Игорь-якорь

— Теперь, сын, я тебе отвечу. Да, мы не воюем. А всё-таки помни, как ты играл со Стёпой в пиратов.
Игорь отогнул обшлаг рукава, посмотрел на часы:
— Сядем.
Они удобно уселись на корме в полосатых шезлонгах. За бортом бегущие солнечные лучи играли в мутной воде порта. Неторопливые волны-холмики, казалось, пританцовывали на месте, а золотистые лучи бежали и бежали куда-то вперёд.
Игорь вспоминал…
Когда ему было шесть-семь лет, любимой игрой большинства мальчиков в его родном приморском городе была игра в моряков и пиратов. Во время этой игры подпол, где хранилась картошка, был трюмом корабля, перевёрнутый стул — пушкой, окна — иллюминаторами, а дерево за окнами — грот-мачтой пиратского корабля.
— Девять баллов! — кричал мальчик, который стоял в пустой бочке и был вперёдсмотрящим. — Держись, братва! Прямо по носу пиратский корабль!
Новичков, которые только вступали в игру, обычно окатывали из ведра.
— Не пищать!
— Есть не пищать! — нестройным хором отвечали мальчики, как было положено по правилам игры. При этом в голосе малышей слышались слёзы: вода-то была из колодца — леденящая.
— Ставь паруса! — командовал Игорь, который чаще всего бывал капитаном. — Носовое орудие — огонь!.. Вперёдсмотрящий, лезь на мачту…
Вперёдсмотрящим часто бывал старший брат Игоря, Ваня, но старшинство это не спасало его от строгих окриков меньшего брата:
— Как лезешь, Иван! Голову пригни, а то обнаружит противник… Вперёдсмотрящий, гляди в оба!
Младший жучил старшего, но делал это любя.
В этой игре чаще всего побеждали благородные моряки. Мальчики лезли на дерево у дома, гудели, свистели и были счастливы, чувствуя себя моряками.
Уже тогда любимым выражением Игоря было: «Нас мало, но мы в тельняшках».
Быть моряком он упрямо мечтал с детства. О его упрямстве в семье Смирновых хранились легенды. Игорь и плакать-то не умел — хмурился, когда чувствовалось, что вот-вот заплачет. Он упрямо морщил лоб, но не плакал. Наталия Ивановна еще пеленашкой назвала его упрямцем. Называли его ещё в шутку по имени-отчеству — Игорем Яковлевичем, но скоро к нему накрепко пристало прозвище «Игорь-якорь». Это из-за упрямства, из-за того, что не сдвинуть его было, не оторвать от того, к чему потянулся, за что ухватился.
  
3. «Доброе утро, товарищи!»
 
