Мишка, Серёга и я

Потом появилась молодая женщина в халате, который она все время запахивала. Ее интересовало, не можем ли мы принять подписку на журнал мод. Я любезно объяснил, что подписка на журналы кончилась пятого декабря.
— Скажи, сынок, — спросила старушка, — а пенсию вы будете приносить?
— Возможно, — солидно сказал я.
— Вряд ли, — сейчас же буркнул Мишка и сердито посмотрел на меня.
— Уж вы там похлопочите, чтобы пораньше принесли! — сказала старушка.
Постепенно образовалась очередь. Старушка пустила нас в свою комнату, а сама пошла по коридору, стуча во все двери. Это была очень большая квартира. Жильцы все подходили. У меня даже устала рука: я выписывал квитанции, а Мишка получал деньги.
Все это мне очень нравилось. Честно говоря, я боялся, как бы не пришлось выпрашивать, чтобы кто-нибудь послал поздравительную телеграмму или купил новогоднюю открытку. Но все вышло наоборот: люди вели себя так, словно мы им очень помогли.
Мне не сиделось на месте. Я готов был обещать, что приму подписку на журнал мод, принесу пенсию, организую прием посылок на дому. Когда женщина в халате купила у нас сразу двадцать новогодних открыток, я от радости даже лягнул Мишку.
Он нахмурился и строго позвал:
— Верезин, на минутку.
— Простите, товарищи, — сказал я очереди и, наклонившись к Мишке, спросил шепотом: — Что тебе?
— Веди себя солиднее. Ты на работе.
— А что я сделал? — огрызнулся я.
В душе я завидовал Мишке, который вел себя так, будто всю жизнь был почтовым работником.
Мы пробыли в этой квартире, наверное, не меньше чем полчаса. Когда мы вышли на лестницу, Мишка толкнул меня в грудь и, засмеявшись, стал радостно потирать руки. Я тоже толкнул его и тоже засмеялся.
— Чего ты на меня кричал, чтобы я солидным был? — спросил я дружелюбно. — На себя взгляни.
— Чучело! Там же люди были, — весело ответил Мишка и опять толкнул меня в грудь.
В эту минуту мне показалось, что с Мишкой все-таки приятно дружить. Он прищелкнул языком и на одной ножке поскакал на следующий этаж.
— Солидный, — сказал я, тоже на одной ножке догоняя его. — Деньги не потеряй.
— Не беспокойся. Знаешь, сколько мы собрали?
— А ты знаешь?
— Не знаю. Посчитаем?
Мы остановились и стали считать деньги.
…Когда, обойдя все квартиры, мы подходили к почте, нас окликнули. В подворотне стояло несколько наших ребят. Вид у них был хмурый и растерянный.
— Что случилось? — спросил Мишка.
— Вы ничего не знаете! — воскликнула Студя. — Мы возвращались с Ирой, а навстречу нам Петр Ильич с инструктором рано, который у нас завучем был. Говорят, что для учеников это не дело — на почте работать. Что нас еще нельзя к деньгам подпускать. Вообще роно запрещает. Патрули — пожалуйста. А открытками пусть торгуют взрослые.
Настроение у меня сразу испортилось.
— Черта с два! — вызывающе сказал Соломатин. — Может, мне деньги нужны? Может, я коньки хочу купить? — Он снова выглянул на улицу.
— Где Геннадий Николаевич? — спросил Мишка. — Вы ему рассказали?
— Пошел звонить в роно, — ответил Соломатин. — Минут пятнадцать назад.
— В райком комсомола надо, — решительно сказал Мишка. — Там разберутся. Нас с Верезиным жильцы знаете как благодарили?
— Подумаешь, — пожала плечами Ира. — Нас тоже благодарили.
— Всех благодарили, — сказал Соломатин и вдруг закричал: — Идет!
Он побежал навстречу Геннадию Николаевичу. Мы поспешили за ним. С Геннадием Николаевичем шли Аня Мальцева, Леня Ершов и Костя Борисов.
— Ну что?! — закричал Соломатин.
— Не дозвонились, — ответил Борисов. — Никто не отвечает.
Мы окружили Геннадия Николаевича. Он был в пальто, но без шапки, и в волосах его застряли снежинки.
— Что же делать? — спросил Мишка. — Может, в райком комсомола сходить?
— Может, в райсовет? — предложил я, вспомнив, как хорошо приняли там ребят в свое время.
— Пожалуйста, без паники, — поморщился Геннадий Николаевич. — Люди ждут писем. Забирайте их и расходитесь. Завтра я сам все выясню.
— А если вас с работы снимут? — испуганно спросила Студя.
Эта мысль не приходила нам в голову.
— Пусть только попробуют! — крикнул Соломатин.
— Мы родителей поднимем! — поддержала его Аня.
— Всем классом в другую школу перейдем! За Геннадием Николаевичем! — горячо сказал Мишка.
Сейчас мы были готовы в огонь и воду за Козлова. Мы спрашивали у него, что делать, и ждали, что он нас защитит (а завтра мы придем в школу и опять сорвем урок математики. Геннадий Николаевич опять будет загнанно на нас поглядывать. А Мишка снова будет дуться и ходить мрачнее тучи).
Все-таки мы очень странные люди.
  
