Чуффеттино

  
Глава вторая, в которой Чуффеттино достойным образом оставляет школу и возвращается домой
 
В один прекрасный день Чуффеттино отправился в школу очень не в духе. Сдавали экзамены за два месяца, а наш мальчуган не знал ни единого слова из пройденного. Учитель, лысый, высокий старик с огромными очками на носу, которые издали можно было принять за фонари локомотива, в длиннополом зеленого цвета пальто особого покроя, похожем на чехол гигантского зонтика, — тотчас же вызвал его к доске. Учитель должен был быть очень сердит на Чуффеттино, который за несколько дней перед тем позволил себе прицепить к складкам его пальто какую-то смешную фигуру, вырезанную из бумаги, но почтенный педагог был воплощением доброты и незлопамятности.
— Начнем! — обратился он к мальчику, стоявшему у доски. — Сейчас, прежде чем спрашивать тебя из арифметики, я хочу поговорить с тобой немножко о грамматике.
Чуффеттино бросил красноречивый взгляд на одного из товарищей. Взгляд этот ясно говорил: «Если не поможешь — я пропал».
— Итак, — продолжал учитель — скажи мне, что такое грамматика?
Чуффеттино продолжал переговариваться по беспроволочному телеграфу с приятелем.
— Ну, так что же такие грамматика?.. Чему она нас учит — отвечай!
Мальчуган — ни звука.
— Ну, кому я говорю? Чему нас учит грамматика?
— Чему… нас… учит… грамматика? — переспрашивает наш герой, останавливаясь на каждом слове.
— Ну, да! Чему она нас учит?
— Всему, чему хотите! — выпаливает вдруг мальчуган, думая, что нашел, наконец, выход из затруднения.
— Что?! Как — чему я хочу!? Что за манера отвечать! Грамматика нас учит… слушай и запомни хорошенько. Повторяй за мной. Грамматика нас учит…
— Грамматика нас учит…
— Правильно…
— Правильно…
— Читать и писать.
— Читать и писать.
— Верно. Вижу, что ты делаешь успехи. Перейдем теперь к другому. Человек — какое это слово? Это имя, но какое? Нарицательное — да?
— Имя нарицательное.
— Отлично. А какого оно рода? Кстати — скольких родов бывают имена нарицательные?
Чуффеттино опять умоляюще взглядывает на товарища, который поднимает два пальца и тихо шепчет: «дв… дв»… Чуффеттино, не расслышав, — быстро:
— Двадцать.
Учитель привскакивает в кресле, как ужаленный.
— Что?!! Да подумай же хорошенько. Это так легко: Ну, — сколько же родов? Будь молодцом. Отвечай: дв… дв…
— Двести!
Бедного учителя бросило в холодный пот.
— Две тысячи! — объявляет еще громче Чуффеттино.
— Да нет!.. Двести!.. Две тысячи!.. Два миллиона!!! Осел! Дурак! Скотина! — кричит педагог, теряя всякое самообладание. — Родов — два-а-а-а… Два-а-а! понимаешь? Мужской род и женский. Понял?..
Потом, овладев собой, учитель продолжает спокойным тоном.
— Ну, теперь перейдем к другому.
Чуффеттино надувает щеки и поднимает взор к небу. «Уф! длинная история!» — произносит он мысленно.
— Я надеюсь, что в арифметике ты более силен. Сейчас дам тебе задачку. Легонькую, легонькую… Будь только немножко внимателен… Слушай: у тебя в корзинке 27 каштанов…
— Гм!..
— Гм? — Что это значит?
— Ничего. Я просто так сказал: Гм!
— Слушай же: у тебя в корзинке 27 каштанов, и ты должен пройти расстояние в один километр длиною. Через каждые пятьдесят метров ты останавливаешься и съедаешь по одному каштану… Запиши эти числа на доске… Теперь ответь мне: когда ты пройдешь этот километр — сколько каштанов у тебя останется?
На этот раз приятель Чуффеттино поднимает кверху 7 пальцев, но мальчуган делает отрицательный знак головой.
— Сколько же? — спрашивает учитель, поправляя очки.
— Все — решительно отвечает наш герой.
— Все! — повторяет учитель, снова выходя из себя. — Как — все? Глух ты — что ли? Если через каждые 50 метров ты будешь съедать по одному каштану…
— Да я их совсем не буду есть! Я каштанов не люблю.
