Голубой берег

— Здравствуй, здравствуй, — сказал он и, пожав мне руку, быстро оглянулся несколько раз кругом. — Якши винтовка… — оказал он улыбаясь и, подойдя вплотную, потянул винтовку у меня из рук.
Но я не выпускал винтовку. Джалиль снова потянул ее к себе.
— Ташла — бросай! — сказал я.
Но он засмеялся, глаз его за стеклами темных очков не было видно.
— А ну, кто сильней будет, — сказал Джалиль Гош и снова потянул винтовку к себе.
Я вспомнил все разговоры о Джалиле, рассказы Барона о том, что он бандит и самый отчаянный контрабандист. Встреча с ним с глазу на глаз в горах не могла быть приятной. Однако я, сделав равнодушное лицо, протянул ему ружье.
— Ты хочешь посмотреть ружье? — спросил я. — На, пожалуйста.
Сам я сел на камень и принялся сворачивать папироску, одним глазом следя за Джалилем. Он тем временем осмотрел ружье, погладил его рукою и хмуро уставился на меня.
— А если я тебя убью? — вдруг спросил он.
Вопрос был неожидан.
— Ну что ж, — сказал я спокойно. — Значит, я буду убитым. Только и всего… Только ты меня не убьешь. Это я знаю. Тут уже он удивился.
— Отчего же? Что ты мне сделаешь? Пойдешь жаловаться Барону?
— Зачем мне Барон? Меня Барон не слушает.
— Ты с Бароном — одно и то же! — сказал Джалиль и выругался. — И ты советская власть и Барон — советская власть…
— А почему ты не любишь советскую власть?..
Мы сели на камень. Джалиль тоже закурил, отдал мне ружье.
— Вот что, Джалиль, — сказал я как ни в чем не бывало. — Мы уезжаем. Нам нужны караванщики. Пошел бы ты к нам в караван?..
Джалиль от неожиданности умолк и с изумлением уставился на меня.
— Знаешь, я тебя в самом деле убью, — оказал он. — Ты мне не говори такие вещи. Джалиль — не караванщик. Джалиль — не верблюдчик…
Мы посидели еще некоторое время молча. Джалиль нахмурился, задумавшись, потом сплюнул папироску и встал.
— Сары-кар, — сказал он, не глядя та меня, — желтый снег придет, откроются перевалы в Кашгар, дороги в долину… Джалиль Гош уйдет отсюда далеко-далеко… Здесь Барон, здесь гнилые люди, здесь надоело охотнику Джалилю…
Он посмотрел задумчиво в сторону, вниз, в долину, как будто действительно там уже открылись дороги и зазеленели поля, и, вскинув ружье на плечо, не попрощавшись, зашагал прочь. Он ловко перепрыгивал через снежные уступы. Я увидел его высокую черную фигуру, движущуюся среди белого океана горных снегов и туманов. До меня донеслись обрывки песни:
«Скоро, скоро появится Сары-кар. Желтый снег съест белый снег. Откроются дороги в Кашгар, в Фергану, в Каратегин, в зеленые долины».
Вскоре он скрылся из виду. Я пошел тоже вниз, по уступам, разыскивать Карабека и Саида и вскоре услышал выстрел. «Наши охотятся», — решил я и прибавил ходу.
Скатываясь и сползая по некрутому склону, обогнув скалу, я очутился в долинке. Здесь я увидел двух охотников.
Но это были не наши. Первый был Барон, а второй — тот низенький вчерашний японец, которого мы встретили у Барона. Японец был с ружьем, а Барон без ружья.
Скатился к ним я неожиданно для себя, да и наверное для них. Барон от изумления начал гримасничать, как обезьяна, и потом здороваться со мною.
Японец вежливо поклонился мне и протянул руку. Не зная, о чем говорить, мы молча смотрели друг на друга. Он разглядывал меня прищурясь; японец заговорил первый.
— Агроном? — спрооил он меня.
— Да.
— О! Я тоже почти агроном. Вы занимайся ячмень. Высокогорный ячмень для семена…
— Да.
— Я тоже немножко занимайся ячмень. О, замечательный культур. Только здесь нельзя сей ячмень, нельзя сей пшеница. Он не будет расти здесь. Очень дикий, голый место.
Он насмешливо щурился и мяукал, и мне очень хотелось ударить его по кошачьей физиономии. Я отвечал ему нехотя.
