Операция «Ходики»

«Уж один-то раз выдюжу!» — подумал я. Но на всякий случай решил всю ночь не спать.
Лежал я с открытыми глазами, посмеивался. Подумаешь, испытание. Слышал, как наряды поднимались. Я по ним время отсчитывал. Последний в пять часов утра выходил на границу.
«Теперь все в порядке!» — обрадовался я. И заснул…
Вот и пришли сны, один другого страшнее. То я всю картошку должен был съесть, то затолкать в диск вместо патронов. А тут еще подвернулась «Мифология». На одном рисунке крылатое страшилище — гриф — с головой орла, туловищем льва. Так этот гриф стал сниться и все норовил выклевать глаза, будто они у меня из картофелин.
Я даже похудел. Рассказать про свою беду совестно, а что делать — не знаю.
Через какое-то время назначили меня в наряд с молодым солдатом по фамилии Мороз. Он призвался на границу со своей овчаркой Пальмой. Но мы перекрестили ее: То-Ли-Есть-То-Ли-Нет. Очень уж она была флегматичная. Другой бы на его месте обиделся, но он стерпел. И ничего не пытался доказать. Мы решили, что он скучный человек, а про себя стали называть: Ни-Жарко-Ни-Холодно.
Одним словом, взял я автомат, диск с патронами, сигнальный пистолет. Ни-Жарко-Ни-Холодно молча проверил мое снаряжение и кивнул.
Мы получили боевой приказ, вышли на дозорную тропу. Ни-Жарко-Ни-Холодно впереди. Я, как и положено, держался на расстоянии видимости.
Мы спустились к реке, затаились в камышах. Целую вечность вслушивались в ночные голоса, отражали нападение комаров. Потом осторожно пошли дальше. Проверили сигнальную систему. Снова залегли…
Наконец пришла пора возвращаться. То-Ли-Есть-То-Ли-Нет бесшумно скользила вдоль вспаханной полосы. Я с трудом различал ее силуэт. Вдруг она свернула с тропы.
Ни-Жарко-Ни-Холодно подал знак остановиться. Вскоре он два раза ударил по голенищу. Это тоже был условный сигнал. Я подошел ближе.
То-Ли-Есть-То-Ли-Нет застыла у телеграфного столба. Ни-Жарко-Ни-Холодно ткнул пальцем в небо. Где-то там, над проводами, затаилась крупная птица.
— Гриф! — прошептал Ни-Жарко-Ни-Холодно.
Я пригляделся. Это и в самом деле был гриф, только без львиного туловища.
Я хлопнул в ладоши. Он не отреагировал. Я стал раскачивать столб. Опять хоть бы что.
Ни-Жарко-Ни-Холодно принялся меня уговаривать:
— Ладно, пусть сидит.
А я вдруг решил проучить грифа.
«Вот сгоню это страшилище, — подумал я, — и больше не будет сниться всякая чепуха».
Я навалился на столб. Гриф повел из стороны в сторону хищным клювом.
— А ну, пошел! — вконец рассердился я.
Гриф и не думал улетать. Тут я вспомнил про сигнальный пистолет. В мгновенье ока я разобрал его и запустил в грифа деревянной рукояткой. Он тяжело взмахнул крыльями и улетел. Я сразу успокоился.
— Идем, — сказал Ни-Жарко-Ни-Холодно.
— Сейчас, — ответил я и принялся искать рукоятку. Но она куда-то запропастилась.
— Посвети, — сказал я.
Ни Жарко-Ни-Холодно вскинул следовой фонарь. Луч света скользнул по земле. То-Ли-Есть-То-Ли-Нет шарахнулась в сторону.
Мы вспотели, прочесывая все вокруг, однако рукоятка будто сквозь землю провалилась.
— А что, если ее гриф унес? — огорошил меня вопросом Ни-Жарко-Ни-Холодно.
Я сразу согласился. С таким клювищем, как у этого грифа, не то что сигнальный пистолет, футбольный мяч заглотить можно.
Ни-Жарко-Ни-Холодно развел руками. Наверно, потому он и не привлекал овчарку к активному поиску.
Угрюмые возвращались мы на заставу. Как объяснить свой поступок, и что будет за порчу государственного имущества?
То-Ли-Есть-То-Ли-Нет спокойно бежала впереди. Ну, кому нужна такая собака?
За поворотом вспыхнули огни заставы. Ни-Жарко-Ни-Холодно подозвал овчарку, чтобы взять на поводок. Вдруг он два раза ударил по голенищу.
«Что там еще стряслось?» — невесело подумал я.
— Гляди! — сказал он, протягивая рукоятку от сигнального пистолета.
Я опешил.
— А Пальма-то, оказывается, ее подобрала, — разъяснил он.
Вот это был номер!..
Я поставил автомат в пирамиду и пошел на кухню.
— Отдыхай после наряда, — сказал старшина.
— У меня долг, — ответил я.
Но на этот раз я не стал чистить картошку. Я выпросил у повара мясо и понес Пальме. Больше я не буду называть ее То-Ли-Есть-То-Ли-Нет.
В казарме Мороз разбирал постель. Он увидел меня, улыбнулся. Ну, как можно говорить про него: ни жарко, ни холодно?
Я забрался под накомарник.
«Если и теперь придет сон, — подумал я, засыпая, — то он непременно будет хорошим».
  
