Ленькин салют
— Помню.
— А вот того и не знаешь, что это я с Димкой пускал. И никто не знает, — Ленька торжествующе смотрел на Женю. — Я даже тебе не сказал.
— Ну, хорошо. Только держитесь от пещеры с матросами подальше, чтобы шпики не пронюхали и не бросились к ним.
— Знаю. А за нас не бойся. Как увидишь ракеты, значит, — все в аккурат.
Получив дачку листовок, Ленька шмыгнул за дверь и бесследно растаял во тьме.
Сколько раз он вот так появлялся ночью и исчезал. Дело делал он чисто, не раз доказывал свое проворство, ловкость, находчивость, и все же, проводив его, Женя всегда беспокоилась, опасаясь случайного провала. И сейчас, томясь в ожиданий, она то и дело поглядывала на часы. А стрелки будто застряли на месте.
Чтобы как-то скоротать время, Женя взяла книгу и, придвинув стол с коптилкой, легла на кушетку. Глаза ее бегали по строчкам, а беспокойные мысли сверлили, сверлили. Она откладывала книгу, снова брала ее в руки, но прочитанное не задерживалось в памяти, а оставалось где-то за пределами сознания.
Будильник показывал уже двенадцатый час. Женя накинула на плечи пальто и вышла во двор.
Глухая застоявшаяся тьма. Ни одной звездочки; низкие облака застлали небо. В воздухе промозглая сырость, прохватывающая до дрожи.
Запахнув плотнее пальто, Женя прошла мимо виноградных лоз к забору. Здесь пахло влажной землей, прелыми листьями, каким-то еще грустным, едва уловимым запахом тления. Она долго вглядывалась в темноту и напрягала слух. Ни огонька, ни просвета в небе, ни звука. Даже лая собак не слышно. А ведь где-то тут рядом люди ютятся в погребах, хатенках, подвалах. Чуть левее, внизу, раскинулась станция. Но и там все мертво: ни человеческого голоса, ни лязга буферов, ни гудка паровоза. Давящая тишина.
Зябко поежившись, Женя повернула обратно к дому. И в этот, миг тьма перед ней расступилась. Донесся сухой треск, и красные ракеты одна за другой высоко взлетели над Морозовой горкой. Заревом вспыхнули низкие облака я отраженным багряным светом залили притаившуюся слободку. Описав крутую дугу, ракеты погасли, рассыпав во тьме светящуюся пыль. И снова тьма. Еще черней, чем прежде.
Сердце Жени гулко билось. Она напрягала зрение, стараясь различить силуэт горы, но чернота поглотила и дали, и ближние постройки, и даже кусты смородины рядом.
Но вот взвились гроздья белых ракет, озарив трепетным голубым сиянием гору, склоны ее, усыпанные домишками, и станционные пути на дне котловины. И опять над головой с треском расплеснулись яркие брызги и растворились во тьме.
До слуха Жени донесся скрип двери в соседней хате, шаги и удивленный голос девочки: «Мам, смотри, опять, кажись, листовка». — «И в самом деле» — отозвалась мать.
И в других дворах то там, то здесь хлопали двери, повизгивали садовые калитки, — люди выскакивали из хат во дворы, в огороды. Улица просыпалась, наполняя ночь приглушенным гулом удивленных, встревоженных и радостных голосов.
Подождав, когда вспышки огней прекратились, Женя вошла в дом.
X
Утром, лишь только Женя успела одеться и поесть, хлопнула во дворе калитка. Через минуту дверь комнаты распахнулась и на пороге появился Игорь. Лицо красное, пальто распахнуто, грудь ходит, точно кузнечные меха. Видно было, что он бежал.
С тех пор, как Женя стала работать в подполье, они друг к другу не заходили, а встречались либо на конспиративной квартире в подпольной типографии, либо в заранее условленном месте. Чем вызвана такая неосторожность с его стороны? Она плотно прикрыла дверь комнаты:
— Что случилось?
— Об этом и я хочу тебя спросить! — Игорь перевел дух. — Скажи, кто тут ночью пускал ракеты?
— Кто? Ленька. Он разнес листовки, а потом в честь победы на фронте устроил новогодний салют.
— Это твой голосистый певун, что стишки под карикатурой писал?
— Он самый.
— Ай да парнишка! Ха-ха-ха-ха! — Игорь залился грудным раскатистым смехом.
