый Рафтен — «эмигрантом».
Такова была новая община, в которую вступил Ян. Слова «доган» и «праттисон», «зеленый» и «оранжевый» к тому времени уже часто повторялись в ней, знаменуя собою вражду.
Мистер и миссис Рафтен встретили Яна на станции. Они все вместе поужинали в трактире, а затем поехали домой. На ферме Яна ввели в большую кухню, которая служила также столовой и гостиной. За печкой сидел высокий, неуклюжий мальчик с рыжими волосами и темными косыми глазками. М-сис Рафтен сказала:
— Иди сюда, Сам. Поздоровайся с Яном!
Сам робко вышел вперед, вяло пожал Яну руку и сказал тягучим голосом:
— Здра-а-а-сте!
Затем он опять спрятался за печку и с унылым видом принялся наблюдать за Яном. М-р и м-сис Рафтен занялись своими делами, и Ян почувствовал себя одиноким и несчастным. Ему очень тяжело было расстаться со школой и променять ее на ферму. Он угрюмо покорился воле отца, но под конец даже рад был уехать из города в деревню. Ведь это всего на год, зато ему предстоит не мало удовольствия! Не будет воскресных занятий законом божиим, не будет хождения в церковь, а жизнь на лоне природы, среди полей и лесов, несомненно, представит много интересного! Теперь, очутившись на месте, Ян чувствовал всю глубину одиночества, и первый вечер прошел для него совсем печально. Он не мог ни на что пожаловаться, но ему казалось, что черное облако отчаяния заволокло для него все, что было светлого в мире. Губы его судорожно подергивались, и он усиленно моргал, чтобы сдержать слезы, готовые брызнуть из глаз. В это время возвратилась в комнату м-сис Рафтен. Она сразу увидела в чем дело.
— Он тоскует по своим, — сказала она мужу. — Завтра все это пройдет.
Она взяла Яна за руку и отвела его наверх в спальню. Минут через двадцать она пришла посмотреть как он улегся. Она поправила ему одеяло и затем нагнулась, чтобы поцеловать его. У Яна лицо было мокро от слез. М-сис Рафтен обняла его и ласково сказала:
— Ничего! Увидишь, что завтра мы будем себя чувствовать отлично!
Затем она благоразумно оставила его одного.
Откуда явилось ощущение несчастия и ужаса и куда оно девалось? Ян не знал; но, как бы то ни было, на следующее утро он уже стал интересоваться своим новым мирком.
