Богиня победы

Вот здесь в гараже и лежали детали для нашего дельтаплана.
Когда мы пришли, ворота гаража были распахнуты, а из-под «Даймлер-Бенца» торчали папины ноги.
— Митя, ты? — спросил он. — Подай мне, пожалуйста, накидной ключ на четырнадцать.
— Здравствуйте, Алексей Петрович, — сказал Мишка.
— А, и Михаил тут. Ну, как тебе моя ровесница?
Каждый раз, когда Мишка приходит в гараж, папа задаёт ему этот вопрос, хотя Мишка видел «ровесницу» уже, наверное, сто раз.
— Вы знаете, ребята, — продолжал папа из-под машины, — один знаменитый француз сказал: «Хороший автомобиль только тот, в котором можно сидеть, не снимая цилиндра». А в современную машину чтобы залезть, наголо стричься надо. Не то что в цилиндре.
— Это здорово, — сказал я. — Мы с Мишкой обязательно купим цилиндры. Вот только когда можно будет не только сидеть, но и ехать. Дельтаплан уже почти готов, и было б хорошо, если бы ты нас отвёз в Кавголово.
— Да хоть в это воскресенье, — сказал папа. — Уже почти всё готово.
Он вылез из-под машины и ласково погладил её по капоту.
— Красота, правда? Это не просто старый автомобиль, это старинный автомобиль. Вы чувствуете разницу? Помяните моё слово, скоро на такие машины, как на антикварные вещи, смотреть будут. Вообще машины с бензиновым двигателем скоро вымрут. Жечь бензин — это непозволительная роскошь. Это варварство. Ведь бензин — продукт нефти. А из нефти, друзья, всё можно сделать.
— И чёрную икру? — спросил я.
— Можно икру. Но чёрной икрой пусть уж лучше осетры занимаются. — Папа протёр ветровое стекло мягкой замшевой тряпочкой и сказал: — Ну, а сейчас вы будете присутствовать при торжественном запуске двигателя. Давайте только выкатим автомобиль, чтобы не дышать выхлопными газами.
Но напрасно папа беспокоился о выхлопных газах. Никаких газов не было. Мы выкатили машину из гаража, папа гордо сел за руль и нажал на стартёр. Но мотор безмолвствовал. Он даже не заурчал, как это обычно бывает. Просто стояла тишина, и было слышно, как чирикают воробьи.
— Спокойно, — сказал папа и задумался.
— Может, ручку покрутить, — предложил Мишка.
— Толкнуть надо, — сказал я. — Я недавно трамвай толкал. А тут — раз плюнуть.
— Конечно, толкнуть можно, — сказал папа. — Но машина тем и интересна, что сама едет. Ведь слово «автомобиль» в переводе означает «самодвижущийся». Понимаете? — Папа снова задумался, а потом вдруг хлопнул себя по лбу и сказал: — Склероз! У меня же аккумулятор не поставлен!
Папа открыл капот и забыл о нашем присутствии. А мы с Мишкой занялись своими делами.
Домой папа пришёл поздно. Я уже был в кровати.
— Толкал? — спросил я.
Папа вздохнул и сказал:
— Толкал.
  
