Берег загадок

— Ну почему они должны лететь на далекий север, когда им и здесь хорошо! Если бы я была уткой — я ни за что бы не полетела в холодные страны.
Друзья посмотрели на нее с усмешкой, и Генка сказал:
— Если бы ты была уткой, тебя давно подстрелил завхоз Абдулла.
Бяшим засмеялся, и Генка, видя, что сказал смешное, тоже захохотал.
— И совсем не смешно, — с обидой сказала Аннагозель.— На север улетают только те утки, которым не хватает на юге корма.
— Да брось ты умничать, Гозелька, — вступил в спор Бяшим. — Утки улетают на север — знаешь почему? Потому что весной вылезают из нор все звери, все хищные птицы начинают охотиться. Уткам опасно оставаться на юге.
— Бяшимчик, ставлю тебе пять за хороший ответ, — пошутил Генка.
— А Гозелька на тройку не тянет, — согласился Бяшим. Девочка жарко вступила в пререкания, и неизвестно сколько бы длился спор, но вот левее того места, где сидели ребята, грянул ружейный выстрел. Все, как по команде, вскочили и стали приглядываться — кто мог нарушить покой реки. Стрелка обнаружили быстро. Он выплыл на весельной лодке почти на середину реки. Это был Абдулла, и с ним еще двое ребят. Генка без труда узнал командира «синих» Чарышку и его приятеля Борьку.
— Ну вот, начинаются беспорядки, — уныло проговорил Бяшим. — Он только и знает убивать. Он даже товарища Новрузова не боится. Начальник говорит ему: «Абдулла, вы занимаетесь далеко не гуманным делом», а завхоз только смеется и показывает охотничий билет. «Мне, говорит, все разрешено. Если, говорит, вам не нравится, то жалуйтесь моему брату». А брат у него, сами знаете, кто!
— Кто у него брат?— поинтересовалась Аннагозель.
— Шишка какая-то, — отозвался Бяшим.
— Подумаешь, шишка, — бойко возразила Аннагозель. — Может быть, когда мы вырастим, тоже станем шишками. Но я-то, если буду шишкой, ни за что не разрешу убивать птиц и животных.
— Пока ты вырастешь, Абдулла всех уток перестреляет, — мудро изрек Генка. — Да и не один Абдулла тут виноват. Главный тут виновник Глупыш. Если бы этот проклятый пес не вытаскивал ему дичь из воды, Абдулла давно бы отказался от охоты.
— Зря его Довран спас, — высказался с ухмылкой Бяшим. — Пусть бы захлебнулся лучше. Надо его отвести километра за три отсюда и привязать к саксаулу. Пусть его волки ночью съедят.
— Бяшим, да ты что, — спохватилась Аннагозель? — Неужели у тебя такое жестокое сердце? Вот не думала...
На реке вновь прогремел выстрел. Ребята смолкли и стали смотреть на удаляющуюся к другому, далекому берегу, лодку. Чарышка и Борька сидели за веслами, гребли изо всех сил, а завхоз стоял с ружьем, и около него сидел, как чучело, на носу лодки Глупыш. Прошло не меньше часа прежде чем лодка скрылась в залитых водой камышовых зарослях.
Вечером, когда в пионерлагере уже начали беспокоиться о том, что долго не возвращается с охоты завхоз Абдулла, вдруг возник на дворе возле палаток целый переполох. Генка выскочил из палатки и увидел: Абдулла стоит, окруженный пионерами и о чем-то оживленно рассказывает им. Генка пробился в круг и даже вскрикнул от удивления. Возле ног Абдуллы, гордо поводя носом, сидел Глупыш, а рядом, дрожал всем телом олененок. Он был совсем маленьким и таким худеньким, что Генке показалось, дунь и свалитстя с ног. Глаза олененка большие, круглые и влажные, как мокрые маслины, плакали, ища среди столпившейся детворы свою мать. Чарышка возбужденно рассказывал ребятам:
— Это я его догнал и сцапал! Я первым увидел олениху с этим олененочком. Только мы подплыли к тугаям, смотрю — кто-то пробирается в зарослях. Я говорю дяде Абдулле: можно, я посмотрю — кто там? Дядя Абдулла говорит: не смей, а то дичь спугнешь. Но я не послушал его — раз, и выпрыгнул из лодки. Зашел в камыши — смотрю — олениха рогатая стоит, а возле ее ног вот этот олененок. Олениха увидела меня, и как кинется: хотела забодать. Я — бежать, она — за мной. Тут дядя Абдулла в нее из ружья пальнул, да промахнулся. Она сбежала, а маленький запутался в тугаях. Я его за заднюю ногу схватил...