Аян
 
Свердловск встретил дождем. Ветер сорвал с головы фуражку, погнал по глянцевым плитам аэропорта. К козырьку прилип мокрый, желтый лист.
Я стряхнул фуражку и надвинул ее на лоб.
— Такси!
Думал, что опоздаю к поезду, но ничего, обошлось…
Электричка мчалась мимо голых полей. Косые струи дождя хлестали по окнам.
В Нижнем Тагиле меня встретил перетянутый ремнями капитан.
— Будете отдыхать или сразу приступим к делу? — спросил он.
Я сказал, что времени у меня в обрез.
— Ну что же, поехали.
Мы долго тряслись в автобусе. Я приехал отбирать собак для границы, и капитан на все лады расхваливал овчарок из своего питомника.
— Чудо, а не овчарки! — повторил он несколько раз. — Есть темно-серые. Такая масть вас устраивает?
— Устраивает, — ответил я.
— А есть чепрачные.
— Еще лучше.
— А Кичи совсем черная. Подойдет?
— Хоть синие в полосочку, — сказал я.
— А может, вам нужны белые? — усмехнулся капитан.
— Конечно, — ответил я, не скрывая иронии. — Такие собачки называются шпицами.
Капитан заметил вежливо:
— Я — про овчарок, — и опять усмехнулся.
«Ладно, — подумал я, — говори, что хочешь. Приедем, на месте разберемся».
Теперь я смотрел в окно. На мостовую мягко ложился снег. Первый снег в этом году.
— Где-нибудь в Мурманске, — сказал капитан, — таким овчаркам цены нет.
Я пропустил его замечание мимо ушей.
В помещении, где отбирали собак, стоял гвалт. Несколько пограничников, приехавших сюда за день до меня, уже осмотрелись. Доложили, что овчарки хорошие.
Я забыл о капитане. Слева и справа от меня метались на привязи овчарки. Инстинкт подсказывал им, необученным, годовалым щенкам, что чужого надо встречать лаем. Они выходили из себя, гремели цепями, заливались до хрипоты. И один из них задавал тон.
Он стоял в конце зала, выше всех на голову. Редко встречается такая овчарка. Я не мог отвести от нее глаз. Я уже любил эту овчарку и знал, что обязательно увезу ее с собой.
— Аян! — сказал кто-то за моей спиной.
Кличка-то какая звучная: Аян!
Тут только я снова вспомнил о капитане. Ну, конечно, это он назвал кличку понравившегося мне щенка.
— Аян? — переспросил я.
Он кивнул.
— Нравится?
— Еще бы! — восхитился я и только тут сообразил, что ведь Аян белый, как снег.
Капитан рассмеялся. Он, конечно, помнил наш разговор в автобусе.
Но какое это имело значение?
Я шагнул к Аяну.
— Стойте! — капитан схватил меня за руку. — Разорвет!
— Вот еще! — в свою очередь засмеялся я.
— Разорвет! — повторил капитан убежденно.
Аян предостерегающе зарычал.
— Да он вас просто к себе не подпустит, — вдруг успокоился капитан.
— Не подпустит?
— Конечно.
— Хотите пари?
Мы ударили по рукам.
— Аян! — В моем голосе были и ласка и приказ. Таким тоном с ним еще не разговаривали. Пока он соображал, что к чему, я уверенно погладил его и отвязал поводок.
— Гуляй, Аян!
Он ловил снежинки и резвился, как все щенки. Капитан только махнул рукой.
Вечером я уже садился с Аяном в электричку.
Время было позднее. Вагон полупустой. Я устал и решил прилечь. Привязал Аяна к столику у окна. Вздремнул. И вдруг слышу лай.
— Что случилось?
Стоит в проходе испуганный контролер. Оказывается, Аян не подпустил его ко мне.