— Нет, почему же? Место замечательное. Здесь будет плодороднейший край.
— О, да. Только в этот край плохие дороги. Сейчас снег, сейчас буран, сейчас желтый снег, сейчас зима или весна, уважаемый агроном все равно не мог попасть домой. Агроном гуляй, занимайся охотой, стреляй козел… Я тоже немножко занимайся охотой.
— Да, агрономы занимаются не только посевами…
— О!.. Я очень любил занимайся охотой. В этом много прелесть! Только, конечно, много ходиль, лазай, уставал, но, конечно, нельзя на охота без некоторых неприятность…
Японец по-прежнему насмешливо осматривал меня. Вдруг Барон закричал:
— Смотри: киик, скорей стреляй, скорей!
Я до того устал, что мне было не до козла, но все же я быстро вскинул винтовку и два раза выстрелил в указанное место, темнеющее среди скал. Видел я плохо, но хорошо заметил, что из-за сугроба никто не выскочил.
— Козел, козел убит! — закричал я.
Мы все заспешили, проваливаясь в снегу, к сугробу. Рога козла, казалось, были закинуты назад.
Каково же было наше удивление, когда мы, подбежав ближе, увидели, что это был вовсе не козел… На снегу лежал во весь рост Джалиль Гош. Снег вокруг был красен от крови.
Я был потрясен и взволнован: «Убил, убил Джалиля!»
Барон торжествовал, он кричал, что было сил. Я стоял, опустив голову, не обращая внимания на него, обдумывая, как это могло случиться.
Вскоре на выстрелы пришли Карабек с Саидом, волоча убитого ими козла. Барон продолжал кричать.
Я обратился к Карабеку. — Но ведь барон мне сказал, чтобы я стрелял.
Карабек перевел мне:
— Он говорит: у тебя глаза есть, у него винтовки нет.
Барон стал кричать, что должен меня арестовать как член сельсовета за убийство и винтовку отобрать.
Карабек, склонив голову на бок, подошел к Джалилю Гошу и начал его пристально рассматривать.
— Странно, — сказал Карабек, — похоже, что совсем другой ружье стрелял: твой ружье пуля большая, а рана совсем маленькая…
Оторвав кусок рубашки, я склонился над Джалилем перевязать рану. С головы его «а снег капала кровь. Джалиль Гош был недвижим, очевидно, без сознания. Он лежал огромный, раскинув руки. Мне вспомнился разговор с ним, происходивший наверху всего лишь каких-нибудь несколько минут назад…
Японец стоял в стороне, глядя на все происходившее, насмешливо щурясь и качая головой.
— Очень голый, дикий место, — сказал он мне, — на охота бывают всякие неприятности…
 СБОРЫ КАРАВАНА 
 
Поздно ночью, измученные и обессиленные, мы приехали в кишлак. Первый человек, которого мы встретили у кибитки, была Сабира. В конюшне рычал Азам на цепи.
Вечером в огромном казане кипело мясо. Вокруг костра сидели дехкане, боязливо и очень осторожно обсуждали случившееся. В углу стонал Джалиль. Я решил взять его в Дараут-Курган и там сделать операцию. Саид жался ко мне и пугливо оглядывался на каждый шорох.
Джалиль Гош был недвижим.
В два часа ночи меня разбудили поесть. Груда мяса — весь киик дымился на блюде, наполняя кибитку ароматом. Мясо мы густо посыпали перцем. Я позвал Сабиру, она ответила: «Потом». По магометанскому обычаю, женщинам вместе с мужчинами есть нельзя. Не желая отпугивать аксакалов — стариков, я не настаивал.
Все сидели вокруг разостланного на полу пояса Карабека и ждали.
Помыв руки, я взял огромную бедерную кость, и тотчас же за мясом потянулся десяток рук.
В этот момент я не многим отличался от сидящих у костра вместе со мною людей, закутанных в шкуры: так же спеша и обжигаясь, ели они руками вареное мясо без хлеба.
Наконец, кости были разбиты камнями и мозг высосан. Все облизали и обсосали по очереди пальцы. После этой процедуры начали пить чай, а значит, начали и разговаривать.
Карабек сидел с закрытыми глазами. Наконец, все окружающие могли удовлетворить свое любопытство: узнать подробности событий. Осторожно они начали переводить разговор на раненого Джалиля Гоша.