— Ну, ладно, ладно, герой,— прервал восторженные излияния Чарышки завхоз. — Если уж говорить правду, то я из-за тебя промахнулся. Сейчас бы уже мы разделывали тушу оленихи, а завтра бы на обед поджарили отбивные...
— Вы только и думаете — кого бы съесть! — не выдержал, с обидой выкрикнул Генка. — Сколько уже уток и фазанов подстрелили!
Абдулла явно не ожидал столь дерзкого замечания. Слова Генки привели его в смущение. Он сочувственно, ища поддержки, посмотрел на пионеров.
— Ребята, чего эта он, а? Я же для вас стараюсь. Каждый мой выстрел по добыче — лишняя порция на вашем столе. Разве вам не нравятся куриные ножки? Ну, скажите — разве вам не нравятся куриные ножки и крылышки?
— Нравятся! Нравятся... — нестройно, вразнобой отозвались дети.
— Я тоже так думаю. — несколько спокойнее заговорил Абдулла. — Олененка этого я тоже не для себя в лодке привез. С год покормим его, подождем, пока вырастет, а потом такие бифштексы наделаем, что пальчики оближешь! Правильно я говорю? — слащаво заулыбался завхоз.
Но на этот раз он уже не нашел поддержки. В ответ он услышал общий вздох и унылое «У-у-у». Вдобавок ко всему еще и начальник пионерлагеря появился. До этого он стоял в сторонке и слышал все, о чем тут говорилось.
— Абдулла Рамазанович, — внушительно сказал он. — По-моему, вы завели разговор далеко не педагогичный. Вы ожесточаете ребят своим ненасытным аппетитом. Олененок, которого вы поймали в тугаях, не пища в котел, а духовная пища для детей. Вы меня, надеюсь, поняли?
— Не совсем, Меред Аннаевич, — смутился завхоз. — Разве святым духом будешь сыт?
— Ну, ладно, прекратите ломать дурачка. Отведите для олененка место — пусть живет у нас. И надо позаботиться о молоке. Найдите бутылочку с детской соской.
Детвора при упоминании о соске, сдержанно засмеялась. И тут же разнесся звонкий голос Аннагозели:
— Меред Аннаевич, можно я буду кормить из бутылочки олененка?
— А у тебя есть бутылочка с соской? — спросил Новрузов.
— Нет... Но я найду. Вы только сперва разрешите мне воспитывать олененка!
— О аллах, опять начинается детский сад, — сказал со вздохом Абдулла. — Взрослые дети, а соображение, как у тех, которые сидят на горшке. И вообще, Меред Аннаевич, пойманная добыча, насколько я разбираюсь в законах, принадлежит мне. Я ездил на охоту, я привез олененка, я и решу — что мне с ним делать.
— Абдулла Рамазанович, неужели вы такой черствый, что лишите детвору радости общения с этим маленьким существом?
— Меред Аннаевич, да они же замучают его, прежде, чем он вырастет! Я буду держать его в своей палатке или на складе, где хранятся продукты. Будьте спокойны — уж я-то позабочусь, чтобы он не погиб раньше времени!
— Ладно, мы еще поговорим с вами,— отступил от незговорчивого завхоза Новрузов.— Но не томите детей и не держите малыша голодом: несите его к себе и накормите молоком. — Вот это иной разговор, — тотчас согласился Абдулла и, взяв на руки олененка, направился к своей палатке. Вся детвора устремилась за ним.
В палатку к завхозу удалось войти лишь Чарышке. Борьке и еще нескольким пионерам из «синих». Остальные топтались у входа или искали в стенках палатки дырки, чтобы заглянуть — что там делается у Абдуллы. Генка, Бяшими Аннагозель вместе со всеми стояли у входа, расстроенные тем, что не могут принять никакого участия в судьбе малыша-олененка. Все говорили о молоке и соске. И вот Чарышка вприпрыжку побежал на кухню и вернулся оттуда с фляжкой, наполненной молоком.
— А соску нашел? — спросила Аннагозель, когда он входил в палатку..
— Найду, не беспокойся. Тебе-то какое дело? — сердито отмахнулся Чарышка, словно у него собирались отобрать самое дорогое.
Тут вышел Абдулла и попросил:
— Дети, почему же вы стоите и не выполняете приказание начальника? Разве Меред Аннаевич не говорил, что надо найти соску. А ну-ка, одна нога здесь — другая там, и постарайтесь поскорее принести соску. Кто принесет — тот и покормит первым малыша.