Маленькие дикари (Издание 1923 г.)

— Смотри, как бы я не устроил, чтобы тебя отослали отсюда! — кричал раздосадованный Сам. Я скажу папе, что ты мешаешь работать.
У него глаза были полны воды, а у Гая полны слез. Они оба не заметили постороннего наблюдателя, но Ян его видел. Шагах в двадцати оттуда стоял Вильям Рафтен, бывший свидетелем всей этой сцены. На лице его выражался не гнев, а глубокая печаль и разочарование. И не из-за того, что они поссорились, — нет, он достаточно знал свойственные мальчикам черты, чтобы не придавать этому значения, — а потому что его сын, большой и сильный, да еще поддерживаемый другим мальчиком, в открытой борьбе был побит тощим, полубольным товарищем.
Это была самая горькая пилюля, которую ему когда-либо случалось проглотить. Он молча повернулся и ушел, а о виденном даже не упоминал.
Шагах в двадцати стоял Рафтен.
  
XV
 
Маленькая примирительница
 
Вечером мальчики избегали друг друга. Ян почти ничего не ел и на заботливые расспросы м-сис Рафтен отвечал, что ему нездоровится. После ужина все остались сидеть за столом. Мужчины молчали, так как их клонило ко сну. Ян и Сам дулись. Ян мысленно представлял себе, что Сам даст пристрастное показание, а Гай поддержит его. Вдобавок и Рафтен тоже видел запальчивость Яна.
Настал теперь конец веселым дням в Сенгере. Ян чувствовал себя, как преступник, ожидающий приговора. Из всех присутствующих оживлена была только маленькая Минни, которой недавно исполнилось три года. Она болтала безумолку. Как все дети, она очень любила говорить «секреты». Ей очень правилось кивнуть кому-нибудь, приложив свой розовый пальчик к розовым губкам, а затем, когда к ней нагнутся, шепнуть на ухо: «не говори никому». Только и всего. Так она представляла себе «секрет».
Минни сидела на коленях у брата, и они о чем-то шушукались. Потом она слезла и подошла к Яну. Он приласкал ее с особенной нежностью, так как ему казалось, что теперь только она одна его любит. Она нагнула ему голову, обвила, своими пухленькими ручонками его шею и шепнула:
— Не говори никому!
Затем она отбежала, многозначительно придерживая пальчик у ротика. Что это значило? Послал ли ее Сам, или же это была просто ее обычная игра? Как бы то ни было, она внесла теплую струю в сердце Яна. Он подозвал к себе малютку и, целуя ее, шепнул:
— Нет, Минни, я никому не скажу.
Он почувствовал, что был неправ. Он считал Сама добрым мальчиком, очень любил его и хотел бы помириться с ним. Но нет! Сам грозил выгнать его, значит ему неудобно просить прощения. Нужно, следовательно, подождать и посмотреть.
В течение вечера Ян не раз встречался с м-ром Рафтеном, но побеседовать им не пришлось. Ночью он почти не спал и поднялся чуть свет. Ему хотелось отвести душу и поговорить с м-ром Рафтеном наедине. Однако Рафтен был непроницаем. За завтраком Сам держался непринужденно со всеми, кроме Яна. У него губа распухла, и он объяснял это тем, «что дрался с мальчиками».
После завтрака Рафтен сказал:
— Ян, я хочу, чтоб ты поехал со мной в школу.
«Свершилось», подумал Ян, так как школа находилась по дороге на станцию.
Но отчего же Рафтен не сказал прямо «на станцию»? А вовсе не в его обычае было смягчать выражения. Ничего не сказал он также о вещах, да в шарабане для них и не нашлось бы места.
Рафтен молча правил. В этом не было ничего удивительного. Наконец он спросил:
— Ян, куда тебя прочит отец?
— В артисты, — ответил Ян, недоумевая, какая здесь связь с его увольнением.
— Скажи, артист должен быть очень образованным?
— Чем образованнее, тем лучше.
— Разумеется, разумеется. Я всегда говорю Саму, что образование важнее всего. А много денег зарабатывают артисты?!
— Некоторые много. Знаменитости наживают даже миллионы.
— Миллионы? Неужто? Ты, верно, преувеличиваешь?
— Нет. Тёрнер составил себе миллионное состояние. Тициан жил во дворце, Рафаэль тоже.
— Гм! Я их не знал. Но может и так, может и так. Удивительно, как много значит образование. Я всегда говорю Саму.
Они подъехали к школе. Несмотря на каникулярное время, дверь была открыта, и на крыльце стояли два седобородых старика, которые поклонились Рафтену.
Это были школьные попечители, Чарльз Бойль и Мур. Старый Мур, бедный, как церковная крыса, но добрейшей души человек, в совете служил связующим звеном между Бойлем и Рафтеном. Из всех троих наибольшей популярностью пользовался Бойль. Однако Рафтена всегда выбирали попечителем, так как знали, что он будет заботиться о средствах, о школе и об учениках.
На этот раз назначено было особое совещание, чтобы поговорить о новом школьном доме. Рафтен привез кучу бумаг, в том числе письма из департамента народного образования. Местный школьный округ должен был добыть половину суммы, необходимой для постройки, другую половину соглашался дать департамент народного образования, если соблюдены будут известные условия. Первым делом в школьном помещении нужно было иметь положенное число кубических футов воздуха на каждого ученика: это было очень важно. Но как могли попечители устроить, чтобы выполнить назначенную норму и не перейти выше? Запросить департамент об этом было неловко. Спросить учителя нельзя было, так как он уехал в отпуск, да возможно, что он обманул бы их и потребовал бы больше воздуха, чем следовало. Рафтен блестяще разрешил эту трудную математическую задачу, отыскав себе подходящего помощника в лице худенького мальчика с блестящими глазами.
— Ян, — сказал он, протягивая двух-футовую линейку, — можешь ли ты сказать мне, сколько футов воздуха приходится в этой комнате на каждого ученика… если все места заняты?
— Кубических футов?
— Погоди.
Рафтен и Мур, водя по планам огромными пальцами и с трудом разбираясь в засаленных документах, пришли к выводу:
— Да, кубических футов.
Ян быстро измерил длину, ширину, высоту комнаты. Три старика с почтением и восторгом смотрели как уверенно он это делал. Затем он пересчитал места и спросил:
— Учителя принимать в расчет?
Старики посоветовались между собою и сказали:
— Принимать. Ему нужно больше воздуха, чем каждому из учеников. Ха-ха-ха!
Ян сделал несколько вычислений на бумаге и сообщил ответ:
— Около двадцати футов.
— Смотрите, — торжествующе оказал Рафтен, — получилось то же самое, что у правительственного инспектора. Я говорил вам, что он справится. Теперь давайте план нового здания.
Они опять принялись пересматривать бумаги.
— Ян, сколько будет, если учеников вдвое больше, один учитель, а размеры комнаты такие-то и такие-то?
Ян вычислял с минуту и ответил:
— Двадцать пять кубических футов на каждого.
— Вот, говорил я вам, что архитектор мошенник и хочет отдать нас в руки подрядчика! — раскричался Рафтен. — Он думает, что нас легко провести! Этот план никуда не годится. Все они воры и обманщики!
Ян взглянул на план, которым Рафтен размахивал в воздухе.
— Позвольте, — сказал он авторитетным тоном, которого раньше никогда не позволял себе по отношению к Рафтену. — Надо еще отсчитать сени и раздевальню.
Он вычислил объем этих помещений и убедился, что план совпадает с правительственной нормой воздуха.
Теперь в глазах Бойля засветилась искра злобного торжества. Рафтен, казалось, был разочарован тем, что не нашел плутовства.
— Все-таки они мошенники, и с ними надо держать ухо востро, — сказал он как бы в свое оправдание.
— Слушай еще, Ян. В прошлом году оценочный сбор составлял у нас 265.000 долларов, и мы прибавили к нему школьный налог в 265 долларов, по одной тысячной на доллар. В этом году новый оценочный сбор — 291.400 долларов. Сколько мы получим от школьного налога, если расходы по его взысканию не изменятся?!