Когда в семье Смирновых стрелки будильника как бы перерубали циферблат пополам — сверху вниз, — будильник, чуть подпрыгивая на комоде, начинал яростно звенеть. По-разному откликались на этот звон.
Наталию Ивановну будильник не будил — она поднималась раньше всех и, как говорил Яков Петрович, шуровала в топке. Это значит — растапливала плиту. Надо сказать, что в семье Смирновых очень часто употребляли слова и выражения, принятые на корабле: «каюта» вместо комнаты, «камбуз» вместо кухни, «склянки» вместо часов.
Будильник будил только мужскую часть семьи Смирновых.
Яков Петрович поднимался не сразу. Он кряхтел ещё несколько минут и ворочался.
Старший брат Игоря, Иван, проснувшись от будильника, натягивал на голову одеяло, пытаясь тут же снова заснуть.
Пока Иван пытался вернуть ночь, шумнее всех просыпался младший в семье Смирновых — Игорь-якорь. У него и у старшего брата Ивана характеры были совсем разные: Игорь — горячий, быстрый, энергичный, Иван — чуть медлительный, задумчивый и всегда спокойный. Он был похож на мать — те же большие светлые глаза, нежная, чуть розовая кожа лица.
По утрам младший брат подбегал к кровати старшего, стягивал с него одеяло и кричал:
— Полундра! Побудка! Свистать всех наверх!
К этому времени Ваня» преодолев сонливость, уже понимал, что ночь не вернуть, и поднимался с кровати, не обижаясь на младшего брата за сдёрнутое одеяло. Хотя вообще-то Иван старался не забывать, что он старший, и не позволял младшему командовать, а тем более применять силу.
Младший между тем отдавал команды сам себе. Эти команды были обычными на корабле. А у Игоря Смирнова воображение было таким сильным, что, командуя сам собой, он в то же время чувствовал себя командиром военного корабля.
Мать громыхала кастрюлями, а воображение Игоря рисовало морские сражения: грохот пушек, визг пикирующих бомбардировщиков и частый стук зенитных пулемётов….
— На флаг, смирна-а! — командовал Игорёк и, вытянув руки по швам, поворачивался к чёрному репродуктору на стене.
И репродуктор так же чётко отвечал на его команду:
«Доброе утро, товарищи! Начнём утреннюю зарядку».
Игорю ещё не было пятнадцати лет, а он уже побывал в море — не пассажиром, а матросом, не в штиль, а в шторм, не ради развлечения, а ради науки. В семье Смирновых, будучи младшим, он был в то же время единственным настоящим моряком, потому что окончил мореходку, как называют училище моряков. Сразу же после мореходки пошёл в плавание, и корабль стал его домом, а на берегу он был как бы в гостях.
Яков Петрович, случалось, выговаривал Игорю и даже поругивал его, но в глубине души восторгался сыном и по-хорошему завидовал ему.
Кто из портовиков не мечтает быть моряком! Так было и с Яковом Петровичем. Он любил свою работу в порту, но с грустью провожал каждый уходящий к горизонту корабль. Ему хотелось быть там, на мостике, у штурвала или у лебёдки, в радиорубке — всё равно, только бы на корабле.
Но старшему Смирнову не довелось стать моряком. А сын достиг этого. И вот отправляется в большой заграничный рейс…
— Когда ты вернёшься, Игорь, — сказал Яков Петрович, — закончится тут одно интересное дельце.
— Какое?
— Приедешь — расскажу.
— А почему, папа? Это тайна?
— Да не тайна. Вернее, тайна, только не для тебя.
— Тогда расскажи.
— Ребята тут ко мне приходили, юные следопыты. У них был поход по местам революционной и боевой славы. И они там, на соляной косе, раскопали небольшой сундук.
— На косе? — удивился Игорь. — Мне казалось, что там ничего не было. Солончаки, пустыня…
— Да вот видишь — нашли. Ящик или сундук, понять их трудно. А в нём серебряные и фарфоровые тарелки и блюда, чашки и блюдца, золочёные ложечки и маленькие, словно игрушечные, кувшинчики для сливок. Один такой кувшинчик они показали мне. А все сто восемьдесят предметов тщательно завёрнутыми сдали в музей…
— Выходит, — сказал Игорь, — что чудеса на соляной косе не прекращаются. А я-то думал — всё.
— Выходит, не всё.
Они помолчали. Игорь прикрыл ладонью глаза. Он вспомнил низкий берег, топкую рыжую землю и себя мальчонкой — разведчиком в годы Великой Отечественной войны. Вспомнилась ему и огромная тень человека над пустынной землёй соляной косы, и многое другое, что прошло через всю его жизнь, оправдав прозвище «Якорь».
— Игорь, — окликнул его отец, — сейчас не время заниматься сундуками с чашками. Тебе скоро отваливать. О сундуке поговорим, когда вернёшься. Добро?
— Добро, — сказал Игорь. Он редко спорил с отцом.
Портовые краны опустили в трюмы «Черноморска» последние пакеты деревянных ящиков, а затем большие мягкие тюки. На этих грузах выделялись ярко-красные кресты, какие бывают на санитарных автомобилях и больничных вывесках.
Яков Петрович в это время думал о том, что всё прошедшее в жизни Игоря — необычное и героическое, — возможно, не идёт ни в какое сравнение с предстоящей поездкой. Игорь выходил на большую океанскую дорогу. А там всё чаще и чаще появлялись воздушные и морские разбойники, о чём никак не мог не вспомнить перед отъездом сына Яков Петрович.
— Видишь ли, Игорь, — говорил старший Смирнов, глядя на спокойно-солнечное море в порту, — с тех самых пор, как плавают люди по морям и океанам, разбойничают пираты. Это было, это есть. Но обидно, что такое происходит, когда человек и над природой, и над техникой стал хозяином…
Они помолчали.
Игорь сказал: