Тайной владеет пеон

— Угощай лучше гринго, [7] — посмеялась Каталина. Бармен тогда посмотрел на нее странным взглядом и оглянулся.
— Ах, ах, — запричитал он, — никто не хочет дер­жать язык на привязи. А ведь они не посмотрят, что тебе тринадцать...
И вот теперь дон Гарсиа стоит против нее. Как раз в тот момент, когда ей нужно, чтобы здесь никого не было. Дева Мария, что же делать?..
— Каталина? Что ты здесь околачиваешься? — спросил бармен.
 — Сбежала от всех, — вздохнула Каталина и при­творно спросила: — А разве вам, дон Гарсиа, не хо­чется побыть одному после... общества гринго?
— Мне очень и очень хочется спать, — устало сказал бармен. — А я слышу — стучат...
— Я не стучала, — быстро ответила Каталина и за­молчала: вдруг она себя выдала?
— Слышу — стучат, — продолжал как ни в чем не бывало бармен. — Ну, я и подумал: может быть, Росите требуется помощь?
Каталина со страхом посмотрела на бармена:
— У нас в отеле нет Ро... Роситы, — прошептала она.
— Ну что ж, нет и нет, — согласился бармен. — Тогда пойдем наверх.
— Я должна еще немного побыть здесь, дон Гар­сиа,— жалобно протянула девочка. — Пожалуйста, не прогоняйте меня...
— Хозяин может зайти в любую минуту, — вдруг быстро сказал бармен. — Говори все, что нужно. Твои десять ударов попали ко мне.
— Нет! Мне ничего не нужно! 
Бармен улыбнулся.
— Не трать же золотого времени, Росита. Скоро све­тает, а нам нужно выручать Мигэля... Да и тебя уво­дить отсюда.
— Так вы знаете?
— Кое-что знаю. Я подавал в комнату полковника виски и видел рожицу сорванца. Кажется, его чуть не пристукнули.
— Его приняли за кого-то другого, — шепотом ска­зала Росита. — За сына какого-то знатного сеньора.
— Интересно, за кого же? 
Росита подумала и вздохнула.
— Не помню... Странное имя. Армандо?.. Нет, Освальдо? Тоже нет...
— Может быть, Орральде?
— Так и есть.
— Это чудесно. Орральде в руках у наших. Мы сего­дня же разузнаем все, что нужно.
Росита с подозрением посмотрела на бармена.
— Послушайте, сеньор, а кто мне поручится, что вы не хотите меня надуть?
— Теперь поздно ручаться, — просто сказал бар­мен. — Я давно мог бы тебя выдать... если бы хотел...
— Дон Гарсиа, если с Мигэлем что-нибудь случит­ся... Знайте — я перережу вам горло!
Бармен одобрительно кивнул головой:
— Ай, ай, какой характер! Но за друга стоит по­драться. Знаешь что, Росита, я дорожу своим горлом, поэтому давай бросим глупости. Тебе известен этот знак?
Он начертил ногой на влажной земле цифры: «54 + 6 + 20» и притопнул, чтобы стереть их.
— В пятьдесят четвертом году, — расшифровала Ро­сита, — в шестом месяце двадцатого числа банды про­клятого президента Армаса напали на Гватемалу. Этот день стал началом нашей борьбы, — вздохнула она и вывела тоже на земле: «3».
— Но три миллиона рабочих людей Гватемалы, — отозвался бармен, — выгонят наемников со своей земли. Так?
— Вы наш, дон Гарсиа, — сказала девочка. — Ну и напугали же вы меня. А кто вам сказал, что я — Росита?
— Карлос Вельесер.
— Вы видели его? — Девочка схватила бармена за руку. — А моего отца не видели?
— Дон Мануэль жив и здоров и мечтает повидать свою Роситу. Он-то и рассказал мне, как ты попала в отель к американцам.
Роситу кивнула. Как это было недавно, и как давно.
...Страшное известие о том, что интервенты высажи­ваются в Пуэрто. Первая победа. А потом отец чистит ружье и почему-то не смотрит на Роситу.
— Ты уходишь, отец? С ними? С Карлосом?
— Что же я, целоваться с бандитами останусь?
— А как же я, отец?
Мануэль молчит. Только яростнее вгоняет шомпол в дуло.
— Я пойду с вами, отец! 
— Пойдешь с нами, если надумаешь... Карлос хочет тебя видеть. 
