Маленькие дикари (Издание 1923 г.)
Сам скорчил гримасу и отогнул уши наперед, торжественно приготовляясь слушать.
— Однажды индейская сквау попала в плен к какому-то северному племени. Его увели миль за пятьсот, но в одну темную ночь ей удалось бежать. Убежала она не домой, так как знала, что на этой дороге ее нагонят и убьют, а совсем в другую сторону. Местность была незнакомая, и она заблудилась. Единственным ее оружием был нож, единственной пищей — ягоды. Она шла безостановочно несколько дней, пока ее не захватила гроза. Тогда она почувствовала себя в безопасности, так как знала, что враги уже не могут ее выследить. Но приближалась зима, и она до холодов не успела бы добраться домой. Тут она принялась устраиваться на зимовье. Она сделала себе вигвам из березовой коры и добыла огонь посредством трения, при чем взяла для лука завязку от своего мокассина. Она сделала силки для кроликов из ивовых прутьев, сосновых корней и хвороста. Вначале она часто голодала, и питалась березовыми почками и внутренним слоем коры, пока не нашла такого места, где водились кролики. Когда ей удалось поймать нескольких кроликов, она употребила в дело каждый кусочек от их туш. Она сделала себе удочку из жил и крючки из костей и зубов, связанных жилами и склеенных сосновой смолой. Она сделала себе платье из кроличьих шкурок, сшитых иголками из кроличьих костей и нитками из кроличьих жил. Сделала она также разную посуду из березовой коры, сшитой сосновыми корнями. Целую зиму она провела в одиночестве, а весною ее случайно нашел известный путешественник Самуэль Хирн. Ее драгоценный нож почти совсем стерся, но она была сыта и здорова и готовилась в путь к своим.
— Это очень ин-те-рес-но! — сказал Сам, слушавший с большим вниманием. — Я тоже хотел бы так пожить, но с ружьем, и в таком месте, где много дичи.
— Что ж тут особенного?
— Не всякий захотел бы, а главное — не всякий мог бы так жить. А я бы справился!
— Как? Обходиться только ножом? Хотел бы я посмотреть, как ты сделал бы типи! — со смехом воскликнул Ян и затем серьезнее добавил: — Сам! Мы все время играли как будто бы в индейцев. Давай теперь играть взаправду. Будем все делать только из того, что мы найдем в лесу.
— Для этого нужно опять пойти к сенгерской знахарке. Она знает все растения.
— Мы будем сенгерскими индейцами. И оба мы можем быть вождями, — добавил Ян, не желая предлагать себя в вожди или признавать Сама своим начальником. — Я Маленький Бобер. А ты кто?
— Кровавая Грозовая Туча.
— Нет, не годится. Возьми что-нибудь такое, что ты мог бы нарисовать и сделать свой девиз, да покороче.
— Какой здесь самый хитрый зверь?
— Кажется, россомаха.
— Разве она хитрее лисицы?
— В книгах сказано, что хитрее.
— Может она побить бобра?
— Вероятно.
— Ну, так я Россомаха.
— Нет, не смей! Я не стану ходить с товарищем, который меня бьет. Да и это название ни так к тебе подходит, как Дятел. Я всегда зову тебя, когда нужно испортить хорошее дерево или выдолбить кору, — возразил Ян, великодушно оставляя в стороне личную подкладку данного Саму прозвища.
— Это не так еще плохо, как бобровать.
Слово «бобровать» имело свою историю. Топоры и лес играли первенствующую роль у жителей Сенгера: величайшим достоинством считалось уменье обращаться с топором. Прежние поселенцы все в доме делали из дерева: единственным инструментом у них был топор. Существовала даже поговорка, что они «немножко точат топор и бреются им по воскресеньям». Когда отец устраивал своего сына, то давал ему только хороший топор. Таким образом, в Сенгере топор был необходимой принадлежностью для жизни и работ. Все отлично владели топором. Каждый мужчина и подросток был более или менее опытным плотником, но они не подозревали, насколько они искусны, пока среди них не появлялся какой-нибудь «новичок». Существовали определенные правила, как рубить то или иное дерево и как валить его в любом направлении, затрачивая на это как можно меньше труда. Жители Сенгера чуть не с пеленок знали эти правила. Говорят, что бобер наудачу подгрызает дерево кругом, пока оно не упадет. В Сенгере, если дровосек мало-мальски отступал от обычных правил и рубил не так, как следует, то его работу называли «боброваньем». «Работать, как бобер», это была величайшая похвала, но зато «бобровать» дерево считалось неизмеримым позором. Поэтому последняя насмешка Сама отличалась особенной едкостью, которую мог оценить только житель Сенгера.
