Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания
Часть 4 из 145 Информация о книге
5Здесь как-то проезжал поэт влюбленный,Любовью нежных жен не обделенный,Но самая прелестная из дев(Поэт дерзнул сравнить ее с Мадонной)Ждала его у речки Суходрев.6Дом двухэтажный в самом скучном стиле.Шамиль с семьей здесь ссылку перенес.И в их кругу семейственном гостилиПолиция, тоска, туберкулез.7Названья здешних улиц, в них воспетыБунтовщики, гремевшие в веках.Не позабыты первым горсоветомЖан-Поль Марат и даже братья Гракх.8Здесь Циолковский жил. Землею этойЗасыпан он. Восходит лунный диск.И на него космической ракетойПророчески нацелен обелиск.А он не думал вечно спать в могиле.Считал он: «Космос нужен для того,Чтоб дружным роем люди в нем кружили,Которые бессмертье заслужили, —Ведь воскресят их всех до одного!»Он был великим. Он был гениальным.Он путь открыл в те звездные края…Училась у него в епархиальномУчительница школьная моя.В КОМПАНИИ
Эдуарду Бабаеву
1Вот так идти бы сноваВ распахнутых пальто,Шарахаясь от реваМелькнувшего авто,Острить и лезть из кожи,Чтоб всех переорать,Расталкивать прохожих,Путей не разбирать.О этот звонкий вечер,Когда и черт не брат!Всегда б такие встречи,Такие вечера!2Темный парк услаждался джазом.И Венера сияющим глазомВ мир глядела, юна и ясна.Фонари в золотой паутине,И в зеленой небесной тинеПучеглазой кувшинкой луна.«В черные ямы-тени…»
В черные ямы-тени,Знаю, не провалюсь.В лапы воров-привидений,Знаю, не попадусь.И огоньком приветнымСветит мне память свиданья,Делая незаметнымПройденное расстоянье.«Незабвенной бессонницей ночь дорога…»
Незабвенной бессонницей ночь дорога.В шуме ветра, в назойливом звоне цикадОтпылала заря и ушла в берега,И волна за волной откатилась назад.Предо мной все, чем полон полуночный сад,—Вздохи ветра и звезды в просветах аллей,И трепещущей тканью стихов и цикад —Образ твой в голубой полумгле.«Но ты реальна, и слишком даже…»
Но ты реальна, и слишком даже,А голос твой просто груб,И слово, родящее столько миражей,Так редко слетает с губ.Предусмотрительная, сухая.Трезвый и ясный взор.Пошлостью благоухаетЗадушевнейший разговор.Детским этюдом в четыре рукиПоказалось мне все, что было.Может быть, лучше, что мы далеки,И разлука вовремя наступила.«Жизнь моя лежит еще вчерне…»
Жизнь моя лежит еще вчерне.Может быть, и все ее тревогиТолько для того, чтобы вернейИх, созрев, оставить у дороги.«Ей дали порядковый номер. Сполна…»
Ей дали порядковый номер. Сполна,По титулам называя,Парадно ее именуют — ВойнаВторая, Отечественная, Мировая,И люди словно привыкли к ней,Томясь повседневной бедой и славой,Как ожиданием (столько дней!)В вокзальной сумятице и суетнеЗадержавшегося состава.РОКОВАЯ ЧАША
Война! Секирой над головоюЕе внезапная прямота.Весть о ней чашею круговоюПереходила из уст в уста.И все мы пригубили, все мы выпилиИз чаши грозившей каждому гибели.И каждый, кто ждал ее поздно иль рано,В то утро был ею застигнут врасплох.И каждый по-своему, все были пьяны,Все дико; и крик, и молчанье, и вздох.И если иные с сухими глазамиМолчали, предвидя жребий свой,И если, захлебываясь слезами,Плакали женщины наперебой,То мы от убийственного винаНосились по улицам в шумном веселье,Самозабвенно кричали «Война!»,Наслаждаясь тупым металлическим звономСлова этого, эхом сырым повторенным,Пока не пришло похмелье…КАЛУГА, 1941
1Навеки из ворот сосновых,Веселым маршем оглушен,В ремнях скрипучих, в касках новыхУшел знакомый гарнизон.Идут, идут в огонь закатаБойцы, румяные солдаты.А мы привыкли их встречатьИ вместе праздничные датыПод их оркестры отмечать.Идут, молчат, глядят в затылок,И многим чудится из них,Что здесь они не только милых,А всех оставили одних.Вот так, свернув шинели в скатки,Они и раньше мимо насШагали в боевом порядке,Но возвращались каждый раз.«И-эх, Калуга!» — строй встревожилПрощальный возглас. И умолк.А вслед, ликуя, босоножилНаш глупый, наш ребячий полк.