Карлос Вельесер говорил с девочкой около получаса. А на сборы оставалось всего несколько часов. Росита пришла домой возбужденная, беспокойная. Мануэль уже стоял с рюкзаком, готовый уйти.
— Как решила, дочка?
— Куда я пойду? Меня и здесь не тронут. 
Все поняла детским сердцем, все почувствовала. Тя­желая слеза скатилась по щеке Мануэля.
— Не суди меня строго, — сказал он тихо. — За тебя драться иду. За счастье твое, дочка. А что тебя остав­ляю, — так есть на это решение комитета. Доверяет тебе народ. Рабочий народ. Певунья моя.
Обнял — и нет его. Нет Мануэля, нет Карлоса.  Мигэля — и того нет, со старшими ушел. И Хосе Па­са, маленького ица, что прятался от Ла Фрутера в их доме, тоже нет: ушел с отрядом. Даже Роситы нет больше.
Осталась Каталина, приезжая из Сан-Пабло. Отца ее, владельца большого ресторана, убили в перестрелке. Так говорится в рекомендации. И еще говорится, что она умеет готовить, сервировать стол. Рекомендацию писал богатый человек. Его знает хозяин отеля в Пуэрто, — иначе бы он не нанял Роситу горничной второго этажа. Хозяин отеля большой, мясистый и, кажется, злой. Гля­дит он всегда исподлобья, губы кривятся в усмешке, голос прерывистый, резкий, как сирена у катера.     
Росите хотелось убежать и не видеть эти маленькие злые глаза и перекошенные губы. Но она вспоминала, как ласково сказал ей дядя Карлос:
— Если очень любишь свою страну и своих друзей, — стерпишь, обживешься, спрячешь чувства.
И она спрятала. Никто в отеле не скажет, что она сочувствует сторонникам Арбенса. [8] Наоборот, старшая сеньора по этажу всегда представляет Каталину амери­канцам как дочь человека, погибшего от руки красных. А если часом раньше она немножко надерзила офице­рам,— это ничего, пусть считают, что она вся как на ладони, вспыльчивая, необузданная: меньше присматри­ваться будут.
— Кто послал Мигэля в отель? — спрашивает бар­мен.
— Не знаю. Мигэль стучался ко мне.
— Какого дьявола ему понадобилось? Он мог про­валить явку!
 — Я ничего не знаю, дон Гарсиа...
— Как он держится?
— Мигэль первый хитрец в Пуэрто. Вот как он обра­щался со мною, — Росита закинула голову назад и, пе­редразнивая мальчишку, протянула: — «Отец не позво­лял прислуге так говорить с нами...»
— Мальчик всегда был находчив. О чем совещаются офицеры?
— Не знаю. Я видела только угол военной карты, на стене.
— Эх, там не дают даже убирать. Вот уже третьи сутки они заседают. Нужно связаться с Мигэлем... По­смотри-ка сюда... — И бармен показал Росите план отеля.
А офицеры продолжали заседать, и ни один человек не выпускался из отеля. Оперативная группа гватемаль­ских и американских штабистов во главе с матерым ди­версантом Генри Фоджером разрабатывала план опера­ции, которую они назвали «Операцией Кондор». Удача укрепила бы позиции новоявленного президента Гвате­малы — Кастильо Армаса.
Пока же позиции Армаса были шатки. Его ненави­дели пеоны плантаций, — он отменил раздачу им зе­мель. Его ненавидели лесорубы и сборщики чикле, [9] — лучшие лесные выработки и нефтеносные земли он про­давал в концессию иностранцам. Его ненавидели матери Гватемалы, — многих их сыновей президент Армас бро­сил в концлагеря и тюрьмы, многих бандиты Армаса повесили на столбах и деревьях.
Чистильщики сапог пересмеивались: «Любой боти­нок мы очистим от грязи, дона Кастильо — не возь­мемся».
Банковские служащие, проверяя на свет ассигна­ции, порою ухмылялись: «Фальшивка, как наш прези­дент!»
Страна была охвачена лихорадкой студенческих вол­нений, портовых стачек, офицерских заговоров. К тому же у всех на устах было слово «партизаны». И стоило прогреметь выстрелу в окрестностях столицы или Пуэр­то, как в движение приходила целая провинция.
Вот почему Кастильо Армас, посоветовавшись со своими вашингтонскими консультантами, направил кара­тельную экспедицию в тот самый район, где действовал самый решительный и бесстрашный вожак пеонов и пор­товиков — Карлос Вельесер.