— Ты чего? — улыбнулась Женя, невольно поддаваясь его неудержимому веселью.
— Ну и отколол же он номер… Жаль такого в лес пускать. Его бы к нам в штаб связным. Ха-ха-ха!
— Чего ты смеешься? В чем дело?
— Ты знаешь, он своими ракетами весь город поднял на ноги! Все говорят, что пускали их парашютисты-десантники. Народ радуется. Вот-вот ждут советского десанта под Севастополем и наступления наших на Перекопе и в Керчи.
— Это все Ленька, — засмеялась и Женя, — он придумал новогодний подарок!
— А шпикам — мороку: будут ловить «парашютистов». Молодчина твой Ленька.
— Ну хорошо, Игорь, иди, а то мне пора на работу.
— Иду, иду. Вечером жду, вместе будем записывать передачу.
Игорь первым вышел на улицу и, свернув к обрыву, крутой тропой сбежал вниз к железнодорожным путям станции.
Ушел он вовремя. Женя видела из окна, как на дороге, где желтел глинистый выступ Зеленой горки, показался взвод полевых жандармов и полицаев. Начинался прочес. Подождав минуты две, она тоже вышла на улицу.
Жандармы уже шарили по хатам, заглядывали в погреба, сараи, развалины. Группа полицаев поднималась в гору, чтобы оцепить слободку. Пока Женя дошла до вокзала, ее дважды останавливали и проверяли документы.
За виадуком облавы не было, и она прибавила шагу. Впереди открылась Южная бухта. День серый, пасмурный, и вода в ней тускло-зеленоватая. У пристани гул голосов, скрип лебедок — пленные разгружали прибывший морской транспорт.
Вдоль бухты по косогору тянутся в город трамвайные рельсы, заржавевшие, местами скрюченные взрывами бомб; а рядом с ними бежит дорожка, прижимаясь к глинобитному забору, за которым обрыв, нависший над причалами бухты.
Женя поднималась этой дорожкой и все время думала о Леньке и ночном салюте. Бесспорно, затея ему удалась, но все ли сошло гладко?
Она одолела уже половину подъема, как вдруг перед ней из пролома в стене выскочил Ленька. Веселые морщинки тонкими лучиками разбегались от его улыбчивых глаз.
— А я как раз тебя поджидаю, — сказал он. — Ну как, видела?
— Хорошо, Леня, вышло. И, главное, вовремя.
— Правда? Я даже не думал, что так здорово получится.
Резонанс, вызванный ночным «салютом», удивил его самого, и он чувствовал себя героем дня.
— Погоди, не то еще будет, когда мы из лесу принесем взрывчатку. Мы им тут на складах такой фейерверк устроим, что век помнить будут.
— Скажи, вас никто не видел, когда вы спускались с горы? — спросила Женя.
— А мы и не спускались, а прямо по горе прошли, к боцману в пещеру, а оттуда утром сюда, на пристань.
— Правильно сделали. У нас на слободке сейчас облава. Ну, беги, пока никто не видел. И в другой раз на улице не подходи.
Ленька юркнул в пролом и исчез из виду.
После этого разговора опасения и тревоги за Леньку у Жени рассеялись.
Но вечером, возвращаясь домой, она увидела на дороге уличного старосту, окруженного толпой мальчишек. Навстречу ей шел Ленькин товарищ Санька. Поравнявшись с ним, она спросила, о чем староста разговаривает с ребятами.
— Он все выспрашивает, у кого из нас есть ракетницы. А мы, дураки, так ему и сказали, — Санька, хитро подмигнул и озорно засмеялся.
«Выспрашивает? Значит, что-то учуял и теперь ищет среди ребят «языка». Как бы кто из них не сболтнул про Леньку или Димку с Витькой. Ведь ребята все знают друг про друга».
XI
Прошло недели две. Новые радостные вести с фронта о прорыве блокады Ленинграда отодвинули и заслонили собой ночное новогоднее происшествие, и оно мало-помалу стало забываться. Ленька уверял, что старосте ничего не удалось выведать у ребят, и Женя была довольна, что все сошло благополучно.
Но не так все обстояло, как ей казалось. Придя как-то с работы, она занялась уборкой квартиры и стала протирать снаружи единственное сохранившееся в окне стекло. Вдруг послышался сильный рев мотора. Обычно так надрывно гудели грузовики, когда поднимались на Зеленую горку, преодолевая крутой подъем. Гул приближался, усиливался.