«Бобровать».
XI
Ян и знахарка
Ян собирался при первом удобном случае снова посетить сенгерскую знахарку.
— Лучше иди без меня, — посоветовал Сам, когда узнал о его намерении. — Она на тебя смотреть не станет, если я буду с тобою. Ты ведь на вид совсем здоров.
Ян пошел один и был даже рад этому. Он очень любил Сама, но тот своею общительностью и остроумием более или менее затмевал его, а главное, всегда перебивал разговор на самом интересном месте. Когда он собирался уходить, Сам крикнул ему:
— Если хочешь, оставайся там обедать. Мы будем знать, отчего ты запоздал.
Он оттопырил щеку языком, прищурив один глаз и ушел в амбар с своим обычным грустным выражением лица. Ян захватил записную книжку (в последнее время он прибегает к ней все чаще и чаще) и рисовальные принадлежности. По дороге он собрал букет цветов и трав. Старуха на этот раз приняла его совсем иначе.
— Войди, войди! Добро пожаловать! Как ты поживаешь? Как здоровье папы и мамы?? Бери стул и садись. Что поделывает этот разбойник Сам Рафтен?
— Сам теперь здоров, — сказал Ян, краснея.
— Здоров! Ну, конечно. Я знала, что его вылечу, и он знал это, и его мать знала, когда отпускала его ко мне. А что она сказала?
— Ничего, бабушка.
— Ах, негодная! Я спасла жизнь мальчику, несмотря на то, что они меня обокрали, а она хоть бы поблагодарила. Прости ей, Господи, как я прощаю, — добавила старуха с худо скрываемой ненавистью. — Что это у тебя? Хорошо хоть цветочков они не могут уничтожить. Деревья они рубят, но цветочки все-таки вырастают каждый год. Красотки мои! Красотки мои!
Ян разложил перед нею цветы. Она взяла один аройник (Arum) и стала рассказывать:
— Это — покаянная трава или индейская репа, а дети называют ее «Джек-на-подставке». Не бери никогда ее корня в рот, а то обожжешь язык. Мальчишки всегда подсовывают новичку этот корень, но уж во второй раз он его не откусит. Индейцы вываривают из него яд и тогда едят. Конечно, это лучше, чем умирать с голоду.
Покаянная трава.
Затем она описала золотую печать (Hydrastis canadensis) растение, соком которого Сам в тот раз намазал себе ногу. Старуха говорила, что на нем лежит, печать Мудрого Короля, и что из его удивительного корня получается лучшее золото в мире.
— Как поздно в этом году «адамов корень»! Некоторые иначе называют его, майским яблоком или царским корнем. Индейцы употребляют его для желудка, а я сама не раз видела, как он вылечивал лошадей от болячек за ушами… А, синий когош! Я его называю спазмовым корнем. Нет ничего лучше от спазмов; его пьют, как чай. Видишь, как листочки съежены? Словно человек в спазмах. Все для нас на земле отмечено, нужно только приглядеться повнимательнее. А вот посмотри, — сказала она, вынимая из кучи цветов желтый «венерин башмачок» (Cypripedium). — У индейцев это — мокассин. Вот истерический корень; он удивительно помогает от истерики. Взгляни на него. Видишь лицо женщины в истерике с растрепанными волосами и отвислой челюстью? Я помню, как дочка Ларри не хотела итти на «место» и заливалась истерикой. Они послали за мной, а я принесла истерический корень. Раньше всего я сказала — «дайте мне кипятку», потом заварила корень и дала ей напиться. И вот — чтоб мне не сойти с этого места! — ей от первой ложки уже стало хорошо. Нельзя пойти и выкопать его, когда вздумается. Надо копать, когда еще нет цветка. Видишь, сила сразу не бывает в двух местах. Она или в цветке, или в корне. Если есть цветок, то корень не годится, словно прошлогодняя солома. Нужно раздобывать его весною или осенью под сухими листьями, тогда сам чорт не знает, где его искать… А это что? Ага! Хорьковая капуста. Ты, наверное, шел мимо излучины, только там она и растет.