II
 
Мы разнесли еще одну порцию писем. Но на этот раз ни Мишка, ни я не испытали никакой радости.
Когда мы вернулись на почту, Геннадий Николаевич спросил:
— На сегодня всё?
— С письмами всё, — ответил Мишка. — Но мы хотели заглянуть еще в несколько квартир. Вдруг кто-нибудь хочет телеграмму послать?
— Я отправил домой Борисова и Соломатина, — сказал Козлов. — У них с физикой неважно. Разнесете их почту? Потом они вас тоже подменят.
— Сомневаюсь, что это «потом» наступит, — сказал я.
Геннадий Николаевич насторожился.
— То есть?
— Может быть, завтра нам придется расстаться с почтой.
— Не можешь ли ты, Верезин, сомневаться про себя? — с внезапным раздражением сказал Геннадий Николаевич.
Ребята закричали, что я нытик, Фома неверующий и вечно порчу им настроение.
Я понимал, что ребята сами волнуются и что особенно нервничает Геннадий Николаевич. Ведь из всех его выдумок нам понравилась именно работа на почте. Но что бы там ни было, оскорблять меня он не имел никакого права. Я надулся и сказал:
— Пожалуйста. Я согласен пойти вместо Борисова и Соломатина.
— Правильно, — с облегчением проговорил Геннадий Николаевич. — Иди.
— Ты взял письма? — обиженным тоном спросил я Мишку.
— Взял, — зло буркнул он и, не дожидаясь меня, пошел к двери.
Я направился вслед за ним, но, задержавшись на пороге, обернулся и сказал:
— У нашего класса вообще есть такая черта: ни с того ни с сего набрасываться на человека. Помните, как вы беседовали со мной однажды? (Я намекал на тот случай, когда меня побили.) Сейчас нам нужно держаться вместе. А вы меня оттолкнули. Вы подумали, в каком настроении я сейчас уйду?
— Ради бога, уходи! — взмолился Геннадий Николаевич.
— Вы могли бы и не просить! — отрезал я и вышел, старательно прикрыв за собой дверь.
Я был очень доволен тем, что так спокойно и с таким достоинством отчитал ребят.
Среди писем, которые мы должны были разнести, почти десять штук было адресовано Н. С. Черных.
— Это же Николаю Сергеевичу! — с радостью воскликнул я.
— Ну и что? — сквозь зубы спросил Мишка.
— Во-первых, брось дуться, — сказал я великодушно. — А во-вторых… Конечно, другой на моем месте не стал бы заботиться о людях, которые так его обидели. Во-вторых, Николай Сергеевич может нам помочь.
— Думаешь? — загорелся Мишка.
— Конечно. Один звонок в ЦК партии.
— Он тебя узнает?
— Как-нибудь, — сказал я со снисходительной улыбкой. — Ведь я все-таки один из его литературных героев.
Говоря откровенно, мне хотелось зайти к Николаю Сергеевичу еще и по другой причине.
После того как появилась статья в «Комсомольской правде», я узнал, что такое слава. Я выступал на комсомольском собрании, написал заметку в стенную газету. Папа подарил мне новую авторучку. Когда нам кто-нибудь звонил, мама прежде всего рассказывала о «Комсомольской правде». Все просили меня к телефону и горячо поздравляли. Мне стало казаться, что так будет всегда. Но через каких-нибудь три дня все забылось. Как будто центральная пресса только и делает, что пишет о восьмиклассниках!
Я полагал, что сейчас, когда мы зайдем к Николаю Сергеевичу, моя слава непременно возродится.