Тёмный Эдем. Начало

Сядь. У меня кое-что есть для тебя.
Не хочу.
Ты уверен?
Я проснулся в поту, посмотрел на часы и от досады прорычал. 15:13. Какой яркий сон, почти как наяву. Я потряс головой и постарался успокоиться. Монитор по-прежнему не подавал признаков жизни, и я с тревогой подумал, что система снова вышла из строя. Я не помню, чтобы его отключал, но, наверное, всё-таки отключил, потому что, когда я нажал кнопку Г, на экране показался всё тот же главный зал форта. Отсюда были видны перила лестницы, и я задрожал. Все сидели за столом, в том числе и Рейнсфорд, спиной к камере. «Интересно, я увижу когда-нибудь его лицо?» — спросил я про себя, и он как будто меня услышал.
Он встал, продолжая что-то говорить, повернулся лицом к камере и медленно подошёл к ней, держа руки за спиной.
— Какой он старый! — невольно вырвалось у меня.
Первым делом бросался в глаза его возраст. Рейнсфорд выглядел по-настоящему древним. Он двигался медленно, словно с трудом сгибая колени. Седые волосы, густые брови, худое лицо. Если бы их с миссис Горинг заставили драться друг с другом на ринге, она бы уделала его одной левой.
Жалко, что не слышно его голоса. Он смотрел не прямо в камеру, а чуть-чуть в сторону, но даже так мне захотелось немедленно сдаться. В его движениях было что-то гипнотическое, была какая-то ритмичность, притупляющая чувства.
Он обернулся. Кейт Холландер встала и подошла к нему.
Я почти услышал, как она произнесла:
— Я готова.
Оба они подошли к спальне для девочек. Рейнсфорд открыл дверь, нежно дотронулся до плеча Кейт, и она зашла внутрь. Никто за столом не шевелился, пока Рейнсфорд медленно проходил мимо них, а потом спускался по винтовой лестнице, обратно в свои владения. Я никак не мог отделаться от мысли, что он вот-вот сломает себе шею. После того как Рейнсфорд спустился, я почувствовал, как онемела нога. Наверное, я её отлежал. Тут я вдруг подумал, что полностью проснулся только сейчас.
Что это было? Я видел его на самом деле, или же мне это приснилось? Трудно было сказать, проснулся ли я или видел сон во сне.
Я нажал кнопку Д, и на экране показалось помещение с пустым стулом и тремя красными цифрами на стене.
 