При этой новой выходке весь класс разражается громким неудержимым хохотом.
Учитель окончательно свирепеет.
— Вон! Вон отсюда! — неистово кричит он. — Домой, мальчишка! Негодяй! Мерзавец! Жалею твоих родителей… Иметь такого сына! Какую будущность ты себе готовишь?! — Ну, живо отсюда, живо! И чтобы я больше никогда тебя здесь не видел. Никогда! Понял?..
В ответ на всю эту гневную тираду Чуффеттино только слегка пожал плечами и проговорил таким спокойным голосом, точно ровно ничего не случилось:
— Правильно! Мне и самому здесь очень надоело… Не понимаю, дорогой господин учитель, как вы можете находить удовольствие во всех этих книжках?! Ваше счастье! До свиданья и спасибо!
Выйдя из школы, Чуффеттино почувствовал прилив необыкновенно веселого настроения духа. Он кинулся бежать во всю прыть по направлению к мастерской своего отца, выкидывая по дороге самые дикие прыжки и скачки.
— Папа, — радостно кричал он, завидя издали сарайчик башмачника. — Послушай! Папа…
Услыхав его голос, дядюшка Анастасий с удивлением высунул голову из дверей своей мастерской.
— Что такое? Разве сегодня не учатся? — спросил он.
— Ни сегодня, ни завтра! — восторженно объявил Чуффеттино, успев подбежать к порогу сарайчика как раз во-время, чтобы дать обычный пинок ногой бедной Джиджи, которой не удалось улепетнуть от своего мучителя.
— Как? И завтра не учатся? — переспросил дядюшка Анастасий с волнением. — Но почему же? И когда же опять откроют школу?.. Думать, что ты целыми днями будешь на свободе!..
— Школу больше никогда не откроют! Разве ты не знаешь новости? Правительство запретило детям учиться, а учителя устроили забастовку.
— Что ты мелешь, лгунишка? Опять сочинил какой-то вздор! Постой, постой, вот я сейчас сам пойду и все узнаю толком.
В то время, как дядюшка Анастасий торопливо развязывал свой передник, у дверей мастерской появился сам учитель, который, воспользовавшись рекреацией, пришел рассказать старому башмачнику о проделках его сына.
— Послушайте, — сказал он, — Мне пришлось выгнать вашего мальчишку из школы, потому что иначе он кончил бы плохо… Это бессовестный лентяй, бродяга! Мне от души вас жалко, дядюшка Анастасий. Вы — честный работник.
Старый башмачник был поражен, как громом. Что Чуффеттино был лентяем, сорванцом, самым плохим учеником в школе, — это он, конечно, знал, но чтобы он мог дойти в своем поведении до того, чтобы быть выгнанным, — этого он не предполагал! Слова учителя его глубоко потрясли, и он в сильнейшем волнении бессвязно бормотал:
— И это еще!.. И это!.. О, что ты со мной делаешь! За что ты меня так мучаешь? С самого своего появления на свет этот ребенок причиняет мне одни только страдания… А я так желал его!.. Но что же мне теперь делать… Что делать? Выгнать его из дома — я не могу… Он мой сын и, к своему стыду, я люблю его… Он останется со мной. Но что я буду с ним делать? Что делать?..
Дядюшка Анастасий судорожно всхлипнул и отер глаза обратной стороной ладони. Чуффеттино в глубине души не был злым мальчиком. Горе отца его тронуло. Он подошел к нему и тихо шепнул:
— Папа… Я больше не буду… Прости!
— Жалкий ты мой! Ведь всего хуже ты сам себе делаешь. Я-то тебя прощу, да мое прощение беды не исправит… А поправить нужно.
— Я поправлю…
— Но как? Чем? Господин учитель! Научите нас, посоветуйте!..
— Отдайте его обучаться какому-нибудь ремеслу. По-моему это лучше всего. Если его хозяином будет человек взыскательный и строгий, — кто знает, — может быть, он и исправится.
Башмачник снова взялся за дратву; а герой наш протиснулся после долгих усилий между спиной отца и стеной лавчонки, заняв место бедного Джиджи.
Башмачник сидел внутри мастерской, а учитель напротив его, наполовину в мастерской, наполовину на улице, за недостатком места. Солнце безжалостно жгло его затылок, и учителю казалось, что он поджаривается.