Глава 13. Письмо
 
Всегда так бывает. Ждёшь чего-нибудь, ждёшь — и всё зря. Потом уж и ждать перестанешь. И тогда то, чего ты ждал, тут как тут.
В день по пять раз я заглядывал в наш почтовый ящик. Я засовывал палец в дырки и скрёб ногтем по шершавой задней доске. Я спрашивал соседей, чей ящик находится под нашим, не попадало ли им моё письмо. Потому что думал, что письмо могло провалиться через щёлку. Завидев почтальона, я бежал за ним как сумасшедший и узнавал, нет ли писем в четырнадцатую. Но письма от брата всё не было.
В тот день мне позвонила Вера и сказала, что парус для дельтаплана готов. И мы решили устроить генеральную сборку аппарата около гаража. Спустившись вниз, я машинально заглянул в дырочки нашего ящика — там что-то белело. Я прильнул к дырке глазом. В ящике явно лежало письмо! Мне даже удалось прочитать на конверте: «…рию Титову». Ну, конечно, это было письмо! Мне письмо. Если бы оно было папе, то я бы прочитал «сею» — Алексею. А «рию» может означать только одно — Дмитрию. Ключа от ящика у меня, конечно, не было. Я попытался вытащить его пальцами, но это оказалось не просто. Хорошо, у меня в кармане был длинный гвоздь. Я подтащил письмо к верхней щели и мизинцем левой руки вытащил его. Это было долгожданное письмо от брата.
«Здорово, Димуха, — писал брат. — Должен тебя огорчить, но боюсь, вы со своим приятелем дельтаплан не сделаете. Штука это сложная и дорогая. Один парус, который обычно делают из лавсана, стоит около шестисот рублей. Размеры паруса двадцать квадратных метров. Для каркаса используют алюминиевые трубки для прыжков с шестом…»
Я читал про размеры трубок, про углы и градусы, про устройство трапеции, на которой висит дельтапланерист, и с каждой строчкой всё яснее понимал, что наш смешной, куцый дельтаплан из разноцветных лоскутков плащей «болонья» и трубок, найденных на свалке, никуда не полетит. Я сидел на ступеньках лестницы, снова и снова перечитывая письмо, и не знал, что делать. Первое, о чём я подумал, — это пойти и рассказать всё ребятам. Но потом решил: нет. Пусть всё остаётся, как есть. О письме ничего говорить не буду, соберём сегодня наш аппарат и, если папин «Бенц» не подведёт, поедем в Кавголово. И я обязательно побегу с горы и прыгну. А там — будь что будет.
Мишка и Вера были уже около гаража. Там же находился и папа. Его ноги, как всегда, торчали из-под машины.
— Димка, ну чего ты так долго! — закричал Мишка. — Такой момент пропустил. Алексей Петрович «Бенца» завёл! И даже проехал вон до тех кустов. Зверь, а не машина!
— И я видела, — сказала Вера, тоже явно обрадованная историческим событием. — Если б мотор не зачихал, можно было б, наверное, и до ворот доехать.
Папа гордо вылез из-под машины, смущённо заулыбался и сказал, вытирая руки ветошью:
— Да вот, прокатился немного. А дело всё в карбюраторе. Это точно. Ну, ничего. Я его сегодня ацетончиком промою и жиклёр сменю. Не нравится мне что-то главный жиклёр! Ну а потом… Потом хоть в Кавголово, хоть в Сочи.
— Не снимая цилиндра? — спросил я.
Папа засмеялся и сказал:
— Ни в коем случае не снимая.
  
Глава 14. Полёт
 
«Бенц» не подвёл.
В воскресенье в восемь часов утра мы торжественно выехали на нашу улицу. Папа и я встали пораньше и хорошенько, со специальным автомобильным шампунем вымыли машину. Теперь её солидные чёрные бока весело поблёскивали под лучами солнца.
На удивление, нам с папой даже удалось уговорить маму поехать с нами. Сначала она отказывалась категорически, потом согласилась, но только на электричке. «Неужели вы думаете, — говорила она, — что я сяду в этот музейный экспонат. У меня не хватит духу портить историческую ценность». Но когда я сказал, что и Вера едет с нами, она страшно удивилась и вдруг согласилась.
Утро было светлое и чистое. Ночной морозец ещё не отпустил замёрзшие лужи, и они приятно похрустывали под колёсами нашего кадиллака.
Вдруг мы увидели, как навстречу нам по тротуару не спеша шёл капитан милиции Андрей Михайлович. Он, наверное, о чём-то крепко задумался и даже стал переходить улицу по красному сигналу светофора. Папа посигналил ему, и капитан, застыдившись, поспешно вернулся на панель. Мы помахали ему рукой. Он тоже нас увидел и, сняв фуражку, тоже помахал нам.
— Знакомый? — спросил папа.
— Да, — сказал я. — Это Андрей Михайлович из нашего отделения милиции. Он очень хороший человек. Его плащ тоже, кстати, на нашем парусе есть.
Потом мы увидели вежливого старичка из пятой. Он стоял с лейкой на балконе своей квартиры. А под балконом стоял Вениамин Кондратьевич Мануйлов. Задрав голову, он что-то кричал старичку и размахивал кулаками. До нас долетели слова: «Безобразие! Надо заактировать!» Наверное, на него попала вода, которой старичок поливал цветы.
На углу, в дверях только что открывшейся булочной, мелькнула могучая фигура художника Фёдора Тимофеевича Ермакова. Решил, наверное, купить хлеба с утра, чтобы вечером опять не занимать у Мишкиных родителей.