2 5 7
 
Когда в кабинку вошла Кейт и села, чтобы пообщаться с доктором Стивенс, я вставил в уши наушники и выбрал запись одной из её сессий. Было странно видеть, как она шевелит губами не в такт, и всё же такая «озвучка» казалась вполне уместной.
Что, если ты больна на самом деле? Такая мысль приходила тебе в голову?
Глупости всё это. Посмотрите на меня. Я совершенно здорова.
Внешность может быть обманчивой.
Но не в моём случае. Что видно, то и на самом деле.
Знаешь, Кейт, врачи тебе плохо не сделают.
Скажите это моей маме.
Они не делают ей плохо. Они стараются помочь.
Девятнадцать операций, а с головой у неё по-прежнему не всё в порядке. Я лично думаю, что это провал.
Давай поговорим об этом, о несчастном случае и о том, где ты была, когда это произошло.
Давайте не будем.
Это важно, Кейт.
Нет, не важно. И я не хочу об этом говорить.
В этом-то и заключалась проблема с Кейт Холландер. Она приходила в ужас от врачей, от любого, кто мог ей помочь. Иногда во время сеансов складывалось впечатление, что Кейт здесь главная, а доктор Стивенс лишь поддакивает ей. Но, прослушивая записи, я заметил, что Кейт — разная. Она могла быть спокойной, способной понять собеседника. Иногда она плакала, потому что испытывала страх или чувство вины. А временами бывала ранимой, как маленький ребёнок. В такие моменты она говорила о том, чего я не понимал.
Мне нравится боль. Она моя. Я могу контролировать её.
И тогда я начинал понимать, что её страх связан не столько с врачами, сколько с чем-то более глубоким, с тем, чего я тоже не понимал. Я знал, что её мать попала в аварию, оставившую шрамы по всему лицу и голове, лишившую её красоты и чего-то ещё. С тех пор мама Кейт сильно изменилась. Она не то чтобы отсутствовала, но держалась как бы в стороне от дочери.
Кейт Холландер встала, и я вынул наушники. В руке она держала толстую кисть, как и Бен Дуган. Подойдя к стене, девушка закрасила цифру 2 толстым слоем пурпурной краски. Покончив с этим, она бросила кисть под ноги и, не оборачиваясь, почесала затылок, как будто этот поступок её озадачил, потом вышла из кабинки.
Я снова подумал, что же означало это зачёркивание номеров, и до меня стало доходить. Если Кейт была номером 2, то тем самым она как бы стирала свой страх и вместе с ним удаляла часть себя.
Я быстро переключился на главный зал и увидел, как она выходит из спальни девочек и смотрит на стол, где все её ждут. Коннор поднял сжатую в кулак руку, остальные тоже её приободрили. Кейт повернулась к средней двери, которая располагалась между дверями в спальни девочек и мальчиков, и открыла её.
Девушка скрылась, и я стал размышлять, где она теперь находится. Я мысленно представлял себе план помещения, словно уровень видеоигры. Там должен быть длинный коридор, а в конце лестница.
Насколько далеко находилась пурпурная комната, в которую ей предстояло войти и где она обнаружит шлем с проводами? Если на том же уровне, что и покои Рейнсфорда, то очень глубоко под землёй.
По моим ощущениям, прошло много времени, чуть ли не час. В главном зале, похоже, никто не двигался. Мир Эдема объяла тишина.
Экран одного из шести потухших мониторов слегка замигал. Они располагались по кругу от центрального — того, который я мог контролировать. Монитор Бена находился наверху, а теперь включился тот, что был справа от него. Значит, это и есть монитор Кейт.
Меня поразило, что помещение это отличалось от помещения, в котором находился Бен Дуган. Во-первых, оно было выкрашено не в синий, а в насыщенный пурпурный цвет с грубыми чёрными разводами. Во-вторых, Бен Дуган сидел в простом деревянном кресле, а здесь кресло было поизощрённее, похожее на те, что стоят в парикмахерских.
Впрочем, шлем был таким же: переплетение трубок и проводов, уходящих под потолок.
Я посмотрел на часы и поразился тому, что прошло всего три минуты. Три минуты? Всего три минуты, чтобы выйти из общего зала и спуститься в фиолетовую комнату с парикмахерским креслом? Вряд ли Кейт шла по той винтовой лестнице. Должен был быть какой-то другой способ туда спуститься.
Как и во время видео с Беном, я услышал слабое гудение, доносившееся откуда-то из стены, — глухие электрические помехи, которых в остальное время в бомбоубежище слышно не было.
Кейт взяла шлем, надела его на голову и села в парикмахерское кресло. На экране появились данные, как и прежде. Справа шевельнулась пурпурная полоска — пока что просто жирная точка, — а слева пробежали слова с цифрами:
 
Кейт Холландер
 
15 лет
 
Острый страх: врачи, больницы, поликлиники
 
Какое-то время ничего не происходило, и я даже подумал, уж не сильнее ли сопротивление Кейт того целительного средства, которое изобрёл Рейнсфорд. Но вот кресло крутанулось сначала в одну сторону, потом в другую, как если бы его поворачивала невидимая рука.
«Мне жаль, Кейт, — подумал я, — но неприятности только начинаются».
Картинка на экране расплылась и сменилась изображением врача в белом халате. Я смотрел на него как бы изнутри шлема и видел то, что видела Кейт. Конечно же, я задался вопросом, откуда взялось это изображение. Врач неожиданно приблизился, на его повязке отчётливо виднелось пятно крови размером с десятицентовик. Он посмотрел на меня, то есть на Кейт, и склонил голову, словно продумывая план нападения. Глаза его странно вращались, одновременно пустые и что-то высматривающие. Подведя руку к экрану, он оттянул резиновую перчатку и щёлкнул ею. Что он сказал Кейт? Под маской нельзя было различить.